muzkarta.ru | музкарта.рф «Музыкальная карта»: академическая музыка Поддержать проект
Выберите регион, страну
Читайте на эту же тему
Андрей Гугнин: «К звуку отношусь трепетно…»
Добавлено 06 марта 2012 muzkarta
Андрей Гугнин – молодой пианист, лауреат международных конкурсов, ученик Веры Васильевны Горностаевой дебютировал 2 марта в Концертном зале им. Чайковского в сопровождении ГАСО России им. Е.Ф. Светланова.
Свежая трактовка ре-минорного концерта №3 Сергея Рахманинова публике пришлась по вкусу: зал еще долго кричал «браво» и не хотел отпускать пианиста. В качестве «биса» Андрей Гугнин исполнил соль-мажорную прелюдию Сергея Рахманинова.
На следующий день после феноменального успеха специальный корреспондент радио «Орфей» Екатерина Андреас встретилась с Андреем Гугниным для того, чтобы поделиться впечатлениями от концерта и задать несколько вопросов.
- Гугнин - это фамилия по отцовской линии. Как мне рассказывали, ее родоначальником был первый атаман яицких казаков Василий Гугня. Яицкие казаки были вторыми по старшинству в казачьих войсках, сейчас их называют еще и уральскими, потому что в 1775 году река Яик была переименована в Урал. У моей мамы фамилия Архангельская, по ее линии мой прадед был священником. Когда пришла советская власть, его расстреляли. Мой прадед мог бы избежать этой участи, если бы публично отрекся от своей веры. Но он не стал. Не так давно его канонизировали, и у нас дома даже хранится икона с его изображением…
- Вы учитесь в классе Веры Васильевны Горностаевой. Считается, что Вера Васильевна очень строгий и требовательный педагог. Расскажите, пожалуйста, как состоялось Ваше знакомство и как Вы попали к ней в класс?
- Наше знакомство с Верой Васильевной состоялось задолго до того, как я поступил к ней в класс. До Консерватории мне посчастливилось учиться в классе у великого Льва Николаевича Наумова в музыкальном училище имени Шопена. Они с Верой Васильевной дружили на протяжении десятилетий, учились у одного педагога – Генриха Густавовича Нейгауза. Как-то в Доме Музыки проходил училищный концерт, на котором я играл «Испанскую рапсодию» Листа. В зале рядом сидели Лев Николаевич и Вера Васильевна. И, по словам самой Веры Васильевны, она запомнила мое тогдашнее выступление и обратила на меня внимание. А 7 лет назад случилось несчастье… Льва Николаевича не стало. Это было большим потрясением для меня. До сих пор часто думаю о нем. Он был не только гениальным педагогом и музыкантом, но и человеком ангельской скромности и обаяния. После той трагедии я позвонил Вере Васильевне, так как практически сразу подумал о ней, как о наследнице той же исполнительской линии, идущей от Нейгауза. Я представился, она вспомнила меня и к моей радости сразу согласилась взять к себе в класс.
- Вера Васильевна была в зале на концерте. Я слышала, она что-то говорила об акустике. Скорее всего ей она не понравилась. Но зал принимал Вас потрясающе, поздравляю! Надеюсь, Вы сами довольны выступлением, это ведь был Ваш дебют?
- Да, я и в самом деле впервые играл в Концертном зале им. Чайковского. Могу сказать, что акустика этого зала действительно довольно сложная. В нем все надо играть исключительно ясно, достаточно плотным звуком, иначе тебя просто не будет слышно. Несмотря на то, что я старался играть мощно, мне сказали, что все равно местами звука не хватало. На генеральной репетиции сложно было оценить звуковой баланс, потому что никто ничего не говорил. Мне лично звука хватало, но ведь я и сидел перед роялем. В зале же все звучит по-другому. В связи с этим я вспомнил старую шутку про то, что в больших залах нужно играть «медленно и громко». В этом есть большая доля правды.
- Не могу не спросить Вас о Наталье Борисовне Смирновой, - педагоге, который фактически привел Вас в музыку. Кроме Мерзляковки и училища Шопена, Вы еще занимались в лицее «Ступени». Образовательная программа там сильно отличается от привычной школы?
