Интервью с Рашидом Рашидовым, солистом коллектива «Совершенный Каданс»

Рашид Рашидов — солист музыкального коллектива «Совершенный Каданс», он же — солист Ростовского музыкального театра, «ростовский Паганини», как его иногда полушутя называют за скрипичную партию Паганини, которую он исполняет в одноимённой постановке. В свои молодые годы он успел поучаствовать в бесчисленном количестве концертов, сеансов звукозаписи, выходил на сцену с самыми разными составами, имеет заслуженный авторитет в музыкальной среде города. Казалось бы, достаточно поводов для того, чтобы такой человек рассказал больше о своём видении жизни и музыки для почтенных слушателей и коллег. Однако сам Рашид идею провести интервью в честь его Дня Рождения посчитал неожиданной и даже пафосной. Что ж, но ведь как раз в музыкальном искусстве пафос не является чем-то предосудительным, иначе не появились бы на свет и Патетическая соната, и Патетическая симфония (и даже Перепатетическая и Гипотетическая). И всё же по своей привычке быть отзывчивым к просьбам окружающих, музыкант согласился ответить на несколько вопросов.

— Что такое музыка? Учитывая сложность современного музыкального мира и мышления, как можно отличить музыку от не-музыки?
— Наша профессия — не точная наука, как бы активно ни развивалось музыкознание, какие бы концепции ни строили музыкальные теоретики. В этом заложена сама суть того, что можно назвать музыкой. В настоящей музыке, даже если она имеет чёткие законы построения, всегда присутствуют эмоции, либо всегда есть доля неосознанного, неизученного, непознанного. Если сконструировать музыкальное произведение по набору формул, то это будет не музыка, а подобие отлаженно работающего завода из звуков.

— То есть качество музыки можно измерить степенью её эмоционального воздействия на аудиторию?

— Нет. Для любого музыкального произведения найдутся те, на кого это воздействие будет глубже, и те, кто совершенно не поймут композиторского замысла. Скорее глубина произведения измеряется тем, что пережил сам композитор в момент создания и как смог это передать. Если он пишет произведение, не переживая при этом ничего кроме рациональных расчётов, то это не будет музыкой. Но даже если композитор глубоко переживает закладываемый в музыку образ — это ещё не означает, что он будет всем понятен. С другой стороны, если такое состояние пережил один человек, то обязательно найдётся в мире ещё хотя бы один, два, три человека, которые переживали то же самое, и им это произведение будет очень созвучно. Именно поэтому у каждого произведения есть свой слушатель. Композитор — самая сложная профессия. Потому что он должен пережить всё, что создаёт. Сибелиус писал о суровой северной природе — он жил в ней, иначе бы он не смог передать это достоверно. Точно так же нельзя писать о любви, выплёскивая бурю юных чувств. По-настоящему писать о любви может лишь тот, кто лет 40 прожил с любимым человеком и действительно знает, что такое любовь. О любви к жизни по-настоящему мог написать лишь тот композитор, который уже знал, что был обречён. Никогда не забуду, как однажды один из моих коллег исполнял Шуберта, и ему сказали: «Да, хорошее исполнение, но знаешь ли ты, что он писал это, когда уже знал, что смертельно болен, и дни его сочтены?» Композитор должен сам верить в то, что пишет. Тогда и хотя бы кто-то ещё в этом мире поверит. Иначе было бы всё слишком просто, а мы бы не учились музыке столько лет. На то она и неточная наука.

— Какой же навык самый сложный из всех, что вырабатываются за долгие годы музыкального обучения?

— Все почему-то считают, что самый сложный профессиональный навык — чтение с листа. На самом деле это самая примитивная вещь, какая есть в нашей профессии. Примитивна по той причине, что этот навык просто можно технически наработать. Единственное правило — не повторять второй раз, потому что это уже не будет чтением с листа, включается память. Даже вкус к музыке — это вещь, которую можно выработать. Единственное, что невозможно выработать просто путём механической тренировки — это чувство, и в особенности чувство индивидуального стиля композитора. Для того, чтобы вжиться в художественный мир любого автора, нужно слушать не одно его произведение, а как минимум все произвдения того периода, к которому относится партитура, что тебе предстоит исполнить. Нельзя менять редакцию композитора. Самая главная профессиональная задача исполнителя — вложить своё, не меняя изначального композиторского замысла. В этом смысле сложнее всего исполнять произведения современных композиторов, даже не из-за сложности музыкального языка, а из-за того, что человек живёт в наше время, его стиль находится в живом движении, эволюционирует прямо сейчас, и композитор даже сам ещё не знает, куда всё это развивается. Когда играешь произведения, уже ставшие классикой, можно изучить художественный мир автора в целом, посмотреть и более поздние произведения, понять, куда он стремился.

