И ВНОВЬ «ОНЕГИН»…

17 ноября 2015 года состоялась премьера оперы П. И. Чайковского «Евгений Онегин» в Уральской консерватории. Премьера — и потому, что этого сочинения не было в репертуаре консерваторской Оперной студии более тридцати лет («Евгений Онегин» ставился консерваторией в год 50-летия Уральской консерватории в 1984 году), и потому, что опера была представлена в новом драматургическом решении режиссера-постановщика П. И. Коблика и дирижера-постановщика А. А. Шабурова. Творческий коллектив создателей спектакля составили также: художник-постановщик — Нина Рогозина, хореограф — Александр Гурвич, дирижер — Максим Козлов, концертмейстер — Людмила Банцевич, художник по свету — Нина Индриксон, зав. художественно-постановочной частью — Александр Грудий.

Вниманию публики, заполнившей Большой концертный зал консерватории, была представлена отнюдь не очередная заявка на оригинальность, сомнительность которой не обошла и последнюю постановку «Онегина» в Екатеринбургском оперном театре (Дирижер-постановщик Владислав Карклин, режиссер-постановщик Дитер Каэги, режиссер — Геральд Штольвицер). Здесь Онегин и Ленский не ездят на мотоциклах, Ольга не обмазывает себя кремом, а Татьяна не купается в бассейне. На фоне излишне активного сегодня, а потому утратившего качество новизны, внедрения в живую ткань оперы консерваторская постановка нова именно верностью традиции.

Немного ближней истории... Открывая в 1991 году в Москве свой театр «Новая опера», выдающийся дирижер Евгений Колобов пояснял, что в названии театра скрыта творческая установка, во-первых, на исполнение редко или совсем не ставившихся, забытых сочинений, возвращение которых к сценической жизни делало их новой оперой. Во-вторых, на возвращение начального облика оперным спектаклям, «осовремененным» нынешними режиссерами. Колобов не был чужд новизны, но искал ее не в обновлении антуража, а в выявлении новых смыслов, казалось бы, известного сочинения. Так, об «Онегине» он говорил: «„Онегин“ — это трагедия. Во всяком случае, я так эту оперу слышу, так ее чувствую. Поэтому для меня этот спектакль и был спектаклем дуэли. Дуэли Онегина и Ленского, Ленского и Ольги, Онегина и Татьяны, Татьяны и Гремина... И все семь смертей — что, они случайны у Чайковского? Я говорю не о натуральных смертях — там только один Ленский умер. Но возьмите мать Татьяны и Ольги, ей еще и сорока нет, а она поет (и это первая ария в спектакле!): „Привычка свыше нам дана, замена счастию она...“ Это же мертвый уже человек, это ведь не жизнь уже, когда одна „привычка“... А Няня, которую в тринадцать лет выдали в чужую семью за сопливого мальчишку, а Ольга, похоронившая Ленского и себя вместе с ним, а Татьяна и Гремин в несчастном браке и, наконец, сам Онегин, которому остается только пулю в лоб?.. Ведь это же про то, как жизнь каким-то колесом роковым проехалась по всем, всех раздавила!».

Как известно, Е. В. Колобов получил профессию дирижера в классе М. И. Павермана в Уральской консерватории. Здесь начался его путь оперного дирижера, и здесь последующие поколения музыкантов берегут память о нем, так же преданно служа высокому искусству.

Новая постановка «Онегина» в Уральской консерватории наследует колобовские традиции и по концептуальной новизне спектакля, и по составу исполнителей — ведь еще одной важнейшей установкой театра Колобова было возрастное соответствие певца и его героя.