- Спасибо за Ваш вопрос, я как раз хотел рассказать о Наталье Борисовне. Как все получилось? В 1-м классе родители отдали меня в частный образовательный лицей, ориентированный на творческое развитие детей. Я попал к потрясающему педагогу и человеку Наталье Борисовне Смирновой, которая сразу очень ко мне прониклась, и мы начали плотно работать. Для меня было большим счастьем с ней заниматься. Наталья Борисовна приходила ко мне домой, мы «вкалывали» по многу часов. Она уникальный педагог, который зачастую слышит то, что другие просто не улавливают.
- А как строила свои занятия Наталья Борисовна? Раз школа необычная, значит, и занятия тоже были нестандартными?
- Надо сказать, что мы занимались въедливо, это была своего рода лаборатория звука. Иногда могли заниматься над одним тактом в течение получаса или даже часа, пытаясь найти правильное звучание. Наталья Борисовна привила мне определенное отношение к звуку. С тех пор я стараюсь трепетно к нему относиться. В моем понимании, одной из важнейших частей уже законченного музыкального исполнения является звуковая культура туше, которая в наше время немного недооценивается. Есть много блестящих пианистов, но зачастую они играют достаточно однообразным звуком, по большому счету переходя только от forte к piano, и наоборот. Я помню, как на занятиях с Натальей Борисовной мы вслушивались в обертоны, стараясь их уловить. Влияние Натальи Борисовны на мое музыкальное воспитание стало решающим. То, что я ее встретил, - это большая удача. Если бы не она, я не знаю, чем бы я сейчас занимался в жизни. В свое время родители пытались отдать меня в обычную музыкальную школу, но меня туда не приняли и предложили пойти на ударные инструменты…
- Сказали, что у Вас нет слуха?
- Что-то вроде этого (улыбается – прим. автора). Сказали, что у меня нет особых задатков, потому что до меня приходили ребята, которые уже что-то умели играть. Я же вообще ничего не умел. Наталья Борисовна в буквальном смысле открыла для меня любовь к музыке.
- Безусловно, фантазия «Скиталец» очень сложна технологически, но Шуберт, наверное, несколько преувеличил. Хотя фантазию «Скиталец» порой тяжело доиграть до конца, поскольку ближе к концу руки действительно «отваливаются». Я ее выучил, когда мне еще было 17 лет, с тех пор играл множество раз. Правда, был длительный период времени, когда я ее не исполнял, но сейчас вновь восстановил в репертуаре. С годами у меня появилось новое представление о том, как она должна звучать. Все-таки со временем наше ощущение музыки поразительно меняется.
- Андрей, поясните, почему Вы выбрали музыку Скрябина для совместного концерта с Вадимом Холоденко и Лукасом Генюшасом? Музыку Александра Николаевича Скрябина обычно не понимают…
- Поздний Скрябин действительно непрост для восприятия. Изначально у Веры Васильевны появилась идея сыграть музыку русских композиторов конца 19-го - начала 20-го века, то есть периода, который обычно относят к музыке Серебряного века. Так получилось, что Вадик много играл Николая Метнера, а Лукаша через неделю после концерта должен был играть в Филармонии Санкт-Петербурга все прелюдии Рахманинова и, естественно, на нашем концерте он играл Рахманинова. А я был совершенно не против сыграть музыку Скрябина, хотя до этого именно позднего Скрябина не играл.
- Считается, что у каждого композитора есть свои сюжеты. Что Скрябин рассказал Вам?
- Довольно сложный вопрос. Потому что вербализация музыки – занятие очень трудное. Позднего Скрябина я играю больше шестым чувством, это сложно описать словами…
- Эта музыка не очень складная – на изломе…
- Скрябин здесь уже не такой музыкальный, как в третьей сонате фа диез минор, которая гораздо более понятна и красива. В позднем Скрябине присутствуют острые гармонии, сложная логика в построении фраз. В этюдах опуса No 65 Скрябин фактически все строит на гармонии двух аккордов. Это все интересно обыгрывается, но уже не подчиняется законам романтической гармонии, здесь все сложнее.
