10 ступеней Миляуши Таминдаровой

Мне нравится мой возраст. Я никогда не кокетничаю и не скрываю его - на следующий год мне исполнится пятьдесят пять. Это возраст, когда ты ни от кого не зависим, тебе не нужно ни на кого производить впечатление. Это тот возраст, когда ты счастливо можешь быть, а не казаться. Тебе никого из себя не надо изображать. Если мир уже принял тебя такой, какая ты есть, значит, твоя жизнь состоялась. И оттого, что ты будешь пыжиться, раздуваться как мыльный пузырь, ничего не изменится. Тот авторитет, который ты заработала на сегодняшний день, с тобой. Недавно я прочитала высказывание Далай-ламы: «Человек. Вначале он жертвует своим здоровьем для того, чтобы заработать деньги. Потом он тратит деньги на восстановление здоровья. При этом он настолько беспокоится о своем будущем, что никогда не наслаждается настоящим. В результате он не живет ни в настоящем, ни в будущем». Мне кажется, очень верно подмечено.

Вторая половина моей жизни ознаменована поиском высоких материй. Таких, как правда. В молодости об этом не задумываешься. Все мы – артисты – по сути своей лицедеи, греховники. Мы выходим на сцену и врем. Ну не могла же умирающая от чахотки Виолетта очаровывать нас своим голосом так, как это происходит в «Травиате». Неправда у нас изначально заложена в жанре, поэтому поиск правды для любого художника – жизненная потребность. Как примерить на себя роль так, чтобы это было искренне, чтобы тебе поверили? Вот ты, вся из себя «тетя-мотя», вышла петь Наташу Ростову. Как сделать так, чтобы зритель эту Наташу пожалел, посочувствовал ее коллизиям, жизненным метаниям? Как вызвать у него слезы? Это очень трудно… Правду я ищу не только на сцене, но и со своими детьми. И, к счастью, это не позволяет мне произносить: «Вот я в твои годы!». Я сразу начинаю думать: «Ну что я вру? Я в их годы была гораздо хуже».

Смотрю на молодое поколение и понимаю, что в целом оно прекрасно. Они много читают, они гораздо глубже, нравственнее, чище. Они менее озабоченные, потому что век пуританства, который мы пережили, дал нам такой зажим! А эти дети свободны, они такие, какие есть и это мне очень нравится. Я родила свою дочку достаточно поздно и очень боялась, что нас будут разделять поколения. И вот мой ребенок слушает, казалось бы, чужеродную мне музыку, и так хочется крикнуть: «Это ужасно, выключи сейчас же!». И вдруг, я вслушиваюсь буквально на секунду и понимаю, что именно в этой музыке мою дочь зацепило. Я считаю, что музыка – это лакмусовая бумажка взаимопонимания. Если ты можешь слушать музыку, которая нравится твоему ребенку, значит ты с ним на одной волне. Если тебя увлекают мысли и книги, которыми он живет, значит, ты еще не замшелая старуха и способна на свежий взгляд. Но мне в этом смысле очень везет, потому что я работаю с молодежью. У нас молодой хор. Даже когда в него просились одаренные тетеньки с хорошими голосами, я всегда им отказывала. Мне очень дороги мои «жеребята» на качающихся ножках, дороги своей незаштампованностью.

Я, наверное, произвожу впечатление уверенного человека? Я хочу истребить это мнение о себе. Потому что я день и ночь в себе сомневаюсь. Мои рефлексии – мученические, и я камуфлирую их такой уверенностью, потому что за мной тридцать два человека, и они не должны видеть или чувствовать мои сомнения. Это ножницы профессии: я должна быть убеждена - то, что я делаю - правда, истина в последней инстанции, и вместе с тем во внутренних слоях своей души я должна бесконечно сомневаться. Я ненавижу сытое самодовольство, когда человек настолько самоуверен, что не позволяет в отношении себя даже критики. Вы удивитесь, я не сторонюсь критики, но злопыхательство от критики дифференцирую.

