Эволюция толпы: поиски взаимного уважения, или как вести себя на концерте

Фото: Владимир Волков

У этой публикации есть предыстория. Она же стала последней каплей и инициировала написание материала. Игнорировать тему поведения публики на концертах и в театрах уже невозможно. Представьте: разгар сезона, на сцене КЗЧ — прекрасный оркестр, на пультах — Пятая симфония Бетховена в оркестровке Густава Малера. Первая, самая драматичная часть позади, руки дирижера подняты и уже готовы показать ауфтакт. Но мгновение спустя из второго амфитеатра раздается только что записанный фрагмент концерта — зритель, видимо, не смог справиться с гаджетом, растерялся и около минуты боролся с кричащим из динамика Бетховеном. Не теряя самообладания, дирижер терпеливо ждал, когда посторонние звуки исчезнут, чтобы продолжить произведение. А ведь мог поступить иначе…

Смартфоны — многофункциональные устройства для убийства необходимой атмосферы — тишины и полумрака концертных и театральных залов. Кажется, это уже обыденная картина — терпеть не предусмотренный композитором или режиссером навязчивый рингтон. Кому-то кажется, что модные игрушки — панацея от скуки. Френдлента на «Фейсбуке», конечно, куда более информативна и динамична, чем малопонятный музыкальный язык того же Бетховена, а «Инстаграм» наверняка уже обновился картинками из повседневной жизни друзей и таких открытых для посторонних глаз звезд сети.

Айфоны — звонящие и вибрирующие — ночной кошмар и для музыкантов, и для окружающих слушателей, относящихся к концерту не как к легкомысленному досугу, но как к мероприятию ответственному, имеющему сакральные истоки. Мобильник — только первый пункт в списке факторов-раздражителей. Почему даже в местах, которые мы относим к культурным площадкам, все равно не избежать встречи с хамством? Какие существуют механизмы влияния на поведение людей в театрах (музыкальных и драматических), в концертных залах? Можно ли добиться от окружающих взаимного уважения? Утопично ли надеяться, что в один прекрасный день правила этикета перестанут быть номинальными? Ответы ищет журналист m24.ru Юлия Чечикова.

Ответственность vs вседозволенность

Случай из жизни рассказывает раздосадованный зритель:

«Театр имени Маяковского, премьера спектакля „Русский роман“ Миндаугаса Карбаускиса, интеллигентные зрители, вежливые работники гардероба — все соответствуют принятому давным-давно этикету. Тут появился он — высоченный хипстер в широком белом свитере, скинни-джинсах и с трудом помещающейся между рядами сумкой. Минут за 10 до начала парень плюхнулся на свое место в партере с краю. Публика как раз занимала зал, и вот пара тихих пенсионеров попросила юношу убрать свои ноги и сумку, так как проход был полностью заблокирован.

— Ой, ну я так и думал, — нарочито громко застонал хипстер. — Вот это вечное „туда-сюда“, а мне вставать, подниматься. У меня, между прочим, спина болит и ноги.

Пожилая пара, опешив, стояла молча. Молодой человек охал, вздыхал, хватался за спину, но в конце концов пропустил этих измучивших его театралов.

Во время спектакля — многогранного, сложного, требующего предельной концентрации публики — хипстеру тоже не сиделось молча. В самые драматические моменты он хохотал, шумно зевал, шуршал пакетом, громко ерзал и, в общем, стал своего рода героем второго плана. Ушел, конечно, одним из первых: наверное, больная спина не позволила аплодировать артистам. Я присмотрелась: лицо молодого человека было чрезвычайно знакомо, не раз видела его в кино, но вспомнить сразу не могла. Уже дома поделилась с „Яндексом“ предположением — и точно: нахальным хипстером оказался очень востребованный сегодня актер и режиссер». Фото:

Первый комментатор этой наболевшей темы — Артем Варгафтик, популярный теле- и радиоведущий, автор множества увлекательных передач («Оркестровая яма» и «Партитуры не горят») и циклов концертов.