- У актеров, оперных певцов иногда расшатываются нервы при мысли о том, что им вновь придется вечером умирать в конце Третьего акта. Невозможно постоянно играть смерть на сцене. Эта музыка, конечно, не настолько трагическая, тем не менее, насколько легко Вы потом выходите из этой музыки?
- Конечно, у меня тоже есть похожие ощущения. Если бы мне пришлось подряд играть позднего Скрябина, а потом Шопена или Шуберта, перестроиться было бы непросто. С другой стороны, я достаточно быстро переключаюсь из разных состояний.
- В конце марта Вы будете участвовать в конкурсе German Piano Award, что Вы планируете играть?
- Это довольно необычный конкурс, который фактически состоит из одного тура. На конкурс отбирали по записям, в итоге участвует восемь пианистов. Мы едем туда с Лукасом Генюшасом. Сам конкурс будет проходить 23-го марта. Каждый пианист представит программу на сорок минут. Я заявил «Скитальца» Шуберта, «Вальс» Равеля и «Скерцо» Чайковского в переложении Фейнберга. Посмотрим, что из этого выйдет. Кроме того, все участники, независимо от результатов конкурса, на следующий день выступят в знаменитом и очень красивом зале Alte Oper Frankfurt. Для своего выступления в театре я выбрал «Вальс» Мориса Равеля.
- Мы много играли вместе с Константином Гарриевичем. У нас был тур с концертами Моцарта и Шостаковича, в рамках которого мы гастролировали практически по всей Америке, побывали даже на Бермудских островах. Помню, в Тайланде, в Бангкоке, выступали в очень красивом концертном зале и, кстати, играли концерт №3 Рахманинова. Именно Константин Гарриевич свел меня с итальянским агентством Studiomusica, которое на протяжении нескольких лет занимались организацией моих концертов в Италии, где я выступал вместе с замечательным саксофонистом Ариком Аракеляном, кларнетистом Нареком Арутюняном, со скрипачом Юрием Ревичем, и, конечно, с Вадиком Холоденко. Мы очень дружим с Константином Гарриевичем, он прекрасный человек. Вспоминаю, что также мы ездили с концертами в Израиль, а в Москве играли в Малом зале Консерватории совместно с виолончелистом Нареком Ахназаряном, а также и со скрипачом Сашей Ситковецким. Мы много общались с Константином Гарриевичем, но сейчас по ряду причин он перестал быть дирижером Государственного академического камерного оркестра России. Мы все реже видимся. Время от времени он дирижирует на концертах с известными оперными певцами, но в основном Константин Гарриевич сейчас живет и работает в Америке, ведь он там родился и по сей день является гражданином США.
- Андрей, расскажите, как Вы оказались за роялем на сцене Кремля в рамках проекта «Звезды балета XXI века»? В частности, я имею в виду гала-концерт Дианы Вишневой. Балет - это ведь совсем другая история…
- На это выступление меня порекомендовала скрипачка Мария Лазарева. Сначала я выступил на гала-концерте Дианы Вишневой и Марчелло Гомесом в 2010-м, а в прошлом году организаторы «Гала» вновь пригласили меня, но на этот раз выступали солисты Баварского государственного балета Люсия Лакара и Марлон Дино.
- Вам удобно было чувствовать себя не солистом?
- Я чувствовал огромную ответственность, потому что от меня сильно зависело то, как выступят знаменитые артисты балета. Если я бы сделал непредсказуемое ускорение или паузу, это могло их в какой-то степени сбить. Я должен был почувствовать все их движения, следуя вместе с ними. Музыка была очень важным элементом в этом представлении, собственно, это была соль минорная баллада Фредерика Шопена. С артистами балета была всего одна репетиция. Вроде бы претензий ко мне в плане темпа и ритма с их стороны не было. Но я переживал, потому что иногда из-за сценического волнения играю менее предсказуемо, чем на репетиции. Но в результате, все прошло успешно.
- Простите за комментарий, но я заметила, что вчера в ре-минорном концерте Рахманинова темпы были чуть-чуть быстрее…
- Да, и это одна из причин, почему я не очень доволен выступлением. В моем понимании каденция вообще не получилась. Я действительно куда-то сильно побежал, не получился тот накал, который я хотел создать. Но такое бывает. В случае с балетом для меня как раз было очень важно суметь держать себя в руках.