Первые годы мы мучительно «зарабатывали» себе в зал каждого человека. У нас не было, да и сейчас нет, финансовых возможностей для того, чтобы привезти многомиллионную «звезду» и спеть с ней хоровой концерт. Хотя в Москве такой формат очень популярен. Представьте, Алла Демидова или Алексей Петренко читает стихи Пушкина или Цветаевой, а хор поет Свиридова, Щедрина... Я мечтаю об этом. Но сегодня мы можем заманить человека только на чистое хоровое искусство. Я испытываю серьезные внутренние волнения, ведь на мне огромная ответственность. Потому что это все уловки, когда артист выходит на сцену и, видя пятнадцать человек в зале, говорит: «Вы знаете, а мы рады. Пусть в зале всего пятнадцать человек, зато это та публика…». Это жалкое зрелище, потому что вы даже не представляете, что в эту минуту твориться у него в душе. Это драма, несовместимая с жизнью. Поэтому человек культуры – это жертвенник, который, иногда даже без надежды на успех, должен идти вперед. Я считаю, что у зрителя тоже должна возникнуть своя степень ответственности за артиста, за понимание мук его поисков. Не надо говорить наотмашь, по-халдейски: «А, че-то скушно было… че-то сложное произведение…». Пожалуйста, хотя бы попытайтесь вслушаться в то, что вам предлагают. В противном случае мы свалимся на потребу публики. Не так давно мне рассказали, что в Англии рекламируют новый проект, в котором высокая музыка и живопись соединяются с высокой … кухней! Товарищи, я вас умоляю, ну не надо смешивать – это слишком разные физиологические процессы, во время которых у человека разные отверстия работают! Мы скоро дойдем до такой ситуации, когда само по себе чистое академическое искусство станет раритетным или, вообще, вымрет, как динозавры. Как сделать так, чтобы сегодня в театре зрелище не превосходило музыку, пение и танец? Как не перейти эту грань? Это как диафрагма – тоненькая пленочка, которую вы не понимаете, но можете почувствовать. В половецких плясках агрессия есть? Есть! Но это низменное возведено в ранг поэтичности. А вот когда ты, не почувствовал эту грань, эту «диафрагму», у тебя все высокое, все твои небеса провалились в кишечник! Как у «Comedy club». Они талантливые ребята, у которых есть свое чувство юмора, но оно всегда ниже пояса. У них эта «диафрагма» провалена. А Жванецкий на своем концерте рассказывал про расстройство желудка, но сделал это так элегантно, что я была просто ошеломлена. Так емко и с таким юмором он поднял этот нелицеприятный процесс выше «диафрагмы». Только человек, наделенный интуицией, понимает, где она, эта грань. Поэтому я призываю, давайте вернемся к тому, чтобы нас впечатляло мастерство танца, чистота балета и музыка!

Когда мы говорим о революционном мышлении в искусстве, я снимаю шляпу перед тем, кто был первым. Сегодня все кроют на чем свет стоит Дмитрия Чернякова (прим. ред. - современный российский оперный режиссер, многократный лауреат премии «Золотая маска», которого много раз упрекали за современную и смелую трактовку классических произведений). Это стало уже даже банальным. Конечно, он спровоцировал скандал, но через этот скандал и неприятие привлек внимание к опере настолько, что слушатель закричал: «Дайте мне классического Ленского! В смокинге и цилиндре!». Он одним махом, положив на закланье собственную голову, взвихрил интерес к классическому театру. Остальные – лишь подражатели, графоманы. Сейчас только ленивый не нарядит оперных артистов в современные костюмы… Задолбали уже «Борисами Годуновами», в каждом из которых обязательно есть сталинские репрессии. Или «Хаванщиной», в которой стрелецкие бабы, как шансонетки из «Мулен руж», пляшут в немыслимых красных нарядах. Дребедень полная. Поэтому, тот, кто первым идет этими терниями, принимая скандал на себя, вызывает у меня уважение, а те, кто «в доле», уже после – только презрение.

Посредственное искусство – оно и есть гидра. Ровненькое, приличненькое. Глаз не на что положить. Помните, как в «Онегине»: «И что посредственность одна нам по плечу и не странна?». Такое искусство отвращает. Его и надо бояться. Плохо поющие церковные хоры, всуе сотрясающие имя господне, гораздо больше вреда приносят церкви, чем даже панк-молебен «Pussy Riot». Потому что последний вызвал скандал, который заставил практически каждого задуматься и определиться в отношении к нему. Общество продемонстрировало свою зрелость. Но я бы даже так бурно не реагировала на их выходку – слишком много чести. Что касается дерзости и хулиганства, то в искусстве оно было у многих. Вспомните Дали и Пикассо. Или Маяковского и Хлебникова. Скандал привлекает человека, заставляет его идти на выставку, в театр. А вот равнодушное исполнение, для «галочки» проведенные музыкальные фестивали отвращают от искусства целые поколения.

