Григорий Соколов: «Рояль для меня, как ребенок»

Имя петербургского пианиста Григория Соколова настолько высоко ценится любителями музыки, что каждый из его редких концертов в родном городе становится грандиозным событием — уже на подступах к Филармонии собираются такие толпы, что страшно, как зал сможет всех вместить? Действительно, чуть ли не на люстрах висят. Обычно Соколов играет в Большом зале только раз или два в сезон, чаще всего — сольные концерты. На этот раз выступал с Академическим оркестром и израильским дирижером Моше Ацмоном.

Звучал Первый концерт для фортепиано с оркестром Чайковского. Откровенно сказать, выбор произведения меня разочаровал, уж очень «заиграна» музыка, никак не избавиться от стереотипов советских времен: под эти жизнеутверждающие звуки в кадрах кинохроники колосились необозримые поля колхозной пшеницы или дымили домны. Но на концерте услышала музыку такой красоты и трагизма, что слезы выступили. Такого Первого концерта я не знала…

Рояль

— Григорий Липманович, говорят, вам как исполнителю приходится прилагать героические усилия, потому что рояль Большого зала — в неудовлетворительном состоянии?

— Качество роялей Филармонии неважное. Этот инструмент производит впечатление массивного и стабильного, но он чуткий и чувствительный, как ребенок. Ему нужна температура — 20–21 градус тепла, и 45–55 процентов влажности. Температура может быть и больше — 25 градусов, но стабильная, потому что рояль привыкает, катаклизмы ему противопоказаны. Кроме того, чтобы быть в форме, он, как любой механизм, должен работать, а не бездействовать. Ну у наших-то этой проблемы нет, нагрузка колоссальная. Но в зале холодно, а когда-то в Филармонии была своя котельная.

А вообще мало в мире залов, где, как у нас, сцена такая большая, что в боковых пространствах свободно размещаются три рояля. А раньше их было даже четыре. На Западе делают так: рояль на лифте опускается вниз под сцену, в помещение со всеми необходимыми условиями. Или же залы арендуют инструмент, а уж у хозяев он хранится в идеальных условиях.

— Скрипачи гордятся старинными скрипками, а какое значение имеет возраст рояля?

— В Филармонии я играл на рояле 1990 года, ему 11 лет. Это почтенный возраст, но он еще может долго прослужить. У инструмента тоже есть судьба, ему можно помочь продлить жизнь, но можно его и убить. Мне кажется, только лет пяти «от роду» рояль начинает по-настоящему звучать, с фабрики ведь привозят «кусочек мебели», трудно понять, что из него будет. Есть «вундеркинды», которые уже через 2–3 года начинают хорошо звучать.

У меня был экстремальный случай, когда играл на 100-летнем рояле, нехорошем, а несколько концертов дал на инструменте, которому было около 50 лет. Это невероятно много, но я с удивлением обнаружил, что он держал строй. Конечно, от меня потребовались героические усилия.

Настройщик

— Значит, идеальный инструмент — редкость? Как же вы добиваетесь такого фантастического звучания?

— Пианист очень много может сделать руками. И, как мне кажется, хороший музыкант должен сыграть так, чтобы в зале не заметили несовершенство инструмента.

Важно перед концертом понять, что это за рояль. Я должен сыграть практически всю программу, потому что вдруг подведет звук, который и встретится-то только один раз. Или, допустим, за весь концерт мне раз потребуется третья средняя педаль. В каком она виде? Нужно чтобы на репетиции рядом был настройщик, то, что заметит исполнитель, настройщик не заметит, и то, что может сделать с роялем настройщик, исполнитель-не сможет.

Дирижер

— Вы сами выбираете дирижера?

— Бывают случаи, когда сам могу предложить, как Моше Ацмона. Или могу отказаться, за все время было, по-моему, пять дирижеров, с которыми категорически не хотел играть. Дирижер — это довольно странная, немножко управленческая профессия. Не все дирижеры любят музыку! А аккомпанировать солисту — особый талант, научить этому невозможно. Года два-три назад я принял решение играть только с теми, кого знаю. Не хочу больше сюрпризов. Такие концерты, когда играю, стиснув зубы, не на здоровье. Хотя вообще концерт, я убежден, это усталость, которая идет во благо, это приток энергии, источник которой трудно понять, но он есть. Бывает все против тебя — летел двое суток, задерживался рейс, устал — по логике вещей должен играть хуже, а играешь лучше.

Концерт

— Я всегда замираю вместе с исполнителем в тот момент, когда пальцы его вот-вот коснутся инструмента. Каково ваше внутреннее ощущение — как в воду ныряешь?

— Не думаю, что у кого-то из исполнителей день концерта — обычный и музыкант начинает сосредотачиваться, лишь выйдя на сцену. Для меня и сам день концерта особый, и начинается все очень задолго. Попробую так объяснить: вот меня иногда спрашивают, каково ощущение после концерта? А у меня это не «после», а уже «перед» следующим. Таков гастрольный образ жизни. На сцену выхожу сконцентрированным и пережидаю лишь шум в зале.

Во время игры исполнитель слышит себя со стороны, это очень важно, иначе он профнепригоден.

Отдых

— То, чем я занимаюсь, это не профессия, а часть жизни. Значит, отдыха от части жизни быть не может. День или даже два могу не играть, но не больше. Когда возникает пауза между концертами, хоть в это время и учу новый материал, все равно существование кажется каким-то непонятным.

— На сколько лет вперед расписаны гастроли?

— Вот сейчас в Филармонии мы определяли планы на 2002 и 2003 годы. А некоторые оркестры планируют еще дальше — до 2006-го! Я должен вписываться, но на самом деле такие прогнозы безумно пугают. Вот текущий сезон хорошо себе представляю.

Слава

— Что такое для вас слава?

— Смотря что вы понимаете под этим словом…

— Ну вот свежий пример — как у народного любимца Баскова.

— Выключьте, пожалуйста, диктофон. Извините, а кто это? (Выслушав объяснения.) Известность я понимаю совсем по-другому. Если исполнителя не знают зарубежные импресарио, Филармонии — его не приглашают. Во всех других смыслах «известность» для меня ничего не значит. Искусство связано с внутренним миром, очень мало с внешним. Бывает, вроде бы есть все условия для расцвета культуры, а ничего не появляется. Или наоборот, кошмар совершеннейший, вдруг какая-то вспышка невероятная, появляется целая плеяда замечательных художников. На человека, занимающегося искусством, внешнее, в том числе и слава, или никак не влияет, или минимальным образом.

Елена ПЕТРОВА
gazeta.aif.ru