Константин Волостнов: посол Его Величества

Органиста Константина Волостнова — победителя органных конкурсов им. Гедике (Москва), 25-го международного конкурса в Сент-Олбансе (Великобритания), имени Э. Ф. Валькера в Шрамберге (Германия), — можно принять за дипломата: элегантный внешний вид, безукоризненные манеры, железная выдержка, умение держаться с достоинством, прекрасная литературная речь.

География его гастролей в России, Германии, Франции, Испании, Великобритании, США, Канаде позволяет назвать его полномочным «послом Его Величества органа», а с марта 2010 года К. Волостнов назначен официальным российским представителем Международного конкурса органистов в Сент-Олбансе (Великобритания).

Что значит быть представителем одного из солиднейших органных конкурсов, с чего начиналась любовь к музыке и почему подготовка к концерту сродни приготовлению роскошного обеда Константин Волостнов рассказал корреспонденту информационного агентства «Ореанда-Новости» Яне Тифбенкель.

«Испытал глубокий шок от Баха»

Т.Я.: Константин, как получилось, что Вы начали заниматься музыкой? Как орган стал Вашей судьбой?

К.В.: Всё началось с влияния мамы: она и её подруги часто собирались у нас дома, пели старинные русские, цыганские романсы. Я постепенно начал аккомпанировать, и мои домашние задумались: «Почему бы не попробовать научить ребёнка играть на фортепиано?»

«Сдвиг» на органе произошёл, когда я увидел этот инструмент по телевидению. В заставке какой-то передачи звучал хорал И. С. Баха Ich ruf zu dir, Herr Jesu Christ, который Тарковский использует в «Солярисе». Мелодия придавала особую глубину видеоряду, в котором сменялись лики Пушкина, Толстого, Маркса, Энгельса, — улыбается Константин, — и произвела на меня очень сильное впечатление.

Потом произошло личное знакомство с музыкой Баха: я самостоятельно разобрал 4 такта двухголосной ре-минорной инвенции, приведённой как пример в детской музыкальной энциклопедии. Это для меня был просто шок, грандиозное событие! И с того момента увлечённость музыкой Баха и органом слились воедино. Открытие музыкального мира, желание погружаться в него — всё благодаря Баху!

Т.Я.: Вы — человек, влюблённый в орган…

К.В.: Именно влюблённость: с органом по-другому нельзя! Обучаться игре на этом инструменте очень тяжело, да и зрелую профессиональную деятельность вести сложнее, чем на другом инструменте. Сравните: сколько концертных залов с хорошим роялем! У каждого скрипача есть собственная скрипка, у флейтиста — флейта, а органов по всей России только около 50 штук.

«В России концертировать интереснее!»

Т.Я.: После Ваших великолепных побед на международных конкурсах Вы по-прежнему в России. А меж тем молодые музыканты — пианисты, скрипачи, — выиграв солидные конкурсы, часто предпочитают делать карьеру на Западе…

К.В.: Орган несколько в ином положении. Фортепианное искусство к нам пришло чуть более 100 лет назад. И тогда мы очень быстро его освоили и стали делать успехи. Наши музыканты воспринимали традиции всё глубже и развили их до такой степени, что эта традиция стала возвращаться в Европу, когда в Европе изменились обстоятельства, — и оказалось, что мы на передовой.

В отношении органа такого сказать нельзя, потому что орган в Европе — насущная необходимость, предмет обихода. Для католической и лютеранской церквей это неотъемлемая часть богослужения, поэтому обучение игре на этом инструменте — обычное явление… У нас, например, нет развитой системы обучения регентов для православной церкви, мало специальных школ для подготовки церковного православного хора. А в Европе — масса высших школ музыки, где музыканты получают замечательное органное образование.

В России же орган во многих местах, для многих слушателей в диковинку и воспринимается не как обиходный инструмент, а как концертный, равный роялю, скрипке, виолончели… В России мы можем себя почувствовать такими же музыкантами, как скрипач, дирижёр, пианист, — чего в определённой степени лишены европейские органисты. Поэтому Россия мне гораздо больше интересна для концертирования. Здесь, конечно, много неустроенности, но у нас публика проявляет гораздо больший интерес к органу, нежели в Европе.

