Александр Листратов: «Музыка барокко — одно из лучших достижений культуры»

Татьяна Соколова

В минувшие выходные в Кусково состоялось открытие «Органных вечеров» — фестиваля, который по традиции собирает столичных любителей старинной музыки. Первыми продемонстрировали свое мастерство музыканты барочной капеллы «Золотой век». Ее создатель и руководитель Александр Листратов пообщался с корреспондентом портала M24.ru и рассказал, почему аутентизм никогда не станет массовым направлением, на какие средства живут российские hip-ансамбли (hip history performance — «исторически информированное исполнение»), а также почему в последнее время сочинения XVII века привлекают музыкальную элиту.

— Александр, в программе вашего первого концерта в рамках «Органных вечеров в Кусково» — Бах и Моцарт…

— Да, два самых великих композитора в истории человечества, совершенно по-разному представлявшие музыку, но по своей значимости, по масштабу они находятся рядом. Когда мой коллега Алексей Шевченко нашел сочинения Моцарта для сольного органа, я очень обрадовался. Играть Моцарта на органе — это так здорово! С Шевченко мы выступаем регулярно — у нас есть совместный проект, который существует почти десять лет. Кстати, этим летом в Кусково можно будет услышать наш дуэт. С «Золотым веком» мы регулярно открываем фестиваль в Кусково, открываем ворота в прекрасную музыку, и, естественно, без Баха обойтись нельзя. С этим фестивалем мы связаны на протяжении многих лет.

— Там наиболее комфортная атмосфера для исполнения старинной музыки?

— Атмосфера всегда прекрасная, и я даже замечаю публику, которая постоянно приходит на эти концерты и сидит на тех же самых местах, что и год назад. Зал, где мы выступаем, — танцевальный зал Шереметьевской усадьбы. Когда он проектировался, то его постарались изначально приспособить для того, чтобы была правильная акустика. Более 100 лет в этом помещении звучит музыка. И если бы не исторические покрытия — ковры, было бы замечательно. Но мы все-таки исходим из того, что у нас хорошие инструменты и большой опыт выступления в таких залах. С этой проблемой справляемся без особого труда.

— Какое для вас имеет значение антураж зала, в котором вы играете?

— В Кусково дух остался таким же, как тогда — во времена балов и придворных драматических представлений. Все это очень соответствует исполняемым нами произведениям.

Татьяна Соколова

— В Европе, к примеру, есть коллективы, которые для популяризации старинной музыки устраивают перформансы в клубном формате.

— Я участвовал в подобных мероприятиях. Но мое отношение к ним негативное. Мы сталкиваемся с той ситуацией, когда высокое искусство, по идее, должно стать рыночным. Но посмотрите честно на эти вещи — с помощью таких инструментов пропаганды оно не станет более рыночным, но понесет несомненные потери. Историческое исполнение — многосоставное и включает не только само музыкальное произведение, но и атмосферу, которая существует вокруг, архитектурные решения. На мой взгляд, отсутствие этих компонентов отражается на музыке. При этом барокко не становится более массовым. В этот момент музыка перестает быть настоящим искусством, а оно требует определенной подготовки и внимания к себе. Если мы последуем примеру французов и пойдем играть в метро, то от этого старинная музыка не приобретет популярность.

— А как вы относитесь к экспериментам, когда старинная музыка встречается в одном спектакле с современной? В «Новой опере» по такому принципу сделали оперный спектакль Dido с Перселлом и Майклом Найманом.

— Я знаком с такими экспериментами. Когда слушаешь старинную музыку, она кажется очень доступной, красивой, легкой, но на самом деле это сложнейшее из искусств. Восемь лет назад мы ставили в Санкт-Петербурге оперу Маттезона «Борис Годунов», я до сих пор не отошел от этого. Чтобы подняться до этого уровня или проникнуть вглубь, необходим адский труд. А когда мы привносим в это эклектику… Для меня загадка, как это можно совместить. Мне кажется, что люди, идущие на такие эксперименты, пытаются решить проблему собственной профессиональной несостоятельности. Когда человек не знает, как интересно сыграть старинную музыку, не верит в себя, в публику, тогда он начинает делать что-то синтетическое. Но как правило, результаты везде одинаковые.