Если говорить о составе, то безусловным достоинством консерваторского представления является молодость исполнителей — здесь положение о соответствии в возрасте может не совпадать разве что в обратном направлении: актеры и герои не только ровесники, но в ряде случаев младше своих персонажей — на то они и студенты. И как здесь не вспомнить постановку самого первого в сценической истории «Онегина» студенческого спектакля, состоявшегося 17 марта 1879 года в Малом театре: партии героев оперы были исполнены учащимися Московской консерватории, сценической частью руководил известный актер, профессор И. В. Самарин, музыкальной — директор консерватории, профессор Н. Г. Рубинштейн. Сравнивая тогда учеников с маститыми певцами, Петр Ильич писал: «Для меня Климентова[Татьяна], какая она ни есть, все-таки лучше, чем Рааб, Велинская, Меншикова и т. д. . Гилёв[Онегин] для меня тоже лучше Мельникова, а Зильберштейн [Ленский] лучше Додонова, потому что они ученики, юноши, у них не будет этой омерзительной, пошлой рутины, которой для моей новой оперы я боюсь больше всего. Я никогда не отдам этой оперы в Дирекцию театров, прежде чем она не пойдет в Консерватории». Как видим, через 136 лет ситуация повторяется — спектакль вновь поставлен силами учащихся.

Разумеется, у наших студентов еще нет того мастерства, которое придет к ним со сценическим опытом, но у них есть та искренность игры и то органичное вхождение в образ, которыми они сразу покоряют публику. И разве не радость — видеть на сцене совсем юную, тоненькую и игривую хохотушку Ольгу в исполнении Елены Бирюзовой, меццо которой так легко и, для многих слушателей- зрителей, впервые не диссонирует с возрастом героини, когда Няня обращается к ней: «Ну, ты, моя вострушка». Сама же Филиппьевна- это безупречное попадание в образ Марией Мустакаевой. Актерская игра этой юной певицы, перевоплотившейся в семидесятилетнюю (по Чайковскому) няню сестер Лариных, предсказывает ей блестящее оперно-сценическое будущее в самых разных амплуа, в чем, безусловно, поможет ей и голос глубокого контральтового тембра.

Так же убедительны сценическим поведением, внешним обликом, певческим соответствием и мать семейства Ларина в исполнении Юлии Сайфульмулюковой, и Ленский в исполнении Александра Перевощикова, и Гремин — солист Екатеринбургского театра оперы и балета Олег Бударацкий.

Что же до Онегина в исполнении Антона Сергеева, то сквозь облик героя Чайковского отчетливо просматривается сам актер,-скорее, пушкинский «молодой повеса» (к Пушкину мы еще вернемся), нежели герой Чайковского в неотвратимом движении к своему «жалкому жребию». Впрочем, быть может, именно таким и должен быть наш консерваторский Онегин? Ведь объяснением служит, во многом, все тот же юный возраст исполнителя, а этот «недостаток», как известно, быстро проходит. И какое счастье, что уже сейчас в багаже начинающего певца — столь исполнительски нелегкая партия, которая, безусловно, состоялась.

И наконец, Татьяна. Действительно, "та самая"...Такой Татьяне мог бы позавидовать любой театр: столько нежности, тонкости и романтической одухотворенности привнесла своим исполнением, обликом и удивительно полетным сопрано Александра Данилова, создав впечатление абсолютного слияния со своей героиней.

Обратимся к драматургии консерваторской постановки, о новизне которой было заявлено в начале статьи. И если, в интерпретации Евгения Колобова, это спектакль семи смертей, то для Павла Коблика, скорее, наоборот: он не позволяет свершиться даже и одной,"хрестоматийной«смерти Ленского, от которой его спасает Татьяна, неожиданно появившись между дуэлянтами. Такая «реабилитация» Онегина заслуживает особой благодарности режиссеру, не позволившему главному герою сделаться убийцей. В этом решении отчетливо просматривается продолжение инициативы, осуществленной в постановке «Онегина» на сцене Большого театра Дмитрием Черняковым. Согласно его версии, Онегин убивает Ленского случайным выстрелом — в консерваторской же постановке П. Коблика выстрел вообще не звучит.