Кроме того, я здесь вырос, хорошо себя ощущаю, здесь мой дом и близкие. Давайте посмотрим, что будет в Европе через 5–10 лет. Там тоже, к сожалению, не самые хорошие тенденции, которые заставляют задуматься, где находиться.

Выиграл сам — помоги другому

Т.Я.: Что это значит — быть представителем международного конкурса органистов в Сент-Олбансе? Какие у представителя обязанности?

К.В.: Это очень почётная функция! Конкурс в Сент-Олбансе — старейший конкурс в мире, очень важный для органистов. Первая победа россиянина за почти 50-тилетнюю историю конкурса стала для меня большим подарком и продемонстрировала, что у нас есть достижения в области исполнительства на органе. Мне было очень приятно, что руководство престижного соревнования оказало мне доверие освещать конкурс для российских коллег. Все желающие участвовать в этом конкурсе могут получить у меня сведения об инструментах, о программе, содействие в установлении контактов с британским офисом конкурса, в решении срочных задач по визам. Как устанавливать контакт — со мной или напрямую с оргкомитетом — определяют сами конкурсанты. Некоторым просто легче будет получить информацию от меня на русском языке.

Т.Я.: А каково Ваше участие в организации Второго международного конкурса органистов им. А. Ф. Гедике?

К.В.: Моё участие здесь — тесное сотрудничество с художественным руководителем конкурса Натальей Николаевной Гуреевой, моим профессором, у которой я учился в аспирантуре консерватории. Она придумала этот конкурс и сделала всё, чтобы он состоялся в первый раз. Теперь мы вместе придумываем варианты решения элементов конкурса — залы, программа, члены жюри: я имею возможность установить контакты с европейскими органистами. А Наталья Николаевна — гарант того, что этот конкурс продвигается усилиями Московской консерватории. Ректор консерватории Александр Сергеевич Соколов оказывает конкурсу превосходную поддержку и делает всё возможное, чтобы он состоялся.

«Академические музыканты — это элита!»

Т.Я.: Почувствовали ли Вы известность, популярность после побед и активной гастрольной деятельности?

К.В.: У меня «популярность» после новогоднего выхода Аниты Цой, которая пела ремикс песни леди Гага с текстом «попу-попу-лярность», ассоциируется только с одним словом! — захохотал музыкант. — Но если серьёзно, популярность для академического музыканта сегодня — это совершенно не то, что было 30–40 лет назад.

Знаете, 1 января во время трансляции новогоднего концерта из Золотого зала Венского музыкального общества звучала музыка Штрауса. В его время это была «популярная» музыка для отдыха, создающая очень хорошее настроение и не заставляющая серьёзно задумываться.

Сегодня, когда миром и умами управляют отточенные технологии продюсирования, популярная, развлекательная музыка заняла пространство, которое раньше занимали вальсы и польки Штрауса.

Поэтому роль академического музыканта изменилась. Она теперь… хочется сказать «элитарная», но «элитарность» у нас обычно ассоциируется с чем-то вроде кафе «Пушкин». И мы не можем себе представить музыканта из оркестра, сидящим в этом кафе: у него нет на это денег.

Но это — элита! Элита в оценке происходящего, в понимании ценности не того, что прёт изо всех углов, а того, до чего необходимо докопаться, достичь, заслужить упорным трудом, научиться воспринимать! Научиться считывать непростые коды, шифры, рисующие утончённый образный ряд. Примитив никогда не будет скрыт: зашифровано всегда что-то ценное! И осознание этого, пришедшее в детстве, «держит», направляет людей всю жизнь. Но и создаёт им массу проблем, когда приходится делать выбор между «правильным» и «выгодным», между «простым, быстрым, дешёвым» и «сложным, длительным, ценным».