«Музыка не отдельный мир, хотя у нее, конечно, существуют свои границы. Тем не менее, это часть жизни. Посмотрите на ситуацию чуть шире и вы обнаружите, что летом история с взаимным уважением становится особенно заметна. Какие-то типы начинают ходить в шлепках, в майках, и, простите, потеют. По этому поводу возмущается одна часть публики, а другая не считает подобные вещи вопиющими, потому что сама не прочь при случае „выступить с той же программой“. Происходит распад публичного пространства. Люди постепенно привыкают к необязательности соблюдения каких-либо приличий, что не отменяет и не меняет сами правила.

Этот феномен еще более известен по поведению водителей на дорогах. По статистике 20 процентов обладателей авто считают, что социальный статус позволяет им игнорировать ПДД. Часто это освобожденные от ответственности служащие с документами силовых ведомств. Такие люди, оказываясь в общественном месте, где нужно соблюдать тишину — в театре, в кино, в зале, уверены, что для них правила не писаны. Считая себя исключением, они могут позволить себе посреди концерта громко говорить по айфону, запустить игровое приложение, а между тем любые звуки, издаваемые с помощью электронного устройства, заведомо неприличные. Возразить хаму способен не каждый. Останавливает страх: кто-то думает, что если попробует дать отпор, то не исключено, что дело дойдет до рукоприкладства. Действовать нужно не силой и агрессией, а с помощью тех механизмов, которые ставят хама в глупое положение, чтобы даже при его скудном уме и низко развитой социализации, в нем все-таки проснулось чувство стыда».

Фото: Владимир Волков

Артем Варгафтик напомнил историю, которая произошла в январе 2012 года в Эвери-Фишер-Холле: Нью-йоркский филармонический оркестр остановил исполнение Девятой симфонии Густава Малера из-за непрекращавшегося звонка мобильного. Дирижер Алан Гилберт опустил палочку, повернулся к залу, нашел нарушителя тишины. Только после того, как владелец телефона дал положительный ответ на вопрос, удалось ли ему обуздать свой гаджет, оркестр доиграл симфонию. Музыкальный критик Норман Лебрехт в своем блоге тогда написал, что пресс-служба Эвери-Фишер-Холла отказалась раскрывать имя виновника происшествия из-за того, что он является их постоянным посетителем.

Вернемся к нашему московскому примеру. «Дирижеру, который исполнял Пятую симфонию Бетховена в зале Чайковского, имело смысл повернуться и обратиться к пользователю электронного устройства с просьбой либо прекратить звук, либо покинуть зал, — продолжает Варгафтик. — Никому не хочется сесть в лужу публично. Необходимо несколько раз напоминать о выключенных телефонах. Вот Святослав Бэлза говорил, что это нужно делать дважды, и специально изобретал разные формулировки. Мне тоже приходится этим заниматься. Нельзя игнорировать проявление хамства, каждый звук должен быть подчеркнут. Я считаю, что артист вправе привлечь внимание публики к тому месту, откуда раздался рингтон. Это единственный выход. Все-таки недаром на многих славянских языках, на чешском, например, слово „позор“ переводится как „внимание“.

Нет оснований надеяться, что человек сам поймет какие-то вещи. Необходимо регулярно объяснять, что посторонние звуки в общественных местах — такое же безобразие, как, скажем, публичная дефекация. Почему-то этим не занимаются ни отъявленные бандиты, ни наиболее успешные члены общества, которым заведомо все сойдет с рук? Самые крутые штанов не расстегивают».

ЭКСПЕРИМЕНТ

5 февраля этого года автор текста и выпускающий редактор m24.ru решили проверить на прочность публику Малого зала Московской консерватории. В этот вечер выступали два замечательных музыканта — скрипач Никита Борисоглебский и пианист Георгий Чаидзе. За два часа мы выделили три группы помех, созданных публикой во время прослушивания музыки: визуальные, слуховые, обонятельные.

Визуальные помехи:

• свет от экрана смартфона, планшета;
• опоздавшие зрители и те, кто покинул зал во время исполнения.