Если ты по-честному работаешь, судьба дарит тебе большие встречи. Не так давно я серьезно повернулась в сторону педагогической практики. Одна из моих учениц – Аида Гарифуллина, завоевавшая первую премию на международном конкурсе оперных певцов Oпералия. Для совместного концерта с ней этим летом в Казань приезжал Пласидо Доминго. Для меня встретить его – это как если бы я сейчас Пушкина увидела или Шаляпина. Это такой человеческий талант! Мы с нашим педагогом по вокалу Венерой Искандеровной Федотовой получили от него объятия, поцелуи и уважение. Моя первая встреча с Доминго произошла в Вероне. Мы тогда готовились к Operalia и репетировали в зале театра. Театр был по-летнему пуст, и вдруг мы услышали пение. Вообразив себе шикарного итальянского певца, черноволосого красавца, я отодвинула занавес и увидела 73-летнего Доминго. И в эту же секунду была сражена и влюблена! Он совершенен в своей вокальной технике. В ней есть все - и сила, и мягкость, и небеса, и глубина. Находясь в Вероне, я могла слышать очень разных певцов. Надо отметить, что многие из них очень крикливые, просто душераздирающие. Я тогда еще подумала, что у нас в Казани порой услышишь куда милее концерт, чем «Звезды Вероны». И, тем не менее, мне тогда хотелось себя ущипнуть. Я думала: «Господи, Миляуша, как ты сюда попала? Театр Arena di Verona, Виолетта Урмана, Инва Мула…». Но, оказывается, когда ты честно работаешь и не думаешь о том, зачтется ли это на небесах, судьба преподносит тебе такие сюрпризы. Помню, Доминго потрепал меня по щеке и сказал что-то явно приятное. Но у меня просто беда с английским, а рядом никого не было, чтобы перевести его слова. Уже позднее он подписал мне рекомендацию на очередное звание, где отметил мою работу, как педагога. А на прошлое звание меня рекомендовали Михаил Плетнев и Софья Губайдуллина. Мне посчастливилось спеть соло в произведении Софьи Асгатовны «Аллилуйя». Всего три звука, которые так «легли», что я добилась ее похвалы. Невероятно горжусь, что мне судьба дала возможность соприкоснуться с такими гениальными людьми.

Я всех очень смешу, когда говорю, что не знаю, кто лучший министр культуры, но точно могу назвать худшего - это я. Почему? Да потому что я необъективна. Когда на должность управленца становится человек искусства, сразу же начинается перекос в сторону его личной профессиональной деятельности. Каждый хочет поддержать ту область искусства, к которой он причастен. Кроме того, само по себе искусство очень трудно обсуждать. И когда в этом обсуждении появляется субъективизм - «А я так слышу. Эта музыка должна звучать именно так», - это ужасно. Когда на пост президента взошел Рустам Нургалеевич, все переживали, что культура не находится в сфере его личных пристрастий. Но сегодня мы видим, что культура в республике поддерживается на беспрецедентном уровне. И все от того, что президент объективен, остро чувствует актуальность, у него современное мышление: он и культуру воспринимает в формате it-технологий. Что мне кажется правильным. Ни у одной республики нет таких культурных амбиций. У нас же все государственные коллективы поддержали. Кроме нас, наверное. Но, я надеюсь, что и до Государственного камерного хора РТ дойдет очередь. Общество не может жить без хора, поскольку хор и есть общество. Так что, если перефразировать Ленина: «Жить в хоре и быть свободным от хора нельзя».

Я считаю, что желания наши должны быть не алчными. Но не зря говорят: «Бойся своих желаний». Вот ты сидишь и тупо мечтаешь: «Были бы у меня деньги, была бы у меня слава!». А свыше тебе такую славу дадут, что мало не покажется! «Господи, твори волю свою, но не мою, ибо только ты знаешь, что есть благо для меня». Это же сокрушительно! Иногда мы сильно хотим чего-то, но, увы, не получается. А после думаем: «Как хорошо, что это не сбылось». Я честно признаюсь, что когда-то грезила занять должность дирижера театрального хора. Понимания театральность своего дарования, я просто умирала, как хотела там работать. Но руководить этим хором стала моя подруга Люба Дразнина. Я мечтала, представляя, что и как я буду делать на этом месте. А сейчас я именно это делаю со своим хором и думаю: «Как хорошо, что я не попала в театр!». Ведь на самом деле театральный хор – это серьезная «мясорубка», где тебя не спрашивают, чего ты хочешь. Ты отвечаешь за десяток опер, и никогда за этот репертуар не выйдешь. Ты не сможешь реализовывать свои смелые фантазии, потому что ты несамостоятельна. А на моем месте судьба дает мне возможность спокойно делать свою работу, развивать голоса. Я свободна. Я пою. Пою то, что хочу петь. Я очень благодарна людям, которые меня окружают. Наш педагог по вокалу Венера Искандеровна Федотова – мой единомышленник. Мы как Путин с Медведевым. У нас такой дуэт, на который мы не нарадуемся. Это большая редкость, когда две женщины смогли прийти к такой гармонии. Или руководитель ГБКЗ Новикова Инга Николаевна – прекрасный управленец, который, тем не менее, никогда не вмешивается в мой творческий процесс. Мне как-то задали вопрос: «Чего вам не хватает для полного счастья?». Я даже оторопела – оказывается, мне всего хватает.