- Вы играли как-то концертную парафразу из балета «Спящая Красавица» Чайковского. Классный вечер Веры Васильевны посвящен транскрипциям. Андрей, поясните, пожалуйста, переложения – это попытка выйти за пределы концертного репертуара, или что-то другое?
- Симфоническая музыка, исполненная на рояле, приобретает несколько иной смысл, потому что акценты смешаются. Нельзя сказать, что обработка на рояле звучит беднее, чем в оркестре. На классном вечере Веры Васильевны многие будут играть обработки. Например, свою собственную обработку романсов Рахманинова исполнит Вадим Холоденко. Я уже слышал ее и могу сказать, что это блестящая транскрипция.
- Вы с Вадимом Холоденко учитесь в одном классе. У Вадима, конечно, уникальная память…
- Вадим - феноменальный пианист. Мы часто выступаем вместе, в 2010 году на американском лейбле «Delos» вышел диск нашего дуэта с пьесами Рахманинова, Равеля и Дебюсси. Я никогда не видел, чтобы какой-либо пианист так читал с листа, как это делает Вадик. А с какой легкостью он играет! Таких возможностей - технических и стилистических - я ни у кого еще не встречал. Помню, как он репетировал с гобоистом и дирижером Алексеем Уткиным, а я переворачивал Вадиму страницы. Алексей Уткин попросил сыграть новую пьесу и поставил ноты. Вадим сыграл абсолютно все, что там было написано, со всеми нюансами, то есть практически как на концерте. Я этому очень поразился. До сих пор помню, как он играл «Петрушку» Стравинского, как будто это ничего ему не стоит. Когда мы готовились к концклассу и разбирали оперы, Вадим сразу читал с листа все голоса…
- Раньше я немного слушал вокальной музыки, но в последнее время я действительно к ней как-то проникся. Ходил на концерт Дмитрия Хворостовского, когда он выступал с Константином Орбеляном. Услышать его голос вживую было очень здорово. На меня большое впечатление произвела польская певица Эва Подлес, у нее редкий голос – контральто.
- Над какими произведениями Вы планируете работать после конкурса?
- Есть произведения, которые я в любом случае буду играть. Например, в следующем году у нас будет совместный концерт с Лукасом Генюшасом в Доме Музыки, где мы играем программу из Брамса. У меня в программе уже стоят две тетради по Паганини, поэтому надо будет их выучить. В следующем сезоне будет мой сольный концерт в Малом Зале Консерватории, на котором я играю первую сонату Шостаковича, а также пьесы и сонату Грига, - новые произведения для меня. Почему-то я редко встречаю в афишах сольные пьесы Грига, хотя его музыка звучит и воспринимается очень свежо.
- Андрей, а Вы вообще быстро учите? Я слышу Вашу интонацию, и мне она подсказывает, что Вам хотелось бы учить быстрее…
- Возможно… Хотя учу достаточно быстро. Например, к концерту Скрябина я выучил программу за две-три недели, хотя музыка была почти полностью для меня новая. Если надо через десять дней играть программу, то я сижу за инструментом по восемь часов в день. Так, кстати, было и с Концертом №3 Рахманинова. Первую часть я играл на экзамене, а вторую и третью часть практически не учил. Оставалось две недели до концерта в Тайланде, а я понял, что еще ничего не готово. Я занимался каждый день с утра до вечера. В какой-то степени мне даже кажется, что в Тайланде все прошло удачнее, чем вчера.
- В Тайланде в концертном зале не сидел Ваш профессор, а здесь Вы выступали впервые…
- Все-таки когда выступаешь перед знакомыми – это всегда накладывает на тебя дополнительную ответственность.
- Андрей, поделитесь, кто из современных пианистов Вам близок?
- Однозначно назвать кумиров сложно. Я большой поклонник ветви Нейгауз-Рихтер-Гилельс. Преклоняюсь перед Михаилом Васильевичем Плетневым, совсем недавно слушал запись второго концерта Чайковского в его исполнении, был в который раз поражен масштабом его гения. Несколько раз ходил на концерты Бориса Березовского. Помню, как здорово он играл в Концертном зале им. Чайковского. Кстати, это был концерт №3 Рахманинова. Слушать мастера всегда интересно.