— Какие произведения будут жить и станут классикой? Можно ли как-то это предвитеть или определить? Как это выглядит глазами исполнителя?

— Для меня уже выработался один критерий: то, насколько композитор может внятно объяснить замысел своего произведения, что может рассказать о своём произведении. Иногда это выражено уже в названии. Иногда нет, но в общении с музыкантами автор должен осознавать, что именно он хочет донести в музыке. Часто встречаются случаи, когда композитор не может сказать о своей музыке ничего, приходится тратить уйму времени на то, чтобы вытащить из него хотя бы пару слов. В других случаях он может сказать: «Я сочинил эту мелодию, когда сидел в парке, смотрел на дерево и на дорогу». Но ведь в этом произведении нет ни дерева, ни дороги. Неужели композитор не может пояснить, что он чувствовал, о чём размышлял, когда всё это происходило? В одном случае можно любоваться красотой природы и испытывать чувство всеобъемлющей радости, единства с ней, в другом случае можно испытывать печаль, думая о том, какое всё жалкое, запущенное, при этом хотелось бы видеть мир вокруг совсем иным, в третьем случае увиденная картина могла напомнить о чём-то, что было пережито в аналогичных условиях. Любая музыка, если она появилась в душе композитора, тесно сопряжена с неким глубинным переживанием. Это может быть и печаль, и скорбь, и любование, радость… Но чаще это своеобразные и неповторимые градации некоего смешанного чувства, в котором присутствует и одно, и другое. Как говорил Чайковский: «Нельзя Музу ждать». Действительно, ведь деваться ей некуда, дела есть всегда. В этом смысле музыка — это нечто, без чего человек не может жить, и при этом никогда не сможет до конца понять, что это такое. Музыка — это понятие из того же разряда, что и жизнь, и любовь. Без любви невозможно жить, однако и понять её до конца нельзя. Вообще из всех этих слов: «жизнь», «любовь», «человек», «музыка» — самое низшее — это именно «человек». Он мало что понимает, как будто Жизнь, Любовь, Музыка — ставят над ним эксперимент.

— Каким образом была выбрана профессия музыканта? Как было принято решение профессионально заниматься музыкой, а не увлекаться на любительском уровне?

— Сейчас уже не помню. Моя мама как-то рассказывала, что в детстве я увидел по телевидению музыкантов, и тогда захотелось. Вообще я считаю, что в жизни любого профессионального музыканта чётко выделяются несколько периодов, у всех примерно одинаково: 1. ранние годы музыкальной школы — ты всегда самый первый во всём, всё нравится, всё получается, всё хочется осваивать дальше и дальше; 2. период, когда приходится тяжело работать, чтобы двигаться дальше, в это время любого ребёнка приходится заставлять; подчёркиваю: не уговаривать, не искать стимулы, а именно заставлять; 3. занятия музыкой снова нравятся, снова только всё начало получаться и хочется двигаться дальше — но музыкальня школа уже заканчивается, поэтому начинается колледж искусств; 4. в колледже обычно есть период, когда музкант сам перестаёт верить в себя, перестаёт верить в то, что правильно выбрал профессию, и действительно — многие уходят, в этот период самое главное, чтобы родители не настаивали, а предоставили право выбора: если действительно это не совсем твоё — свободно меняй профессию, мои родители как раз ни на чём не настаивали, наоборот, они очень помогали на каждом этапе моего становления; 5. тот этап, когда ты начинаешь работать по специальности и вокруг себя видишь музыкантов в возрасте, при этом для многих из них музыка превратилась в рутину — здесь главное не сломаться окончательно, а ещё вокруг себя видишь сверстников, которые зарабатывают в других сферах в разы больше, чем ты. Вообще, получая музыкальное образование, человек постоянно испытывает какие- то внутренние тяготы и противоречия. Можно даже предположить, что в профессии музыканта есть доля мазохизма. Главное, чтобы он не перерастал в садизм тогда, когда хочется дать музыкальное образование уже своему ребёнку. Потому что могут возникнуть мысли: «Я занимался по три часа в день, и не всё получилось — пусть мой ребёнок занимается обязательно по шесть часов!» Невозможно заставить человека быть музыкантом. Если это не его сфера — он всё равно рано или поздно из неё уйдёт.

— Были ли музыканты в семье?

— Мама окончила музыкальную школу. Вообще же именно профессиональных музыкантов в семье не было.

