Александр Сладковский: «Проблема татарстанской композиторской школы в том, что она закупорена сама в себе»

ОБ ИТОГАХ ЧЕТВЕРТОГО ФЕСТИВАЛЯ СONCORDIA, КАЗАНСКОЙ ПУБЛИКЕ И ДЕМОНАХ

В эти выходные в Казани завершился IV международный фестиваль современной музыки им. Софии Губайдулиной Сoncordia. Корреспондент «БИЗНЕС Online», побывавшая на закрытии, узнала, куда движется современная музыка, почему произведения татарстанских композиторов не играют в Лондоне и чем не угодили отечественные слушатели знаменитому альтисту Максиму Рысанову.

«В СОВРЕМЕННОЙ МУЗЫКЕ ВСЕ НЕМНОГО ЗАПУТАНО…»

Программа последнего фестивального дня оказалась богатой на сложные произведения. Здесь были и тревожный концерт для альта с оркестром Альфреда Шнитке, и приподнято-игривый концерт для гобоя с оркестром Богуслава Мартину, и концерт для виолончели с оркестром Арво Пярта, где солист Борислав Струлев стучал пальцами по корпусу инструмента, вызывая у неискушенных слушателей вопрос: «Что происходит?»

Однако концерт Шнитке, пожалуй, потребовал от публики самой большой выдержки и терпения. Произведение длилось 40 минут и заняло собой все первое отделение, после которого можно было заметить в зале несколько опустевших мест. Cолист Максим Рысанов, пользующийся репутацией одного из лучших альтистов мира, в интервью газете «БИЗНЕС Online» признался, что и сам считает концерт Шнитке тяжелым «по духовному восприятию». Дело в том, что произведение было написано за месяц до первого инсульта композитора, который каким-то образом чувствовал свою скорую смерть. Тем не менее этот концерт для альта с оркестром почти всегда имеет эффектное прослушивание во многом из-за своей оркестровки.

«Я это произведение называю реквиемом, — говорит Рысанов. — Это депрессивная музыка, в ней вопрос жизни и смерти. Если, например, Шостакович писал о страхе, то этот страх был внутренний. Шнитке же как бы раскрыл этот страх наружу. Во второй части концерта есть очень красивое место, похожее на сладкую колыбельную, из которой потом отовсюду начинают вылезать всякие демоны, как в «Вие». Рысанов на казанском фестивале впервые. По его словам, впечатления здесь очень мощные: «Музыка сегодня все больше приближается к самоокупаемости. Приходится делать очень дорогие билеты, и те, кто по-настоящему ценит великое искусство, не всегда имеют средства, чтобы попасть на такие концерты. Я приятно удивлен, что на фестивале современной музыки зал забит битком и очень много молодых людей».

Максим Рысанов

Впрочем, поведение этой самой «молодой публики» разочаровало музыканта. «В России всегда была особенная публика, — рассказывает он. — Сегодня, пока я смотрел в ноты, видел, что несколько человек ходили по залу — я не знаю, почему это допускается. Если я пойду на концерт в Лондоне, то после третьего звонка не попаду в зал».

Что касается самой современной музыки, то в ней, по словам Рысанова, «все немного запутано». Есть тенденции в написании более доступных для публики произведений, причиной чего может быть новая скорость жизни и «продаваемость» некоторых жизненных ценностей. Очень много талантливых людей, решивших заниматься музыкой, вскоре понимают, что это дело неденежное, после чего идут писать музыку для кино и других отраслей. «Лично я работаю с некоторыми молодыми композиторами, которые придерживаются старых, классических стандартов, и я их очень уважаю, — говорит Рысанов. — Мне кажется, нужно привлекать больше зарубежных композиторов на фестиваль Сoncordia, чтобы мероприятие приобрело более интернациональный вид».

«Я НЕ МОГУ ОЦЕНИТЬ МУЗЫКУ, Я МОГУ ЕЕ ТОЛЬКО ИСПОЛНЯТЬ»

Об итогах Сoncordia корреспондент «БИЗНЕС Online» поговорила с художественным руководителем фестиваля и главным дирижером Государственного симфонического оркестра РТ Александром Сладковским.

— Расскажите о ваших впечатлениях от прошедших концертов. Чем нынешний фестиваль отличается от фестивалей предыдущих лет?

— Фестиваль Сoncordia стилистически определен именем Губайдулиной, поэтому формат остался прежним. Я могу с радостью сказать, что круг наших друзей растет. И это не просто друзья, которые нам сочувствуют и радуются нашим успехам. Нам удается приглашать сюда суперзвезд, таких как, например, Алексей Огринчук — он является одним из первых гобоистов мира и возглавляет группу гобоев в Королевском оркестре в Нидерландах. Помимо того, что сегодня он играет с нашим оркестром, вчера Огринчук дал мастер-класс для студентов и музыкантов. Он говорил мне в личной беседе, что не везде соглашается давать мастер-классы. Это очень полезное направление фестиваля, оно помогает развиваться казанской исполнительской школе. Такие контакты сегодня бесценны.

