«Дирижёр — это профессия второй половины жизни»

Полтора десятка лет Николай Роготнев занимает должность главного дирижёра Государственного симфонического оркестра (ГСО) Удмуртской Республики. «Неужели пятнадцать лет?» - без всякого кокетства отреагировал Николай Серафимович, когда «Известия Удмуртской Республики» решили пригласить маэстро в свою «Гостиную», взяв поводом это самое пятнадцатилетие.

Скрипка, «ложка» со струнами и кубышка для пианино

- Красивое у вас отчество, Николай Серафимович. Вы сможете объяснить, как у сельского мальчонки - сына электрогазосварщика Серафима Захаровича и бухгалтера заготконторы Лидии Андреевны - возникло дирижёрское понимание музыки?
- Понятно, что это понимание возникло много позже, а первые музыкальные чувства и впечатления родились у меня совершенно случайно, когда мои сверстники пошли записываться в музыкальную школу в родном селе Якшур-Бодья. Вот я и двинул с ними за компанию.

- Как раз подобное «компанейское отношение» к чему-либо затем нередко обретает не проходящую влюблённость и профессиональный интерес.

- Соглашусь. Моя одноклассница Ирина Коробейникова тогда предложила мне: «Коля, пойдем в музыкалку?» - «Ага!» - кивнул я. Причём поначалу меня приняли в класс скрипки, но, проучившись один год, я был вынужден перейти на баян, наотрез отказавшись учиться играть на домре.

- Любопытно почему? Струны и там и тут. Может быть, вас отпугнула разница в изяществе корпусов?

- Не знаю точно, но родителям я заявил твёрдо: «На домре играть не стану. Домра похожа на ложку!» При этом я очень хотел играть на фортепиано. Но пианино мне не купили. «Сына, это очень дорогой инструмент, и нам надо подкопить денег, чтобы его приобрести», - сказала мне мама, и тогда я завел копилку. Кубышкой моей стала трёхлитровая банка, которую я закрыл капроновой крышкой, сделал в ней прорезь и спрятал в подполье, куда и относил свои мелочные сбережения. Когда толщина мелочи едва покрыла дно, я принес копилку маме и спросил: «Ну, что? Хватит этого на пианино?» Мама рассмеялась и отвела меня в класс баяна.

Опыт мудрости и шаловливая непосредственность

- А когда у вас случился осознанный роман с музыкой?

- Скорее всего, в республиканском музыкальном училище на втором или третьем курсе, когда меня захватила идея заниматься оперно-симфоническим дирижированием и я целенаправленно решил стать дирижёром.

- Минувшей весной я беседовал с главным дирижёром оркестра Московской филармонии Юрием Симоновым, и Юрий Иванович говорил, что дирижёр с фортепианной базой не имеет представления, как играть на струнных или духовых инструментах. И если человек не чувствует природу оркестра, то дирижирует просто звуками, а не людьми, играющими на инструментах. Вы - дирижёр с баянной основой - оспорите мнение мэтра или согласитесь с ним?

- Всё сугубо индивидуально. Специфику мелодического развития больше охватывает струнник. Струнники - мелодисты и слышат в основном свою линию, а пианисты охватывают фактуру в целом - функцию баса, аккомпанемента и мелодии. Баянная основа помогла мне мыслить тембрально, подбирая и находя инструменты, которые могут исполнить свою функцию лучше, эффектней и эффективней. На мой взгляд, системно мыслящий дирижер должен быть мультиинструменталистом.

- Вы признались, что не заметили, как пролетели три пятилетки за пультом ГСО Удмуртии. Наверное, это произошло потому, что в дирижерском искусстве это пора равнозначна «пубертатному возрасту». По крайней мере, казанский маэстро Фуат Мансуров, большой хохмач и весельчак, дирижировавший ГСО Удмуртии, говорил, что период зрелости у дирижёра наступает после 75 лет.

- Да-да! Тогда, когда ты уже обогащён знаниями, опытом, мудростью и оперируешь огромным массивом произведений, которыми дирижировал и досконально изучил. Дирижёр в действительности профессия второй половины жизни.