Материал подготовила специальный корреспондент радио «Орфей» Екатерина Андреас
В публикации использованы фотографии Сергея Полтавского и Дмитрия Пугачева
muzcentrum.ru
Свежая трактовка ре-минорного концерта №3 Сергея Рахманинова публике пришлась по вкусу: зал еще долго кричал «браво» и не хотел отпускать пианиста. В качестве «биса» Андрей Гугнин исполнил соль-мажорную прелюдию Сергея Рахманинова.
На следующий день после феноменального успеха специальный корреспондент радио «Орфей» Екатерина Андреас встретилась с Андреем Гугниным для того, чтобы поделиться впечатлениями от концерта и задать несколько вопросов.
- Гугнин - это фамилия по отцовской линии. Как мне рассказывали, ее родоначальником был первый атаман яицких казаков Василий Гугня. Яицкие казаки были вторыми по старшинству в казачьих войсках, сейчас их называют еще и уральскими, потому что в 1775 году река Яик была переименована в Урал. У моей мамы фамилия Архангельская, по ее линии мой прадед был священником. Когда пришла советская власть, его расстреляли. Мой прадед мог бы избежать этой участи, если бы публично отрекся от своей веры. Но он не стал. Не так давно его канонизировали, и у нас дома даже хранится икона с его изображением…
- Вы учитесь в классе Веры Васильевны Горностаевой. Считается, что Вера Васильевна очень строгий и требовательный педагог. Расскажите, пожалуйста, как состоялось Ваше знакомство и как Вы попали к ней в класс?
- Наше знакомство с Верой Васильевной состоялось задолго до того, как я поступил к ней в класс. До Консерватории мне посчастливилось учиться в классе у великого Льва Николаевича Наумова в музыкальном училище имени Шопена. Они с Верой Васильевной дружили на протяжении десятилетий, учились у одного педагога – Генриха Густавовича Нейгауза. Как-то в Доме Музыки проходил училищный концерт, на котором я играл «Испанскую рапсодию» Листа. В зале рядом сидели Лев Николаевич и Вера Васильевна. И, по словам самой Веры Васильевны, она запомнила мое тогдашнее выступление и обратила на меня внимание. А 7 лет назад случилось несчастье… Льва Николаевича не стало. Это было большим потрясением для меня. До сих пор часто думаю о нем. Он был не только гениальным педагогом и музыкантом, но и человеком ангельской скромности и обаяния. После той трагедии я позвонил Вере Васильевне, так как практически сразу подумал о ней, как о наследнице той же исполнительской линии, идущей от Нейгауза. Я представился, она вспомнила меня и к моей радости сразу согласилась взять к себе в класс.
- Вера Васильевна была в зале на концерте. Я слышала, она что-то говорила об акустике. Скорее всего ей она не понравилась. Но зал принимал Вас потрясающе, поздравляю! Надеюсь, Вы сами довольны выступлением, это ведь был Ваш дебют?
- Да, я и в самом деле впервые играл в Концертном зале им. Чайковского. Могу сказать, что акустика этого зала действительно довольно сложная. В нем все надо играть исключительно ясно, достаточно плотным звуком, иначе тебя просто не будет слышно. Несмотря на то, что я старался играть мощно, мне сказали, что все равно местами звука не хватало. На генеральной репетиции сложно было оценить звуковой баланс, потому что никто ничего не говорил. Мне лично звука хватало, но ведь я и сидел перед роялем. В зале же все звучит по-другому. В связи с этим я вспомнил старую шутку про то, что в больших залах нужно играть «медленно и громко». В этом есть большая доля правды.
- Не могу не спросить Вас о Наталье Борисовне Смирновой, - педагоге, который фактически привел Вас в музыку. Кроме Мерзляковки и училища Шопена, Вы еще занимались в лицее «Ступени». Образовательная программа там сильно отличается от привычной школы?
- Спасибо за Ваш вопрос, я как раз хотел рассказать о Наталье Борисовне. Как все получилось? В 1-м классе родители отдали меня в частный образовательный лицей, ориентированный на творческое развитие детей. Я попал к потрясающему педагогу и человеку Наталье Борисовне Смирновой, которая сразу очень ко мне прониклась, и мы начали плотно работать. Для меня было большим счастьем с ней заниматься. Наталья Борисовна приходила ко мне домой, мы «вкалывали» по многу часов. Она уникальный педагог, который зачастую слышит то, что другие просто не улавливают.