Этот ключевой поворот дается режиссером в обрамлении других впечатляющих драматургических находок. Вот Татьяна, зажав уши, чтобы не услышать выстрела, отнимает руки от головы уже в другой картине, а по сути — в другой жизни... Вот небрежной передачей фужера в руки Ленскому, прежде чем идти танцевать с Ольгой, Онегин бросает вызов своему другу... А не способная «к грусти томной» Ольга пускает в зал бумажный самолетик, и вместе с ним легко расстается с любовью к ней Ленского... Вот, продолжая «резвиться», Онегин объявляет своим секундантом вешалку для одежды, нахлобучивая на нее свою шляпу... Вот на балу в Петербурге, выполняя отчасти некую охранительную функцию, «прежнюю Татьяну» ненавязчиво опекают няня, мать и сестра...

Яркая режиссерская находка- это эпистолярный сюжет в консерваторском "Онегине«.Здесь пишут любовные письма все трое главных героев: Татьяна — Онегину, Ленский — Ольге (дважды: в ариозо и предсмертной арии), Онегин пишет Татьяне. В замечательных, скупых и точных, декорациях художника Нины Рогозиной наклеенные на тумбы письма на французском языке сопровождают сцену объяснения Онегина с Татьяной в саду, а потом эти гигантских размеров листы срываются Татьяной, как молчаливые свидетели рухнувших надежд...

Важнейшая роль в такой акцентировке принадлежит оркестру Оперной студии, руководимому А. А. Шабуровым. И пусть не всегда стройным был оркестровый ансамбль (слаженность и чистота интонирования — это ведь дело времени), но главного: выпуклого звучания лейттем оперы, «работающих» на концепцию, Антон Александрович, безусловно, добился.

В спектакле есть купюры музыкального текста. Очевиден их вынужденный характер, обусловленный, отчасти, обстоятельствами учебного спектакля: отсутствием должного количества актеров на сцене, хора, для которого потребовалось бы значительное количество костюмов (в массовых сценах заняты только студенты 2 курса вокального отделения). Но все эти технические причины драматургически обыграны настолько деликатно, что вовсе не нарушают органичности сценического действия. Хотя и вызывает сожаление отсутствие хора «Уж как по мосту-мосточку» или куплетов Трике, столь привычных и любимых публикой "всех времен и народов«.Отсутствует и сам Трике, место которого отчасти занимает Зарецкий в исполнении Кирилла Иванова, которому, помимо его выхода в сцене дуэли режиссер предлагает ряд выразительных мимических эпизодов. Единственный момент, об отсутствии которого все-таки вспоминается и после спектакля, — это драматургически ключевой и гениально выполненный Чайковским диалог Ленского и Онегина на балу в доме Лариных. Но и здесь режиссер предлагает убедительный вариант решения: на фоне звучания оркестра Ленский и Онегин читают соответствующий фрагмент текста из «Евгения Онегина» Пушкина.

Роман в стихах неоднократно сопровождает оперное действие, детализируя сюжет, выполняя функцию комментариев к происходящему на сцене, играя роль поэтического пролога и эпилога, где актеры представляют героев, выходя к залу в своих обычных сегодняшних одеждах, и в них же возвращаясь на сцену по окончании последней картины. По сути, режиссерская концепция спектакля, связывая два шедевра и двух гениев, соединяет времена. Об этом и возвещает афиша:

А. С. Пушкин — П. И. Чайковский
«Евгений Онегин» — игры в классику.

К 175-летию со дня рождения П. И. Чайковского (1840–1893)

К 185-летию создания романа в стихах (1823–1831)

Итак, перед нами игра в классику — беспечная и серьезная одновременно. Играют наши ученики, наши дети, веселясь, задумываясь, меняясь, взрослея и постигая...

...Когда-то ученикам Московской консерватории, первым исполнителям «Онегина», их наставник И. В. Самарин говорил: «Да помните вы, чертенята, что вы священнодействуете» .Вот и нынешним нашим студентам хотелось бы пожелать сохранить на всю их творческую жизнь это ощущение священнодействия на сцене, которым был наполнен и прошедший спектакль.

Елена Полоцкая
http://uralconsv.org