— Что самое главное в профессии музыканта?

— Пожалуй, два качества: заинтересованность и небезучастность.

— Как глазами музыканта-исполнителя выглядят процессы, происходящие в современном обществе, среди музыкантов и слушателей?

— Прошло то время, когда музыканты делали то, что могло потом быть взятым за эталон. Самая большая проблема- с ансамблевой игрой. Если музыкант хороший — его растят солистом, он пренебрегает ансамблевой практикой ради сольной карьеры. Если же музыкант играет по большей части в коллективе, то, как правило, он технически менее оснащён.

— И это при том, что, например, квартет на протяжении всей истории жанра считался сосредоточением виртуозности, не меньшей, чем в сольной практике?

— Да. Вообще все считают, что именно в сольном исполнительстве музыкант раскрывается наиболее полно, хотя во многих случаях сольное исполнение бывает не очень понятно. В последнее время меня очень заинтересовало квартетное исполнительство, и вообще ансамблевая игра. Я участвовал в ансамблях от дуэта до октета. И с каждым разом играть всё интереснее. Вообще нужно больше играть, а не набивать себе цену и имидж сольного исполнителя. Любому музыканту наравне с сольной жизненно важна ансамблевая практика. Вообще же главный бич XXI века — это лень! Везде сейчас главное хорошо работать.

— А как глазами современного музыканта-исполнителя выглядят процессы в социуме с точки зрения коммуникации со слушателем?

— Сейчас все часто повторяют фразу: «Слушателя надо готовить». Я не понимаю, зачем готовить слушателя. Воспитывать аудиторию, повышать общий культурный уровень — да, но готовить слушателя не нужно. Ему либо нравится, либо нет. Тем более не следует слушателю объяснять, насколько сложное произведение будет сейчас исполнено. Если исполнение неудачное — ему в любом случае не понравится. Врач ведь не рассказывает больному, какие сложные махинации будет проводить над ним во время операции, чтобы у него потом не было претензий. Точно так же и звучащая музыка, своего рода «операция над душой». А вот что улучшается в плане коммуникации артиста и слушателя — так это современный музыкальный менеджмент. Особенно мне нравится, как он организован в музыкальном театре. Вокруг музыкантов обязательно должна быть сильная команда менеджеров, которые хорошо разбираются в своей профессии, так же, как и музыканты в своей, каждый должен заниматься своим делом.

— Как обстоят дела с современными музыкальными конкурсами?

— Конкурсы, по большей части, превратились в спортивные состязания «ровней, быстрей, сильней». Вообще я не люблю конкурсы. Чтобы к ним готовиться — нужно всё остальное бросать, при том что хочется поучаствовать в разных музыкальных проектах. Ещё в годы муз. училища я занял II место в Италии за исполнение Моцарта и Эшпая. Разумеется, в те юные годы о глубокой мысли Эшпая я и не подозревал. Впрочем, и Моцарта по-настоящему исполняют лишь зрелые музыканты. Ещё мы заняли I и II место на конкурсе «Путь к мастерству», в дуэте взяли гран-при на конкурсе исполнения современных композиторов. Но это во многом лишь дело случая. В целом, я отошёл от конкурсов из-за того, что участвую практически везде. Но я не могу сказать, что жалею об этом.

— Что является главным в жизни? Именно в том случае, если это жизнь Рашида Рашидова?

— Главное в жизни — здоровье родных. Конечно, хочется в жизни больше зарабатывать, ни в чём не нуждаться, это естественно для всех. Но больше всего я ценю людей, с которыми встречался по жизни. Даже если больше их никогда не увижу, даже если мы виделись в жизни на какое-то очень короткое время. Несмотря на то, что «человек» — самое низшее в сравнении с понятиями «музыка», «жизнь», «любовь», именно он — самое интересное и дорогое для другого человека. Мне в жизни встречалось очень много разных людей, и я с уверенностью могу сказать, что 98% из них — замчательные. И… кажется, у меня нет врагов. По крайней мере, явных. Наверное, это неплохо. Многие люди живут именно враждой с кем-то, я этого не понимаю. Ведь жить без врагов значительно проще. Кстати сказать, злость, обида — не менее сильное переживание, чем любовь, чем музыка. Но по-моему, обижаются лишь те, кому нечего делать. Обида ничего не меняет. Это самая бесполезная вещь. Тем более, что со временем она всё равно проходит. Ведь в конце жизни всё равно будешь жалеть о том, чего не удалось осуществить именно из-за обиды. Я не призываю любить всех. Относиться к людям надо ровно. Настолько ровно, насколько позволяют силы. Любвеобильность на всех — это всё равно что делить буханку хлеба по крошкам — никто не останется сыт. Любить нужно лишь тех, кто действительно близок — свою семью, своих лучших друзей. Вообще во всём главное — не впадать в крайности, всё должно быть рационально. даже любовь хороша в меру. Возможно, я покажусь рационалистом, но мне не очень понятно выражение «безмерная любовь». Не бывает чувств безмерных, ни в жизни, ни в музыке. Мера должна быть у всего. «Сумасшедшим» можно и нужно быть исключительно в своей профессии, да и то — только наедине с самим собой. Это не должно выглядеть как сумасшествие, когда ты в социуме. В наш век всем хочется быть уникальными, яркими, несколько «безумными», независимыми от общества и мнения окружающих. Но рано или поздно всем нужна помощь других людей. Когда нам хорошо — все мы уникальные, независимые, а чуть что — «помогите, пожалуйста!» Если что-то не сходится с окружающими и тебя не понимают — начни с себя!