Слуховые:

• далекий от деликатности вопрос с галерки в манере «Э, а че играете, ребята? Названия хоть объявляйте»;
• шуршащий пакет на третьем ряду партера;
• традиционная карамелька в шелестящей обертке;
• скучающий на концерте маленький ребенок;
• неритмичные постукивания ногами о соседний стул;
• переговоры громким шепотом;
• аплодисменты между частями;
• кашель;
• наконец, кульминация — упавший кулек (представьте, что на пол падает упакованная в целлофан куриная тушка).

Примечание: на нашем концерте ни одни рингтон не помешал исполнению.

Обонятельные:

• соседка переусердствовала с духами; поливает себя парфюмом прямо во время концерта;
• соседство с ресторанами (в нашем случае это был запах шашлыка).

Камбербэтч плачет

Еще один случай из жизни. На этот раз место действия — кинотеатр.

«В одну из суббот прошлого месяца в рамках проекта Theatre HD в „Октябре“ показывали запись спектакля „Гамлет“ из лондонского „Барбикана“. Через 15 минут после начала показа в зал вошли три девушки, долго искали ряд, светя мобильными и громко переговариваясь. Когда справились, начали пробиваться к местам, указанным у них в билетах. Загородив своими силуэтами страдающую фигуру Бенедикта Камбербэтча, они просочились к сиденьям, которые оказались заняты людьми, пришедшими вовремя. Вместо того чтобы расположиться на свободных креслах, девушки затеяли недружелюбную беседу с оккупантами, получив отказ и предложение удалиться. Смирившись, согласились поступиться принципами и заняли последние три пустых места в зале. Эти места оказались по центру, из-за чего задние ряды так и не узнали, умеет ли актер реалистично плакать.

На сеансе у этих барышень было немало единомышленников, которые также уверены, что, оплатив билет, можно позволить себе что угодно. Женщина средних лет яростно шуршала пакетиком, девушка с сильным голосом беззастенчиво отвечала на звонки, молодой парень никак не мог пристроиться на скрипучем кресле, а экраны смартфонов загорались один за другим. Примерно к середине первого акта все утихомирились, но в антракте успели попить кофе и приободрились. Заряда хватило всего минут на десять, но все это время гул заглушал шекспировские диалоги.

Это виртуальный спектакль, актеры нас не видят, нет той особой театральной тишины, от которой мы замираем неосознанно просто потому, что поднялся занавес. Но магия искусства — дело хрупкое…»

А как за рубежом?

Статус, уровень, традиции — все это имеет значение, когда приходишь на концерт в незнакомый зал или впервые становишься посетителем оперного дома. Публика Opera di Firenze Maggio Musicale Fiorentinoотравила мне два симфонических вечера. Оба были связаны с участием российских дирижеров. Представьте картину: 31 декабря, вечерний концерт, в руках билет за 50 евро, самый дешевый, но такой желанный, заказанный через интернет. На мне -черное вечернее платье, туфли на шпильке. Я сижу в ложе вместе с роскошно одетой английской семьей, которая до начала концерта обсуждает исполнение Девятой симфонии Бетховена (а именно она в программе предновогоднего вечера) Саймона Рэттла с Венскими филармониками. «Раз знают, кто такой Саймон Рэттл, значит люди опытные», — думаю я и начинаю проникаться уважением. Впрочем, мое очарование чопорными соседями исчезает через пять минут после начала симфонии — глава семейства в какой-то момент начинает храпеть и при этом умудряется ритмично скрипеть сиденьем. Я поворачиваюсь и с мольбой в глазах смотрю на жену уснувшего англичанина. Та отрывается от мобильника, толкает в бок супруга. Три минуты я еще слушаю чистого Бетховена, без примесей. Потом ситуация повторяется. Русско-британское сопротивление длилось на протяжении трех первых частей Девятой симфонии. «Silence, please!» — призывала русская сторона. «Ккрррря…. кря… хрррр…» — отвечали сиденья англичан.