- Между тем однажды я видел, как вы даже не бежали на репетицию по фойе Театра оперы и балета, а вприпрыжку летели и скакали. И в этом была…

- …энергия придурка? - со смехом вопросил самоироничный Николай Серафимович.

- Как раз нет. В этом был неподдельный, неакадемический интерес к классической музыке. Серьёзный, профессиональный, но в то же время искренний и ненасытный. А ещё это выдавало в вас непосредственность.

- Вы это верно подметили. Непосредственность однозначно присутствует во мне. Если мы играем музыку Штрауса, то шуточные идеи осеняют меня прямо во время концерта. При составлении концертных программ мы стараемся сделать их не мрачными, а разнообразными, театрализованными, включая элементы сказочности и юмора

- Однако самое интересное в том, что музыканты - народ ироничный, и управлять ими не просто. Иногда они в открытую подтрунивают над дирижёром. Вам устраивали подобные прописки, обряд инициации и посвящения в дирижёры?

- Чего-то радикального я не заметил. Скорее всего, потому, что я не пришёл в готовый коллектив. Двадцать лет назад я плавно вошел в создававшийся оркестр и рос вместе с ним, становился как дирижёр.

Палочка в пику и двойной дирижёрский «комплекс»

- Федерико Феллини снял великолепный фильм «Репетиция оркестра». Для меня это один из лучших игровых фильмов о музыке. А для вас?

- Феллини всё подметил очень тонко и точно. Пусть и в фарсовом преувеличении и гиперболе. Иногда я на репетиции говорю музыкантам: «Сегодня Феллини отдыхает!»

- Палочки дирижёрские часом не ломали?

- Ломал!

- Имею в виду об головы оркестрантов?

- Об головы нет, а об пульт приходилось. Как и то, что палочки летали по воздуху.

- Как пики у испанского пикадора?

- Ни в коем случае! Это происходило совершенно случайно. К тому же сейчас я дирижирую без палочки.

- От чего же? Ведь палочка - это некий символ волшебства. По её взмаху музыка появляется из ниоткуда и уходит в никуда…

- Палочка служит не для обогащения воображения меломанов и критиков, а для более чёткого видениямузыкантами точки возникновения звука на дирижёрской плоскости. Тем не менее здесь всё сродни базовомумузыкальному инструменту дирижёра, то есть сугубо индивидуально. Мне проще и ближе достигать всего руками.

- Знаменитый маэстро Артуро Тосканини был порывистым и эмоциональным. Его антипод Евгений Мравинский был строг, серьёзен и сдержан. Вы себя отнесёте к дирижёрам внешнего проявления или внутреннего содержания?

- И к тем и другим. Это такой мой комплексный подход. Внешние моменты мне не чужды, когда ты репетируешь и оставляешь пространство для творчества и импровизации. Тогда у меня возникает иное ощущение темпа, и ты начинаешь фразировать иначе, чем ты воспитывал оркестр на репетициях.

- Говорят, что импульсивный Натан Рахлин поступал аналогично. На репетициях этот «мануальный терапевт» говорил музыкантам одно, а на концерте гениально делал совершенно иное, и музыканты его понимали.

- Я же говорю, что вся прелесть дирижёрского искусства заключается в индивидуальности маэстро. К примеру, Геннадию Рождественскому интересен момент концертного исполнения. Евгений Мравинский, наоборот, работал досконально и в течение долгих и частых репетиций корпел над одной симфонией - вычищал интонацию методами проб и ошибок, добиваясь звукового совершенства без внешних проявлений.

Эффекты на публику, Норман и норма для общения

- В таком случае насколько важно для дирижёра произвести внешний эффект. Что греха таить - публику завораживают дирижерские жесты и разлетающиеся по сторонам пышные локоны. Не зря же сегодня у молодёжи модно демонически прыгать и воевать с тенью за пультом.

- Это период я уже прошёл. Для меня важно, что звучит, как мыслит дирижёр и какими средствами передаёт музыку. Для профессионального взора сразу видно и ясно, для чего все эти энергичные жестикуляции. Пардон, для понтов или это личное отношение к исполняемому.