- А как строила свои занятия Наталья Борисовна? Раз школа необычная, значит, и занятия тоже были нестандартными?
- Надо сказать, что мы занимались въедливо, это была своего рода лаборатория звука. Иногда могли заниматься над одним тактом в течение получаса или даже часа, пытаясь найти правильное звучание. Наталья Борисовна привила мне определенное отношение к звуку. С тех пор я стараюсь трепетно к нему относиться. В моем понимании, одной из важнейших частей уже законченного музыкального исполнения является звуковая культура туше, которая в наше время немного недооценивается. Есть много блестящих пианистов, но зачастую они играют достаточно однообразным звуком, по большому счету переходя только от forte к piano, и наоборот. Я помню, как на занятиях с Натальей Борисовной мы вслушивались в обертоны, стараясь их уловить. Влияние Натальи Борисовны на мое музыкальное воспитание стало решающим. То, что я ее встретил, - это большая удача. Если бы не она, я не знаю, чем бы я сейчас занимался в жизни. В свое время родители пытались отдать меня в обычную музыкальную школу, но меня туда не приняли и предложили пойти на ударные инструменты…
- Сказали, что у Вас нет слуха?
- Что-то вроде этого (улыбается – прим. автора). Сказали, что у меня нет особых задатков, потому что до меня приходили ребята, которые уже что-то умели играть. Я же вообще ничего не умел. Наталья Борисовна в буквальном смысле открыла для меня любовь к музыке.
- Безусловно, фантазия «Скиталец» очень сложна технологически, но Шуберт, наверное, несколько преувеличил. Хотя фантазию «Скиталец» порой тяжело доиграть до конца, поскольку ближе к концу руки действительно «отваливаются». Я ее выучил, когда мне еще было 17 лет, с тех пор играл множество раз. Правда, был длительный период времени, когда я ее не исполнял, но сейчас вновь восстановил в репертуаре. С годами у меня появилось новое представление о том, как она должна звучать. Все-таки со временем наше ощущение музыки поразительно меняется.
- Андрей, поясните, почему Вы выбрали музыку Скрябина для совместного концерта с Вадимом Холоденко и Лукасом Генюшасом? Музыку Александра Николаевича Скрябина обычно не понимают…
- Поздний Скрябин действительно непрост для восприятия. Изначально у Веры Васильевны появилась идея сыграть музыку русских композиторов конца 19-го - начала 20-го века, то есть периода, который обычно относят к музыке Серебряного века. Так получилось, что Вадик много играл Николая Метнера, а Лукаша через неделю после концерта должен был играть в Филармонии Санкт-Петербурга все прелюдии Рахманинова и, естественно, на нашем концерте он играл Рахманинова. А я был совершенно не против сыграть музыку Скрябина, хотя до этого именно позднего Скрябина не играл.
- Считается, что у каждого композитора есть свои сюжеты. Что Скрябин рассказал Вам?
- Довольно сложный вопрос. Потому что вербализация музыки – занятие очень трудное. Позднего Скрябина я играю больше шестым чувством, это сложно описать словами…
- Эта музыка не очень складная – на изломе…
- Скрябин здесь уже не такой музыкальный, как в третьей сонате фа диез минор, которая гораздо более понятна и красива. В позднем Скрябине присутствуют острые гармонии, сложная логика в построении фраз. В этюдах опуса No 65 Скрябин фактически все строит на гармонии двух аккордов. Это все интересно обыгрывается, но уже не подчиняется законам романтической гармонии, здесь все сложнее.
- У актеров, оперных певцов иногда расшатываются нервы при мысли о том, что им вновь придется вечером умирать в конце Третьего акта. Невозможно постоянно играть смерть на сцене. Эта музыка, конечно, не настолько трагическая, тем не менее, насколько легко Вы потом выходите из этой музыки?
- Конечно, у меня тоже есть похожие ощущения. Если бы мне пришлось подряд играть позднего Скрябина, а потом Шопена или Шуберта, перестроиться было бы непросто. С другой стороны, я достаточно быстро переключаюсь из разных состояний.