Нужно отметить, что Opera di Firenze — новый театр, причем расположен не в самом благополучном районе города. Его интерьеры более чем демократичны, равно как и порядки: на рождественский концерт люди приходили в джинсах и показывали на меня пальцем — «Guarda! Mamma mia… La ragazza nel vestito! Schifo…» («Посмотри! Матерь Божья, да она в платье… Вот отстой!»)

Фото: Владимир Волков

Причины

«Люди начинают вести себя по-хамски по хорошо известным причинам: они так компенсируют другие обстоятельства, в которых на них таким же образом плюют, — считает Артем Варгафтик. — Это естественный механизм передачи агрессии от одного объекта к другому. Чтобы не счесть себя униженными и оскорбленными, они считают необходимым как-то это компенсировать. Но артист, и я в том числе, не психолог и не готов решать личные проблемы каждого».

Правила обязательные и второстепенные

Если говорить о манере поведения публики в театре и на концерте, о существующих правилах, хочется напомнить один факт из истории. Великий австрийский композитор и дирижер Густав Малер десять лет занимал пост директора Венской оперы, ратуя за высокие эстетические идеалы театра как храма искусств. «Дисциплина, труд; труд, дисциплина» — этому девизу Малер никогда не изменял. Зритель должен был соответствовать заявленным требованиям. Опоздавшие не имели права войти в зал после третьего звонка — им приходилось ждать антракта, сидя в изолированной боковой ложе. Держателей годовых абонементов лишили штор в ложах, где обычно прямо во время спектакля устраивался званый ужин. Малер удалил из-за кулис посторонних — запрет игнорировал звание или положение в обществе. Балерины и солистки оперы перестали принимать в театре своих воздыхателей. Кодекс Малера вызывал негодование у высшего света. Император Франц-Йозеф недоумевал: «К чему эти строгости? Ведь театр создан для удовольствия». Малер не пожалел даже прессу: критиков лишили привилегий бесплатно смотреть постановки. Оказавшись во главе Венского филармонического оркестра, музыкант на первом же концерте (как пишет в Норман Лебрехт в своем труде «Маэстро миф») раз и навсегда жестом руки запретил аплодисменты между частями. Малер вершил революцию, а она невозможна без противостояния приверженцев старых порядков.

«Аплодисменты между частями не жесткое правило, — считает Артем Варгафтик. — Они могут смутить профессиональных музыкантов, играющих Пятую симфонию Бетховена: представьте, что после первой части зрители в зале вдруг выдают бешеную овацию. Но это не является нарушением общественных приличий. В этом случае речь идет о незнании традиций. Мне приходится регулярно уточнять неформальные правила. Хлопать между частями глупо и неправильно, и единственной альтернативой является напоминание, что будет лучше, если аплодисменты прозвучат после того, как музыканты сыграют произведение целиком. Как говорила ведущая филармонических концертов Анна Чехова, никто не обязан этого знать. Ее упрекали в том, что она наставительно и очень подробно выговаривает, например, все выходные данные произведения. Фраза „в четырех частях“ не для всех понятна, а меж темп это прямое указание на необходимость воздержаться от аплодисментов в трех местах. Вы не можете обвинять людей в несоблюдении правил, которые им неизвестны. Но если же они им известны, но они их игнорируют, то мы будем слышать их аплодисменты». Фото:

Однако не все рукоплещущие между частями зрители столь невинны в своем стремлении продемонстрировать восторги. «Я был свидетелем ситуаций, когда аплодировали между разделами одного сочинения, — отмечает наш второй комментатор Михаил Сегельман — уважаемый музыкальный критик, ведущий концертов. — Иногда это связано с тем же самым хамством и ложным ощущением собственной значимости (из серии „плюнуть в вечность“). Как рассказывал мне один замечательный музыкант, есть люди, регулярно аплодирующие раньше времени на Конкурсе имени Чайковского в „Думке“ (популярное фортепианное произведение нашего дорогого Петра Ильича). Там в конце есть „первый последний“ и „второй последний“ аккорды. Вот между ними и втыкают свои ладошки, хотя прекрасно знают, когда закончится произведение.