- Мне сейчас вдруг вспомнилось изречение великого спартаковца Николая Старостина о том, что футболист может сыграть хорошо, может сыграть плохо. Но в любом случае в каждом тактико-техническом действии он должен стремиться сыграть правильно, грамотно, а самое главное - лучше. В музыке - как и в футболе?

- Полностью разделяю это высказывание. В музыкантах тоже должно быть стремление всегда сыграть лучше, точнее. В конце концов, сыграть честнее. Но потолки технического оснащения у нас у всех разные. При этом именно стремление сыграть лучше даёт профессиональный рост и продвижение.

- Как же тогда дирижёр должен привести оркестр к одной планке и выровнять амплитудные колебания технической оснащённости музыкантов по верхней линии, а не по нижней границе?

- Это сделать очень сложно. А иногда и вовсе невозможно, когда музыканты работают за скромное жалование.

- Недавно увидела свет новая книга английского музыковеда и писателя Нормана Лебрехта «Великие дирижёры в схватке за власть». Лебрехт прославился бестселлером «Кто убил классическую музыку?» Вы уже успели прочитать его новое разоблачение?

- Прочёл. Лебрехт прошёлся по всем великим дирижёрам и вытряхнул на публику огромное количество грязного белья… С другой стороны - это жизнь, и всё это было в реальности.

- Слава богу, наших дирижёров он особо не тронул. Кстати, есть ли в вашем цехе нормальное общение между коллегами?

- Скажу откровенно, когда точки возникновения звука у разных дирижёров не пересекаются, бывает гораздо лучше. Поэтому все кулики сидят по своим болотам.

Счастливые моменты свежих мыслей и взглядов

- Под вашим управлением ГСО Удмуртии сыграл со многими известными музыкантами-солистами. Навскидку вспоминаются концерты с Денисом Мацуевым, Александром Князевым, Даниилом Крамером, Кьярой Таиджи, Анатолием Соловьяненко, Кириллом Кондрашиным, Денисом Шаповаловым и Павлом Милюковым. Эти концерты ярко украшают коллекцию оркестра. Но при этом сколько раз вам приходилось тащить и тянуть за собой заезжих звёзд.

- Бывало. Приехала однажды молодая пианистка с явным пренебрежительным отношением к провинциальному оркестру. Причём заготовленным заранее. Играем на репетиции, и сразу заметно, что девушка хочет устроить скандал. «Вы за мной не идёте!» - выкрикивает музыкантша. «А вы знаете, что у меня слуха нет!» - отреагировал я в шутку, но дама восприняла это за чистую монету. Когда же она поняла, всё стало хорошо. Мне приятно, когдамузыканты мыслят свежо и предлагают собственные взгляды на то, что написано в нотах. Эти комплименты я отнесу в адрес пианиста Вячеслава Грязнова и скрипачей Евгения Стембольского и Павла Милюкова. Все они предлагают свои версии. Эти предложения захватывают тебя, ты откликаешься на них сам, а затем ведёшь за собой и за солистом весь оркестр. Это здорово! В этом разнообразии общения с музыкой заключаются одни из самых счастливых моментов в моей дирижерской жизни. Ноты - это всего лишь графика и расписанные знаки, которые нужно расшифровать - один музыкант интерпретирует их по-своему, другой - иначе. И прелесть музыки заключается в том, что ты можешь фразировать и высказываться по-своему. Как ты это видишь и как развиваешь свою мысль. Для наглядности возьмём очень популярную Шестую симфонию Чайковского. У Евгения Светланова разработка этой симфонии бурная, действенная, а у Герберта фон Караяна более сдержанная. Но недавно я по-новому открыл для себя Шестую - в побочной теме в экспозиции у Петра Ильича есть потрясающее diminuendo, и его многие дирижёры не замечают. Эти открытия заставляют меня переосмысливать даже самые известные хрестоматийные вещи.

- Тот же Юрий Симонов просветил меня, откуда одна симфония у двух дирижёров звучит в разных темпах. «У каждого дирижёра у пульта по-разному бьётся пульс. Один представляет, что такт нужно сыграть не слишком быстро и притормозить, а другой, наоборот, энергично погонит оркестр вперёд. В этом и есть основная прелесть. Потому что это и есть исполнительское искусство. Главное, чтобы оно было, а вот если его нет - это безобразие».