— Есть ли любимый композитор, любимое музыкальное произведение?

— Пожалуй, Скрипичный концерт Сибелиуса. Это произведение буквально переворачивает всё внутри меня. Но всё равно сложно выделить что-то любимое, мир музыки настолько разнообразен. Профессия исполнителя тоже очень сложная, но всё-таки музыкант-исполнитель варится в уже созданном мире. А вот компоизтор создаёт свой собственный. Я не могу сказать, что, допустим, Моцарт нравится мне больше, чем Чайковский или Шостакович. Это совершенно разные миры, они вызывают разные эмоции. Мне трудно сопоставить их даже как разные исторические периоды единого развития музыкальной мысли. Это просто принципиально разный взгляд на мир, на его эволюцию, на человека в мире. И главное для композитора — создать мир, в который хочется прийти. Иной раз единственная эмоция, которую вызывает музыка — это озлобленность, когда композитор выносит то, что не следовало выносить на сцену. На мой взгляд, цензура всё же нужна обществу.

— Но ведь за введением цензуры последует уйма злоупотреблений?

— Злоупотребления и так имеют место быть. Потому что цензура действует в музыкально-социально среде негласно. Если бы это была гласная цензура, открытая всем, то у неё уже не было бы поводов для таких искажений. Во всяком случае, если бы цензура была, но настоящая, здоровая, адекватная, честная и независимая общественная цензура. Критик — не менее сложня профессия, чем композитор и исполнитель. Сейчас, как правило, все делают выводы, послушав два-три «эталонных» известных исполнения произведения. Всегда какое-то из них чуть техничнее, какое-то чуть ближе к композиторскому замыслу, какое-то чуть ближе к текущим вкусам публики. В то время как на самом деле прослушивание одного произведения в разных исполнениях не так уж много чего даёт. Куда важнее послушать другие произведения того же автора.

— Что необходимо осознавать современному музыканту?

— Музыкант — вредная профессия. Во все времена. Есть вредные профессии на производстве — люди теряют здоровье, в них из-за воздействия вредных факторов что-то портится, отмирает. А у музыканта, можно сказать, отмирает частичка души после каждого стоящего исполнения. Есть даже выражение: «Убить своим исполнением слушателя» в лучшем смысле слова. У слушателя ведь происходит то же самое. Если ты вышел на сцену и «чуть-чуть не умер своей душой», не оставил частичку себя, то грош цена такому исполнению. У артистов балета (тоже, кстати, вредная профессия) изнашиваются ноги, руки. У музыканта изнашивается душа, он должен пропускать через себя сильные эмоции. При этом музыкантам мне доплачивают за вредность, а следовало бы отправить на неделю отдохнуть в альпийском городе. Возможно, душа не восстановится, но хотя бы приятно. Вообще отживает не только душа каждого музыканта. Порядком истощился мир в целом. Видимо, таких людей, как Рихтер, Ойстрах — уже не будет. Да и если раньше понятие «русский музыкант» звучало гордо на любой концертной площадке мира, то сейчас оно уже почти ничего не значит. Современных зарубежных исполнителей воспитывали тоже русские музыканты, уехавшие зарубеж. Почему в других частях света больше ценят музыку и выше оплачивают труд музыканта? Если так будет дальше, что центром музыкальной жизни станет со временем Китай. А ещё всегда были есть и будут авантюристы — без них тоже жить скучно. Но, по- моему, современному миру нужно какое-то кардинальное обновление, «перезагрузка». Но каждый музыкант должен осознавать, что он должен: красиво и достойно прожить свою жизнь и остаться в памяти. На то музыка и неточная наука.