— Что вы можете сказать о публике, которая посещает Сoncordia из года в год? Как она меняется?

— Честно вам скажу, я не вижу публики — я всегда стою к ней спиной (улыбается). Я знаю, что есть настоящие фанаты, которые приходят и всегда рады приглашениям на концерты, они всегда покупают билет, даже не прося о том, чтобы просто так пройти. Есть разные категории слушателей и разная степень привязанности. Но после каждого концерта мы стараемся равнодушных в зале не оставлять. Приходят также наши коллеги из других оркестров — это мне тоже доподлинно известно. Я специально не слежу за этим, но то, что до меня доходит, очень радует. Когда я сижу в ложе как слушатель, я вижу очень много молодежи и детей в зале — это очень позитивная тенденция. Надеюсь, этот интерес будет и дальше расти и подогреваться. Мы все делаем для того, чтобы аудитория была живой, молодой и состояла не только из знатоков и ценителей.

— Каковы сегодня перспективы произведений татарстанских композиторов на международных фестивалях?

— Постепенно мы вводим в международные фестивали авторов, которые работают, живут и творят в Казани. Эту работу мы ведем очень добросовестно. Мы сделали все, чтобы в четвертый раз фестиваль Сoncordia прошел с большим успехом и имел определенный репутационный шлейф. Сейчас в «Музыкальной жизни» — очень старинном федеральном издании — отведена целая статья, посвященная этому фестивалю. Его также освещала в вашей газете Елена Черемных — музыкальный критик из Москвы. Видите, сейчас о Сoncordia начали говорить. Стратегически я это придумал для того, чтобы об этом начали говорить.

Теперь мы «встали на рельсы» и фестиваль имеет репутацию — я могу больше экспериментировать. Конечно, мы будем постепенно расширять круг наших композиторов и привлекать их в этот фестиваль. Я с большим трудом могу себе представить, как можно собрать зал на программу, которая представлена теми же самыми авторами, которые исполняются здесь же на пленумах при пустом зале. Это очень опасная история. Поэтому мы пытаемся вплетать в канву глобальной современной музыки, к которой относится огромное количество имен мирового масштаба, композиторов Татарстана.

— Замечаете ли вы особые тенденции в творчестве татарстанских композиторов?

— Давайте говорить честно: самый главный критерий — это исполняемость того или иного автора. Я не знаю фамилии ни одного татарстанского композитора, который был бы хоть мало—мальски известен в мировом масштабе. Уж коль скоро мы амбициозно входим в этот круг, мы должны понимать, что известность и популярность композитора — это когда его хотят слышать. Или когда какой-то оркестр заказывает специальное сочинение для того, чтобы исполнить его, например, в Альберт-холле в Лондоне. Я могу привести примеры таких композиторов — это Губайдулина, Канчели, Щедрин, Александр Чайковский. Это люди, с которыми мне посчастливилось работать, их знают в мире, они востребованы. Сегодня проблема татарстанской композиторской школы в том, что она закупорена сама в себе. Эту проблему я могу только помогать решать, а именно — записывать и исполнять сочинения в концертах за рубежом, в России, для того чтобы кто-то этой музыкой заинтересовался. Но никогда в жизни, с каким бы серьезным импресарио или критиком я ни говорил, к сожалению, мне никогда не предлагали исполнить программу музыки композиторов Татарстана.

Если с течением времени никто не узнает, что есть такая татарстанская школа, что она известна и есть сочинения, которые приводят трехтысячные залы в сумасшедший восторг, то мы не можем говорить о том, что мы на что-то сегодня претендуем. Оркестр делает свою работу честно — популяризация музыки, исполнение, продвижение ее в репертуаре и записях, причем в таком количестве, в каком ни делал этого никто и никогда в Татарстане. Мне бы очень хотелось, чтобы какой-то импресарио сказал мне когда-нибудь: слушай, давай сыграем Шамсутдинову, эту ее потрясающую симфонию «Чингисхан» — на нее есть заказ, ее хотят услышать — или Концерт для трубы и фортепиано Калимуллина. Я не могу оценить музыку, я могу ее только исполнять — я человек, который берет партитуру и воплощает ее в звуки. Оценить и продвинуть музыку я не могу — у меня нет таких возможностей. Но композитор должен писать музыку, несмотря ни на что. Я желаю всем композитором работать не только на внутренний рынок. Если бы мы как оркестр работали только на внутренний рынок Татарстана, мы бы не играли в Большом театре. Объективно история складывается так: для того, чтобы музыку слышали миллиарды людей, нужно очень постараться, нужно быть очень талантливым композитором, в идеале — гениальным.

Анастасия Карабанова
фото: Любовь Симонова

http://www.business-gazeta.ru