- В конце марта Вы будете участвовать в конкурсе German Piano Award, что Вы планируете играть?
- Это довольно необычный конкурс, который фактически состоит из одного тура. На конкурс отбирали по записям, в итоге участвует восемь пианистов. Мы едем туда с Лукасом Генюшасом. Сам конкурс будет проходить 23-го марта. Каждый пианист представит программу на сорок минут. Я заявил «Скитальца» Шуберта, «Вальс» Равеля и «Скерцо» Чайковского в переложении Фейнберга. Посмотрим, что из этого выйдет. Кроме того, все участники, независимо от результатов конкурса, на следующий день выступят в знаменитом и очень красивом зале Alte Oper Frankfurt. Для своего выступления в театре я выбрал «Вальс» Мориса Равеля.
- Мы много играли вместе с Константином Гарриевичем. У нас был тур с концертами Моцарта и Шостаковича, в рамках которого мы гастролировали практически по всей Америке, побывали даже на Бермудских островах. Помню, в Тайланде, в Бангкоке, выступали в очень красивом концертном зале и, кстати, играли концерт №3 Рахманинова. Именно Константин Гарриевич свел меня с итальянским агентством Studiomusica, которое на протяжении нескольких лет занимались организацией моих концертов в Италии, где я выступал вместе с замечательным саксофонистом Ариком Аракеляном, кларнетистом Нареком Арутюняном, со скрипачом Юрием Ревичем, и, конечно, с Вадиком Холоденко. Мы очень дружим с Константином Гарриевичем, он прекрасный человек. Вспоминаю, что также мы ездили с концертами в Израиль, а в Москве играли в Малом зале Консерватории совместно с виолончелистом Нареком Ахназаряном, а также и со скрипачом Сашей Ситковецким. Мы много общались с Константином Гарриевичем, но сейчас по ряду причин он перестал быть дирижером Государственного академического камерного оркестра России. Мы все реже видимся. Время от времени он дирижирует на концертах с известными оперными певцами, но в основном Константин Гарриевич сейчас живет и работает в Америке, ведь он там родился и по сей день является гражданином США.
- Андрей, расскажите, как Вы оказались за роялем на сцене Кремля в рамках проекта «Звезды балета XXI века»? В частности, я имею в виду гала-концерт Дианы Вишневой. Балет - это ведь совсем другая история…
- На это выступление меня порекомендовала скрипачка Мария Лазарева. Сначала я выступил на гала-концерте Дианы Вишневой и Марчелло Гомесом в 2010-м, а в прошлом году организаторы «Гала» вновь пригласили меня, но на этот раз выступали солисты Баварского государственного балета Люсия Лакара и Марлон Дино.
- Вам удобно было чувствовать себя не солистом?
- Я чувствовал огромную ответственность, потому что от меня сильно зависело то, как выступят знаменитые артисты балета. Если я бы сделал непредсказуемое ускорение или паузу, это могло их в какой-то степени сбить. Я должен был почувствовать все их движения, следуя вместе с ними. Музыка была очень важным элементом в этом представлении, собственно, это была соль минорная баллада Фредерика Шопена. С артистами балета была всего одна репетиция. Вроде бы претензий ко мне в плане темпа и ритма с их стороны не было. Но я переживал, потому что иногда из-за сценического волнения играю менее предсказуемо, чем на репетиции. Но в результате, все прошло успешно.
- Простите за комментарий, но я заметила, что вчера в ре-минорном концерте Рахманинова темпы были чуть-чуть быстрее…
- Да, и это одна из причин, почему я не очень доволен выступлением. В моем понимании каденция вообще не получилась. Я действительно куда-то сильно побежал, не получился тот накал, который я хотел создать. Но такое бывает. В случае с балетом для меня как раз было очень важно суметь держать себя в руках.
- Вы играли как-то концертную парафразу из балета «Спящая Красавица» Чайковского. Классный вечер Веры Васильевны посвящен транскрипциям. Андрей, поясните, пожалуйста, переложения – это попытка выйти за пределы концертного репертуара, или что-то другое?