- Подпишусь под этими словами.

В одной компании с Путиным и Гергиевым

- А мне интересно, кто подписался под буквами, составленными в слова в одном из октябрьских выпусков одной московской музыкальной газеты. По методике подходов к подготовке текста видно, что из огромной статьи «торчат уши заказа». Ради цели, которой задался неизвестный автор, скомпонована выборка фактов, вырванных из контекста. Досталось на полосах и вам. Положа руку на сердце, скажите, оскорбила вас эта статья?

- Не скрою, задела. Ты живёшь, пытаешься искренне и честно делать своё дело в предлагаемых обстоятельствах, но тут неназванный автор имеет право все твои 20 лет вымарать и подразумевать, что ты никто, ничто и звать никак… Самое досадное, что рефреном в статье звучит: какая там в Удмуртии может быть музыкальная культура при скудной музыкальной жизни. Но ни одним словом в этой статье не сказано о том, какой у нас репертуар, сколько мы играем концертов, какая зрительская аудитория, сколько мы ведём абонементов…

- …для сведения столичных коллег: ГСО Удмуртии в течение двух сезонов сыграл все симфонии Чайковского, скрипичные концерты, виолончельные сочинения. Полтора десятка лет оркестр регулярно гастролирует в Италии, выступал в Испании и Швейцарии. Сегодня коллектив ведёт семь абонементов, билеты на которые можно достать с трудом - если только «лишний квиток» вырвать из рук перед концертом.

- Не сказано в статье и о том, какой путь прошёл оркестр за два десятка лет, откуда он начал и с каким багажом подошёл к своему юбилею. Дело специализированной газеты просить провинциальные оркестры присылать им свои программы и на основании этого делать заключение о насыщенности музыкальной жизни.

- Можно и нам наточить перо и брызгать ядом в сторону издания, которое не сумело без искажения посмотреть на реалии с близкого расстояния. Но видать задача была уколоть, а не разобраться в истинной сути. И всё же, Николай Серафимович, вам надо найти позитив и в этом «разоблачении». Вместе с вами газета уколола Валерия Гергиева, Кирилла Серебренникова и процитировала Владимира Путина. Да вам радоваться надо. Вы попали в такую именитую компанию.

- Валерий Абесалович легко отмахнётся от всех нападок, Кирилл Серебренников тоже. А вот Удмуртию, видать, можно приложить без опаски. «Что, разве там есть какой-то оркестр?» Причём самое обидное, что мы ежегодно подавали в эту газету сведения о работе нашего оркестра, но их ни разу не напечатали.

- Зачем тратить газетную площадь на какой-то там «надежды маленький оркестрик под управлением любви».

- По нам катком прошлись и первая мысль-вопрос: «Что я делаю здесь 20 лет?» Но когда эмоции улеглись, ты начинать анализировать и приходишь к выводу: «Эти обвинения полная фигня. Плоды нашей работы есть!» Но слово ранит. Хотя сейчас боль прошла, потому что ты каждый день встаёшь за оркестр, выходишь к людям и общаешься с музыкой.

Любовь к трём «А»

- Подозреваю, что в этом музыкальном общении вы уже заглядываете далеко вперёд. Какая партитура играет сейчас в вашей дирижерской папке?

- К 200-летию Джузеппе Верди наш оркестр работает над «Реквиемом». Минувшим летом в Италии мне вручили медаль «За пропаганду творчества Верди», посвященную юбилею великого итальянского композитора. Не буду лукавить, мне это было очень приятно. А остальные творческие замыслы пока формируются. Мне бы очень хотелось вернуться к Шнитке, Шостаковичу и Малеру. Мне снова хочется сыграть его Первую симфонию.

- Добавьте к Шнитке и Шостаковичу еще Шумана или Шенберга, чтобы составить программу под красивым вензелем тройного «Ш». Шутка!

- А у нас будет вензель. Только не трёх «Ш», а трёх «А». В январе наш оркестр представит слушателям концерт в стиле «А» - программу, посвящённую музыке современных американских композиторов.

http://izvestiaur.ru