Давид Терзян: «Через пять лет оркестр исчезнет и будет поздно»

Государственный камерный оркестр Абхазии — единственный музыкальный академический коллектив. От его успешной работы зависит судьба многих абхазских вокалистов и солистов, он является стержнем культурной концертной жизни республики. В 1936 году по решению Совнаркома при деятельном участии Нестора Лакоба был создан абхазский государственный симфонический оркестр. Его долгая история прервалась во время Отечественной войны народа Абхазии 1992−1993 годов, и государственный симфонический оркестр прекратил свое существование. Государственный камерный оркестр реанимировал и вдохнул в него жизнь семь лет назад Давид Терзян, заслуженный артист, его художественный руководитель и главный дирижер. Сегодня мы с ним беседуем о том, как живет оркестр, какие проблемы ему приходится решать.

Елена Заводская: Мы знаем, что трагической вехой в истории абхазского симфонического оркестра стала Отечественная война народа Абхазии 1992−1993 годов. Что случилось с оркестром в этот период и как складывалась его судьба в послевоенное время?

Давид Терзян: В результате войны оркестр распался, музыканты разъехались, и в 1995 году оркестру дали статус камерного — это комнатный оркестр, где количество музыкантов должно быть 20−22. В основном это инструменталисты, играющие на скрипках, альтах, виолончелях и контрабасах.

Е.З.: Давид, в каком году вы приехали работать в Абхазию и почему приняли такое решение?

Д.Т.: Последние годы оркестр возглавлял Анатолий Дмитриевич Хагба. В 2010 году по его предложению я с супругой, дочерью Анатолия Дмитриевича Хагба, Еленой Хагба, которая сейчас является директором и солисткой оркестра, приехал в Абхазию. И я встретил в оркестре восемь музыкантов. Это были ветераны оркестра, которые остались в Абхазии после войны. И мы стали по крупицам собирать наш оркестр.

Е.З.: После вашего приезда какие в оркестре произошли трансформации? Чем вы занимались, что вы с оркестром делали?

Д.Т.: С 2010 года мы занимаемся поиском музыкантов в Абхазии, ищем тех, кто работал раньше в оркестре и кто по каким-то обстоятельствам забросил свою профессию. Мы их всех вернули в оркестр. И в данный момент у нас в оркестре 22 музыканта и два вокалиста — это Нана Черкезия и Астамур Квициния, а также административный персонал. Наш оркестр вырос и по количеству, и по качеству. А прорыв был для нас во время чемпионата мира по домино, который проходил в Абхазии в 2013 году. Мы с девятью музыкантами поставили на ноги всю Латинскую Америку! Весь зал шумел, пел и снимал наше выступление на гаджеты. Мы сыграли мексиканскую увертюру, в которой были собраны самые популярные фольклорные мелодии Латинской Америки. Естественно, все наши гости их сразу узнали, начали напевать, и после такого триумфа министр культуры начал каждый год добавлять нам штатные единицы, и мы постепенно расширились до нынешнего состава.

Е.З.: Давид, расскажите, пожалуйста, о том, какие у камерного оркестра проблемы? Как вам работается?

Д.Т.: Я рад, что сегодня оркестр востребован, у нас есть своя публика, люди нас любят и ходят на наши концерты. Самая большая проблема для нас — это помещение. У нас нет офиса, у нас нет зала для репетиций, вот здесь все: и библиотека, и администрация, и отдел кадров, и бухгалтерия, и музыканты, и музыкальные инструменты. Все у нас находится в одной комнате площадью 20 кв. м.

Е.З.: Вот мы сейчас с вами в этой комнате сидим?

Д.Т.: Да.

Е.З.: Давид, расскажите, пожалуйста, как в таком крохотном помещении площадью 20 кв. м репетирует камерный оркестр, состоящий из 22 музыкантов? Как вы тут помещаетесь? Как вы тут работаете?