Популярность я, конечно, ощущаю: меня знают, и в Европе, возможно, это даже больше чувствуется, потому что сюда вплетается другой момент. В нашей стране, к сожалению, у людей отбита гордость за достояние собственной культуры: если что-то хорошее и есть, то только не у нас! В итоге сносим, перестраиваем памятники архитектуры, забываем культуру, историю, литературу…

Т.Я.: Константин, а как Вы определяете отношения государства и академической культуры?

К.В.: После 90-х годов, когда музыканты получали гроши, сейчас, например, оркестры неплохо существуют: президент и правительство выделяют гранты, хотя руководителям оркестров и приходится проявлять «чудеса дипломатии», чтобы оркестр получил заветные средства… Гранты, программы финансовой поддержки, конечно, больше подходят нынешней экономической системе. Но они демонстрируют локальность в выделении средств, отсутствие системной, приоритетной поддержки академического искусства в целом. Нет уверенности, что в сознании людей, обладающих влиянием и возможностью помочь, есть понимание того, что академическое искусство — это достояние, которое останется в истории! Академическое искусство создаёт славу этой и любой другой стране, в которой оно развивается: это достойно, это нужно поддерживать!

Ещё меня очень огорчает подмена профессиональных занятий. Сейчас все почему-то повально занимаются не своим делом: актёры прыгают на лёд, дрессировщики идут петь песни, и всё это показывают по центральным каналам… О чем это говорит? О том, что совершенно неважно, с каким уровнем качества ты это делаешь. Важно другое: финансовый, административный ресурс, насколько ты раскручен, — и тогда ты можешь делать всё, что угодно. Очень мило, конечно, посмотреть на поющего Юдашкина, но после скандала с формой, которую он разработал для армии, стоит задуматься: нужно ли выходить и петь? Не лучше с большей ответственностью сосредоточиться на исполнении своих прямых профессиональных обязанностей?

Нужна современная музыка!

Т.Я.: Московская консерватория с января по март 2011 года проводит конкурс молодых композиторов для органа. Вы посмотрите то, что в этом году сочинят участники конкурса? Есть некий шанс, что сам Константин Волостнов, может быть, возьмёт в свой репертуар их новые сочинения?

К.В.: Безусловно! Я внимательно наблюдаю за новыми тенденциями и обязательно буду посещать конкурсные выступления.

Я много уделяю времени современной музыке: одним из последних проектов в этом направлении была «Новая органная месса» в рамках Фестиваля «Московская осень». В современных условиях это не всегда просто делать: публика не готова принимать целиком программы только из премьер, из ультрасовременной музыки, написанной в начале 21 века, поэтому приходится как-то дозировать. Но современное исполнительское искусство не живёт без современных сочинений: нужно как-то мотивировать композиторов, проявлять инициативу, чтобы появлялись новые пьесы. Хотя сейчас интерес к органу и со стороны молодых авторов уже весьма велик.

Т.Я.: А какие тенденции, тренды в современной органной музыке вы сегодня видите, какие из них Вам кажутся наиболее значимыми?

К.В.: Мы не можем говорить об органной музыке в отрыве от современной музыки в целом. Сейчас, когда ресурс 12-титоновой системы почти исчерпан, уже давно завершено развитие «серийной техники», у композиторов существует проблема в поиске того, что продвигало бы музыку, что обозначило бы появление нового направления, нового лица в академическом музыкальном искусстве, и не только органном.

Я недавно разговаривал с профессором Йоном Лауквиком: это замечательный органист из Штутгарта, преподаватель и блестящий виртуоз, композитор. Он высказал мысль о том, что, пожалуй, Дьёрдь Лигети — последний из тех «великих», которые совершили какую-то революцию.

Безусловно, замечательный композитор, который писал для органа, — Жак-Луи Флоранс. Но сказать, что это новая тенденция…

Я, пожалуй, сейчас не смог бы назвать тенденции, которые свидетельствовали бы о каком-то особенном повороте. Я занял выжидательную позицию, чтобы и не делать скоропалительных выводов, и не пропустить что-то новое.