- Симфоническая музыка, исполненная на рояле, приобретает несколько иной смысл, потому что акценты смешаются. Нельзя сказать, что обработка на рояле звучит беднее, чем в оркестре. На классном вечере Веры Васильевны многие будут играть обработки. Например, свою собственную обработку романсов Рахманинова исполнит Вадим Холоденко. Я уже слышал ее и могу сказать, что это блестящая транскрипция.
- Вы с Вадимом Холоденко учитесь в одном классе. У Вадима, конечно, уникальная память…
- Вадим - феноменальный пианист. Мы часто выступаем вместе, в 2010 году на американском лейбле «Delos» вышел диск нашего дуэта с пьесами Рахманинова, Равеля и Дебюсси. Я никогда не видел, чтобы какой-либо пианист так читал с листа, как это делает Вадик. А с какой легкостью он играет! Таких возможностей - технических и стилистических - я ни у кого еще не встречал. Помню, как он репетировал с гобоистом и дирижером Алексеем Уткиным, а я переворачивал Вадиму страницы. Алексей Уткин попросил сыграть новую пьесу и поставил ноты. Вадим сыграл абсолютно все, что там было написано, со всеми нюансами, то есть практически как на концерте. Я этому очень поразился. До сих пор помню, как он играл «Петрушку» Стравинского, как будто это ничего ему не стоит. Когда мы готовились к концклассу и разбирали оперы, Вадим сразу читал с листа все голоса…
- Раньше я немного слушал вокальной музыки, но в последнее время я действительно к ней как-то проникся. Ходил на концерт Дмитрия Хворостовского, когда он выступал с Константином Орбеляном. Услышать его голос вживую было очень здорово. На меня большое впечатление произвела польская певица Эва Подлес, у нее редкий голос – контральто.
- Над какими произведениями Вы планируете работать после конкурса?
- Есть произведения, которые я в любом случае буду играть. Например, в следующем году у нас будет совместный концерт с Лукасом Генюшасом в Доме Музыки, где мы играем программу из Брамса. У меня в программе уже стоят две тетради по Паганини, поэтому надо будет их выучить. В следующем сезоне будет мой сольный концерт в Малом Зале Консерватории, на котором я играю первую сонату Шостаковича, а также пьесы и сонату Грига, - новые произведения для меня. Почему-то я редко встречаю в афишах сольные пьесы Грига, хотя его музыка звучит и воспринимается очень свежо.
- Андрей, а Вы вообще быстро учите? Я слышу Вашу интонацию, и мне она подсказывает, что Вам хотелось бы учить быстрее…
- Возможно… Хотя учу достаточно быстро. Например, к концерту Скрябина я выучил программу за две-три недели, хотя музыка была почти полностью для меня новая. Если надо через десять дней играть программу, то я сижу за инструментом по восемь часов в день. Так, кстати, было и с Концертом №3 Рахманинова. Первую часть я играл на экзамене, а вторую и третью часть практически не учил. Оставалось две недели до концерта в Тайланде, а я понял, что еще ничего не готово. Я занимался каждый день с утра до вечера. В какой-то степени мне даже кажется, что в Тайланде все прошло удачнее, чем вчера.
- В Тайланде в концертном зале не сидел Ваш профессор, а здесь Вы выступали впервые…
- Все-таки когда выступаешь перед знакомыми – это всегда накладывает на тебя дополнительную ответственность.
- Андрей, поделитесь, кто из современных пианистов Вам близок?
- Однозначно назвать кумиров сложно. Я большой поклонник ветви Нейгауз-Рихтер-Гилельс. Преклоняюсь перед Михаилом Васильевичем Плетневым, совсем недавно слушал запись второго концерта Чайковского в его исполнении, был в который раз поражен масштабом его гения. Несколько раз ходил на концерты Бориса Березовского. Помню, как здорово он играл в Концертном зале им. Чайковского. Кстати, это был концерт №3 Рахманинова. Слушать мастера всегда интересно.
Материал подготовила специальный корреспондент радио «Орфей» Екатерина Андреас
В публикации использованы фотографии Сергея Полтавского и Дмитрия Пугачева
muzcentrum.ru
ВКонтакте Facebook Twitter Мой Мир Google+ LiveJournal