Д.Т.: Мы сами не понимаем, как в таком крохотном помещении можно разместить камерный оркестр? Мы тут как в вагонетке сидим. И вы не представляете себе, какая тут энергетика, когда идет репетиция! Ведь каждый музыкант переживает, это и физическая работа, а здесь нет никаких вентиляционных установок, чтобы помещение проветривалось. Во время репетиции тут такой энергетический ком стоит, такой акустический грохот, что просто поразительно, как можно в таких условиях что-то слышать. Если посторонний человек к нам случайно заглянет, тут же выскакивает прочь из этого помещения со словами: «Как вы здесь работаете?» Этот растянутый в длину кабинет когда-то был кабинетом дирижера. На словах все просто, а вот вы сейчас видите, что это просто невозможно.

Е.З.: Скажите, а как вы себя в такой обстановке чувствуете как дирижер?

Д.Т.: Я чувствую вину перед музыкантами как руководитель, который не выполнил свой долг, то есть я не предоставил им необходимые условия для работы. Они находятся в неправильных условиях для музыкантов. Каждому музыканту, который сидит на стуле и двигает руками, если это скрипач, например, необходимо минимум полтора метра. Я не могу обеспечить оркестру репетиционный зал. Нужна сцена, нужен зал, чтобы оркестр в нормальных акустических условиях работал и репетировал. Невозможно после каждой репетиции выходить с головной болью. Здесь стоит шум, гам, практически ничего не слышно. Я еле-еле вылавливаю интонационные погрешности, если какой-то инструмент играет фальшиво, нужно исправлять эти ноты, а в этом помещении это ловить очень трудно. Обычно перед концертом в зале я начинаю все это вычищать, регулировать. Если говорить юридически, то по трудовому кодексу на каждого музыканта необходимо минимум 3 кв. метра. Представьте себе, сидит скрипач, рядом второй, виолончелист, альтист, им всем нужно раскрыть руки, чтобы двигать смычком, извлекать звук, а они друг о друга ударяются! Это нормально? И вы не представляете, какой здесь воздух во время репетиций, особенно зимой, когда работает отопление. Мы вынуждены включать кондиционер, потому что невозможно дышать, и у нас музыканты постоянно болеют. Это нарушение всех санитарных норм, потому что 22 человека дышат в одной комнате. А вот у нас тут еще и шкаф с рукописными нотами абхазских композиторов. 30 коробок находятся на хранении в музыкальном училище и 20 коробок — в Национальной библиотеке. Все это раньше находилось в гараже у Анатолия Дмитриевича Хагба, поскольку он все это спасал после войны вместе с инструментами и хранил у себя. Мы кое-как нашли возможность хотя бы рассортировать все это. А ведь это бесценная музыкальная литература — это рукописные ноты!

Е.З.: Какие же у вас перспективы? Есть ли надежды на то, что ситуация улучшится?

Д.Т.: Ни один из чиновников за все годы моей работы в Абхазии ни разу не пришел посмотреть, как мы работаем. Я много раз их приглашал, просил: «Зайдите к нам хотя бы один раз на репетицию, посмотрите, в каких условиях мы работаем!» Ни один из них не посетил нас.

Е.З.: Я не могу понять ситуацию. Вы находитесь в государственной филармонии, вы — тоже государственный коллектив, сцена и зал филармонии почти всегда свободны, почему там нельзя проводить репетиции?

Д.Т.: Нас туда не пускают. С нас требуют арендную плату. Я не виню никого: ни государственную филармонию, где в зале можно спокойно репетировать, он почти всегда пустует, а кабинет использовать для офиса. Никого не виню, потому что сейчас все стремятся перейти на коммерческие рельсы. Но я вас уверяю, что ни один оркестр, приведу вам в пример такие известные оркестры, как Берлинский филармонический и Бостонский симфонический, не зарабатывает, они находятся на государственной дотации. Оркестр, хоровая капелла, детский ансамбль являются атрибутами государства. Когда в Абхазию приезжают политики, президенты, в первую очередь им показывают культуру — это оркестр, танцоры и наша капелла. Я считаю, что в таких условиях дальше работать невозможно. Наши чиновники, да, сочувствуют нам, мы этот вопрос постоянно поднимаем. Но я скажу вам одно: если захотеть, этот вопрос можно решить. Я попросил руководство в этом году выделить нам финансовую помощь и помочь оплатить филармонии аренду зала в течение года. Это небольшая сумма, если бы нам ее выделили, мы бы решили проблему.

Е.З.: О какой сумме идет речь?