«Музыкант — это проводник от автора к публике»

Т.Я.: У Вас есть очень интересный цикл концертов «Вокруг Баха», который проходит в музее музыкальной культуры им. Глинки. Цикл построен по жанровому принципу, а в перерывах между произведениями Вы даёте интереснейшие справки о жанрах, композиторах, истории создания и содержании музыки. Получается цикл пьес и цикл рассказов о них. Как пришла эта идея? Как рождался цикл?

К.В.: Я достаточно много гастролировал по России, и мне показалось, что я мало играю в Москве. Мне захотелось сделать что-то особенное для московской публики — разное, интересное как для подготовленных слушателей, так и для тех, кто, возможно, придёт на органный концерт впервые. Подобных названий и идей я нигде не встречал. Мне показалось, что именно такое построение программы будет интересно для всех, в том числе и для меня.

Т.Я.: На прошлом концерте цикла «Вокруг Баха» я видела и пожилую слушательницу, которая посещает московские органные концерты ещё с 1947 года, и любителей музыки средних лет, и детей, для которых всё происходящее — новость. Что Вы, как артист, хотите дать Вашим слушателям?

К.В.: С 1947 года?! Играть для таких слушателей — счастье, большая честь и удача!
Музицирование, нахождение на сцене, игра на инструменте для меня — это рассказ историй. Я хочу провести публику через тот образно-эмоциональный мир, который я выстроил, пережил. Этот мир материализован мной в звуках, но принадлежит он не мне, а автору сочинения! — взволнованно рассказывает Константин. — Органист, музыкант — это проводник от автора к публике, почти медиум. Он должен помочь слушателю в его контакте с автором, «взять его за руку», помочь ему «открыть» для себя произведение. Это постоянный диалог между исполнителем и публикой: из зала постоянно идёт отклик, и ты всегда понимаешь, как слушатели реагируют.

«Органный концерт — как изысканный обед!»

Т.Я.: На какие-то ещё увлечения, кроме органа, есть время?

К.В.: Мне кажется, для профессионала, занятого своим делом, абсолютно исключена трата времени на что-то ещё. «Я увлекаюсь сёрфингом, люблю летать на собственном самолёте, на яхте под парусом ходить…» — это всё игра на публику финансово состоятельных людей для создания респектабельного облика.

Т.Я.: Как Вы проводите свободные дни, как отдыхаете?

К.В.: Отдых гастролирующего исполнителя — это возможность побыть в тишине, спокойствии, комфорте. Филармонии не всегда имеют возможность селить музыкантов на «высоком уровне», и это надо понимать, иначе профессиональная музыкальная деятельность вообще застопорится. Поэтому мой отдых — для самого себя организовать пребывание в уюте, покое, на чистом воздухе…

Я редко отдыхаю: концертный график очень плотный, и постоянно нужно учить что-то новое, заниматься. Но иногда нахожу время приготовить что-нибудь вкусное для своих домашних…

Т.Я.: Знаменитый органист Константин Волостнов отдыхает на кухне у плиты?

К.В.: Общение с семьёй, забота о моих домашних — тоже часть отдыха, мне хочется уделить им внимание!

Кстати, последнее время я часто сравниваю игру на органе с приготовлением изысканного обеда — с несколькими сменами блюд, с десертом, со стартером, с хорошими подходящими напитками. Это как подготовка концерта: ведь перед концертом я делаю регистровку на протяжении 5–8 часов! И хороший обед, и концерт продолжается 1,5–2 часа. И так же, как в хорошем обеде, повторить нельзя: что сделано — то сделано.
Но если я передержу спагетти или перетомлю заправку, — это меня не так пугает, как если я больше, чем нужно, открою швеллер или вовремя не переключу регистровую комбинацию на органе. Так что кухня — это всё-таки отдых, — смеётся органист.

Яна Тифбенкель, специально для ИА «Ореанда-Новости»
www.oreanda.ru