— Как вы все-таки считаете, действительно ли возможно исполнять музыку именно так, как композитор задумывал ее в XVII–XVIII веках?

— Люди той эпохи писали огромные труды, посвященные теме как исполнять эту музыку, сопровождая свои тексты подробнейшим описанием, фиксируя всевозможные психологические нюансы. Это была каноническая эпоха. И Моцарт, конечно, жил в эпоху с определенным менталитетом, и это касалось всего — кодекса поведения, психологии, моды, манеры писать, обустраивать жилище. Поэтому исполнять историческую музыку на современных инструментах по меньшей мере несерьезно. Конечно, «Евгения Онегина» можно слушать и на китайском, но лучше, безусловно, на русском.

— Когда же пришло это понимание? Вы ведь наверняка начинали с обычной виолончели.

— Родители — они из Санкт-Петербурга — водили меня, четырехлетнего ребенка, на Стравинского, и мне нравилось, я сидел не шелохнувшись. Старинную музыку услышал в шесть лет — мы ходили на концерты «Мадригала» и мне очень нравились камерные программы. В конце 1980-х годов я действительно считал, что Баха можно исполнять на обычном инструменте, потому что это мощно, с вибрато. Но когда мне довелось услышать настоящего Баха на барочной виолончели, никакие даже самые выдающиеся исполнения на обычной виолончели уже не трогали сердце. Так я пришел к тому, что музыку надо играть так, как ее видели композиторы. Ведь исполнение — способ открытия музыки для зрителя и для того, кто этим занимается.

— Многие музыканты, наши современники, сейчас болеют эпохой барокко. С чем это может быть связано?

— Барочная музыка — одно из самых лучших достижений человеческой цивилизации и культуры. Некоторые считают, что более ранняя музыка более совершенна. Я же считаю, что в музыке барокко был наивысший взлет. Потом произошла Французская революция, клавесины спешно выкинули в форточки, органы разбили — представьте, после взятия Бастилии в Париже осталось только четыре барочных органа! Те инструменты, которые сейчас мы слышим, — это все романтические органы. И произошел слом, чудовищная унификация. Если в эпоху барокко существовало более 40 моделей смычка, то сейчас мы играем только одним видом. То же касается всех инструментов и даже манеры пения. Если выражаться грубо, то барокко по уровню выше.

— Какие сейчас основные проблемы у hip-коллективов?

— У нас этот процесс погружения в историческое исполнение пошел с сильной задержкой. Да, наша академическая российская школа блестящая, но в консерваториях до сих пор встречаются профессора, которые считают, что раз музыкант научился играть на современном инструменте, то он готов к тому, чтобы взяться за исторический. Основная проблема — запоздалое приобщение к этой традиции и, соответственно, кустарные занятия. В 1990-е годы была проблема — у нас не было записей, мы мало видели исполнителей. Все западные барочники казались нам богами. Сейчас мы уже выбираем, с кем можем позволить себе сыграть вместе, и это исполнители самого высокого уровня. Конечно, ситуация улучшилась, но все-таки не до такой степени, когда можно говорить, что мы настолько конкурентоспособны, чтобы тягаться с ведущими европейскими исполнителями. У нас замечательные клавишная и струнная школы. С духовиками ситуация хуже — все зависит от таланта каждого музыканта.

— Думаю, что нельзя не затронуть проблему финансирования…

— Безусловно! Симфонические оркестры, к примеру, получают гранты — президентские, правительственные. А мы как будто не существуем. Мы не особо и подходим для грантов. С камерной музыкой так было всегда. Почитайте дневники Анатолия Брандукова! Он жил в Париже, дружил с Чайковским. Но тем не менее он пишет, что занятие камерной музыкой — самое неблагодарное дело, которое человек может себе найти. К сожалению, ситуация типовая…

— Как вам удается выходить из положения?

— Отчаянно ищем концерты — и ансамблевые, и сольные. У кого-то есть подспорье в виде преподавания — кто-то в консерватории, кто-то в музыкальных школах.

— В Европе такая же ситуация?

— Количественно европейских барочников больше. В любом крупном городе существует факультет старинной музыки. Больше людей интересуются аутентизмом. Но что касается государства, то этой поддержки нет нигде.

Юлия Чечикова

www.m24.ru