Д.Т.: Сумма 360 тысяч рублей на год, мы включили в нее только арендную плату. Это — небольшая сумма для государственного коллектива. Это то же самое, что ребенок подойдет к маме и скажет ей: «Мама, у меня голова болит, что делать?» А мама ему ответит: «Иди, лечись сам, как хочешь!» Нужно, чтобы чиновники все же полюбили этот жанр, чтобы у них немножко заболело сердце, без этого невозможно. Мы же пропагандируем общечеловеческие ценности. Оркестр же всем нравится, эта музыка всем нравится. Мы не только классическую музыку играем, мы играем и джазовую, и популярную музыку. Мы для деток часто устраиваем образовательные концерты и готовы ездить по всем городам Абхазии. Оркестру необходим транспорт для музыкантов и грузовой транспорт для инструментов. Это финансы, мы сами не можем эти проблемы решить. Мы за этот года дали 28 концертов в таких условиях. Если бы у нас был транспорт, мы бы ездили по всем городам и селам, проводили дидактические концерты для наших детей. Мы же их приобщаем к искусству, я им даю подирижировать, мы им показываем музыкальные инструменты, рассказываем о музыке. Образование надо начинать с ранних лет, это поможет увести детей с улицы, оторвать от гаджетов. Музыка — это же высокая материя, это другой пилотаж, и здесь необходимы поддержка государства и государственный подход.

Е.З.: А какой у оркестра бюджет?

Д.Т.: В нашем бюджете только зарплата, других статей нет, ни на прочие расходы, ни на что. А вы представьте струны, например, у арфы их 42, комплект стоит минимум 1000 долларов, это 60 тысяч рублей, и их надо менять хотя бы раз в год. Четыре струны для скрипача стоят пять тысяч рублей. Откуда на все это брать деньги? Первый раз в этом году министерство культуры нам добавило статью «На приобретения» и выделило 90 тысяч рублей, благодаря этому мы смогли купить хотя бы струны. Мы только получаем зарплату, вот и весь наш бюджет. Единственная возможность для нас заработать — это летние концерты в Пицундском концертном зале, за что мы очень благодарны его директору — Марине Шамба, которая нас всегда приглашает.

Е.З.: А какую заплату получают ваши музыканты?

Д.Т.: Музыкант высшей категории получает около 13 тысяч рублей, с более низкой категорией — 11 тысяч рублей. Я не стремлюсь к финансовой выгоде. Моя задача — поднять эту целину. Это было последнее пожелание Анатолия Дмитриевича Хагба. Мы до последнего дня были с ним рядом. Он говорил мне: «Я тебя очень прошу, чтобы не произошло, не оставляй этот оркестр!» Поверьте, любой уважающий себя дирижер в таких условиях не остался бы ни один день. Я понимаю, что есть послевоенные проблемы, экономические трудности, но они есть всегда во всех государствах. Нужно хотя бы какой-нибудь процент выделять на культуру, на академические коллективы, которые являются культурными атрибутами государства.

Е.З.: Да, как-то все это грустно. Давайте поговорим о приятном. Я знаю, что у вас недавно очень успешно прошли гастроли в Москве. Расскажите, пожалуйста, нам об этом событии.