Но чаще это бывает не по злобе. То же касается быстрых аплодисментов по окончании сочинения. Эта пауза — граница мира искусства и нашего обычного мира — драгоценнейшая вещь, часть художественного произведения. В эстетике это называется эффектом художественного последействия.

У нас укоренилось правило: „Клиент всегда прав“. А также: „Кто платит, тот и заказывает музыку“. Нет! Мы, конечно, вас ждем! Вы купили билет на концерт или на спектакль. Отлично. Но этот билет — не индульгенция, разрешение вести себя, как хочется, а форма устного договора с другой стороной (организатором концерта и артистами, в данном случае они выступают вместе). На обратной стороне билета прописаны некоторые правила. Загромождать их (билеты) дополнительными пунктами — вряд ли выход.

Возможно, должен быть некий свод правил о том, каким образом в этом театре или концертном зале пускают опоздавших. И это должно висеть на видном месте у касс, это должно быть на сайтах театров/концертных залов. И человек должен понимать, что, если он этих правил не выполняет, договор с ним расторгается. Мне это напоминает ситуацию самолета. Вот ты с боем достал билет на удобный рейс. Ты свободен, но ограниченно и в достаточно замкнутом пространстве».

Альтернативное мнение

Российский музыковед Жанна Дозорцева посвятила большую часть своей жизни просвещению публики, ее филармонические абонементы неизменно пользуются популярностью среди самой разной по составу аудитории. «У меня такая тишина в зале бывает, что я теряю ощущение времени, — говорит Жанна Григорьевна. — Бывает, что я 45 минут рассказываю что-то, а люди сидят завороженные, не поворачиваясь друг к другу даже чтобы поделиться впечатлениями».

На Дозорцеву ходят семьями: родители приводят детей, те вырастают — и так, поколение за поколением, приобщаются к ее идеям. «Они уже приучены к тому, чтобы слушать, затаив дыхание, весь концерт — от начала и до конца. С открытием зала „Филармония-2“ у меня появились новые зрители. Там, конечно, приходится начинать все заново. Когда-то, выступая на сцене на Поварской, я изобрела очень действенный метод: о каждом произведении надо подробно говорить со сцены, причем делать это увлекательно, так, чтобы содержание заинтересовало людей. К примеру, у меня был концерт о любви. Меньше всего я ожидала, что слушатели могут взять с собой детей. В программе была „Франческа да Римини“ Чайковского, концерт Листа, „Вестсайдская история“ Бернстайна. Мне удалось повернуть тему так, что любовь к человеку перекликалась с любовью к родине — и зал слушал это прекрасно, так же чутко, как в КЗЧ и БЗК.

Конечно, в моей практике были и анекдотические ситуации. Я выхожу на сцену, начинаю что-то говорить, и вдруг ко мне бежит человек: „Пожалуйста, помогите мне!“ Оказалось, он потерялся! „Давайте поможем ему“, — предложила я залу. Все лежали от хохота. Потом и потерявшийся зритель, и его семья ходили ко мне на выступления три-четыре года, неизменно с цветами и сувенирами.

Были случаи, когда во время концерта раздавался звонок, и человек продолжал говорить. В такие моменты, я считаю, нужно останавливаться и предлагать окружающим подождать, пока этот занятой человек не решит свои проблемы. Зачем ему мешать? Реакция одна и та же — зрителю становится неловко, он встает и уходит в фойе.

Но у меня не бывает частых телефонных звонков. И претензий к своей публике никаких нет, только благодарность за способность внимательно слушать и впитывать в себя музыку, которая звучит. И ценнее этого ничего нет».

Итоги

«Для всех описанных случаев есть простая общая рекомендация: не нужно думать, что ты самый умный, вести себя, как на известных передачах, где ценится умение первым нажать кнопку. Достаточно соблюдать простые правила, которые помогут вам не выглядеть слонами в посудной лавке», — считает Михаил Сегельман.

«Единственное требование от человека, который пришел в концертный зал, на оперу, на мюзикл, просто не издавать никаких звуков в тот момент, когда происходит действие. Если ты это вбил в себя — ты молодец», — солидарен Артем Варгафтик.

www.m24.ru