Д.Т.: Гастроли в Москве я считаю культурным прорывом в истории оркестра, потому что ни симфонический оркестр никогда не выступал в Москве, ни наш камерный оркестр. Это были первые гастроли в столице России. Это знаменательное событие состоялось благодаря Анатолию Судакову, художественному руководителю и главному дирижеру Государственной капеллы Москвы имени Вадима Судакова. Нас финансово поддержало Министерство культуры, за это ему огромное спасибо! Организатором концертов был благотворительный фонд «Бельканто». У нас в Москве было четыре концерта. Мы выступили на трех разных площадках с четырьмя разными программами. Два концерта прошли в соборе Петра и Павла, мы выступили также в Государственном музее изобразительных искусств имени А. С. Пушкина и в Центральном Доме журналиста. Все концерты прошли с аншлагом, московская публика встречала нас тепло и восторженно. Мы очень волновались, потому что понимали, что Москва избалована хорошими исполнителями. Мы готовились ежедневно и даже по выходным дням. Первый концерт назывался «Ночь в Париже», мы играли только французскую музыку. На втором концерте мы исполняли «Реквием» Моцарта. Нам помогали наши московские коллеги, духовики из Большого симфонического оркестра, выступала Государственная капелла Москвы под управлением Анатолия Судакова и два наших вокалиста — Нана Черкезия и Алхас Ферзба. Третий концерт в Пушкинском музее искусств назывался «Сказки Венского леса», мы исполняли музыку венских классиков, вальсы Штрауса. Мы аккомпанировали танцевальной группе Валерии, это было очень красочно и интересно. И четвертый концерт прошел в Центральном Доме журналиста, где был концерт-микс. На этом концерте выступали два дирижера — я и Анатолий Судаков, а также наши детки из Абхазии, лауреаты детского музыкального конкурса имени Алексея Чичба — Кая Хупория (фортепиано) и Мария-Эмилия Терзян-Хагба (скрипка). Мы играли разножанровую музыку от классики до джаза. На этом концерте присутствовал посол Никарагуа, который после концерта подошел к нам и пригласил выступить в Никарагуа. Мы с удовольствием выступим, если будет такая возможность. Сегодня мы очень скучаем по нашим московским гастролям. С одной стороны, было очень тяжело в наших условиях подготовить четыре программы по 75 минут, а с другой стороны, мы удовлетворены тем, что качественно все концерты отработали.

Е.З.: Хотелось бы эту программу послушать здесь, в Абхазии. Это возможно?

Д.Т.: Возможно, почему бы нет. Анатолий Судаков предложил наши московские гастроли переформатировать в ежегодный фестиваль. И тогда можно эту программу повторить в Абхазии. Но для этого надо укомплектовать оркестр духовыми инструментами, которых у нас нет.

Е.З.: А где брать кадры? Как вы решаете эту проблему?

Д.Т.: С кадрами у нас большие проблемы. Музыкальное училище не готовит ни инструменталистов, ни духовиков, в основном оно готовит пианистов и вокалистов. Нам это не помогает. Нужна государственная программа воссоздания оркестра. Нужно приглашать музыкантов из России, предоставлять им жилье, только тогда можно поставить оркестр на ноги. Помимо того, что они будут работать, они будут еще и преподавать. Труба, валторна, фагот, тромбон, виолончель, альт — это необходимые инструменты для оркестра, а у нас их просто нет. За эти семь лет мы потеряли трех музыкантов, по возрасту, но восполнить эти потери нет возможности. Я все время кричу «SOS», если ничего не делать, то через пять лет оркестр исчезнет и будет поздно.

Е.З.: Вас понимают в Министерстве культуры?

Д.Т.: Они понимают, но говорят, что возможности нет. Они не знают, как решить эту проблему. Честно говоря, я тоже не знаю. Я не знаю, как решить проблему с помещением. Ходить по городу и искать здание, куда можно переселить оркестр? Когда я прохожу мимо бывшего кинотеатра «Сухум», у меня сердце болит, в этом здании, которое 25 лет стоит закрытое, можно было бы открыть прекрасный Дом камерной музыки. Но каждый объект в Сухуме кому-нибудь принадлежит, и даже Министерство культуры ничего с этим сделать не может. Эту проблему надо решать.

Е.З.: Несмотря на все ваши тяжелые проблемы, творческие планы у вас есть?

Д.Т.: Конечно, планы есть. Мы хотим возобновить наши образовательные дидактические концерты. Мы два года ждем без результата помощи на этот проект, поэтому решили больше не ждать и найти меценатов, нам почти удалось, надеемся, что это получится. Мы обязательно подготовим нашим прекрасным женщинам и всем остальным подарок к 8 Марта, это будет концерт «Piano Duo». Будет концерт, посвященный памяти погибших в войне. Планируем новые гастроли, но я пока не буду говорить куда. И, естественно, будут наши летние концерты в Пицундском концертном зале. Для нас это единственная возможность хоть что-то заработать на приобретение струн, на печать нот и прочее. Мы будем искать пути решения наших проблем, мы не остановим нашу концертную деятельность, мы будем радовать нашу публику.

Текст содержит топонимы и терминологию, используемые в самопровозглашенных республиках Абхазия и Южная Осетия

Елена Заводскаяwww.ekhokavkaza.com/a/28925…html