Лера Ауэрбах: «Людям надо дать возможность слушать оперу, а не ходить с лозунгами»

© Татьяна Ломакина

После мировой премьеры скрипичного концерта De profundis на Транссибирском арт-фестивале Лера Ауэрбах рассказала Тайге.инфо о «тяжелом кровавом пути» композитора, статусе «придворного» сочинителя Ноймайера, признании в России, детском «предчувствии» музыки для Репина и «аде» создателей «Тангейзера».

Тайга.инфо: Свою первую оперу вы написали в 12 лет. Насколько мне известно, это был заказ вашему педагогу, который переадресовал его вам, потом эту оперу реализовали на сцене. В рамках фестиваля вы провели мастер-класс для учащихся музыкальных школ и выступили в качестве дирижёра на концерте «Дети — детям». Как вы полагаете, чего могут добиться ребята, с которыми вы работали на Транссибирском Арт-Фестивале? На что каждый из них рассчитывает, занимаясь музыкой?

— Во-первых, мне очень понравилось с ними работать. Потому что все девочки (а там были только девочки) были очень серьёзными и профессиональными. Это всё было на очень хорошем уровне. Потом они меня спрашивали, что их ждёт, как вообще жить с профессией композитора, могут ли они дальше продолжать. Я думаю, что во многом это вопрос характера. Конечно, требуется колоссальный талант. Но с другой стороны, очень много зависит от того, насколько человек этим живёт, насколько человеку это всё нужно.

Вообще, это работа, которой должны заниматься безумцы. Нормальный человек этим заниматься не должен. Быть композитором слишком сложно. Это тяжёлый кровавый путь. Потому этим должен заниматься человек, который без создания музыки жить не может. Меня эти девочки спрашивали, востребована профессия композитора сейчас или нет. Я говорю: ответа на этот вопрос не существует. Если ты без этого жить не можешь, этим и будешь заниматься, независимо от того, что происходит. Потому что если не мыслишь себя вне этой профессии, то другое счастье тебе и недоступно. В чём-то это как проклятие. А с другой стороны, если они видят, что могут заниматься чем-то совсем иным и при этом быть счастливыми, пусть реализовывают себя в другом. Так и должно поступать. Так или иначе это богатейший опыт.

Я считаю, что все дети должны заниматься музыкой, все дети должны сочинять, заниматься живописью. Искусство — вот, что нужно детям. Оно обогащает всю последующую жизнь, даёт им опыт дисциплины. И потом, даже когда они просто слушают музыку, они её совершенно по-другому воспринимают.

Тайга.инфо: Но они же занятия музыкой могут воспринимать и как наказание. Поучи-ка гаммы в 6 лет.

— Это зависит от ребёнка. Но ещё больше это зависит от преподавателей и родителей, то есть от того, как ребёнку эти занятия преподносятся. Что угодно может быть наказанием. А может быть и подарком.

Тайга.инфо: Перспективных детей вы увидели?

— Все ребята очень перспективные и талантливые. У меня удивление вызвала одна девочка: она сначала пела сочинения всех остальных. С хорошим голосом причём — очень грамотно, чистенько. А потом она играла на рояле и пела, и оказалось, что это её вещь. То есть она и вокалистка, и пианистка, и композитор — это редкое сочетание.

Тайга.инфо: Что в музыкальном деле может тормознуть человека на пути к реализации?

— Очень много. Практически всё.

Тайга.инфо: Что именно? Вас в своё время, насколько я понимаю, тормозил родной Челябинск.

— Вы знаете, Челябинск меня совершенно не тормозил. Наоборот. Он дал мне основу, стал для меня платформой. Когда я росла, училась в музыкальной школе, потом в музучилище, было понятно, что потом надо лететь в Москву или ещё куда, чтобы дальше поступать. К тому времени я уже осознавала, что следующая ступень должна быть где-то ещё. Но я просто не представляла себе, что это будет Нью-Йорк.

Что больше всего может тормозить человека, так это ощущение, что он чего-то достиг. Если чувствуешь, что становишься лучшим среди окружающих. Отсутствие творческого стимула. Смена места очень полезна для артиста. Потому что каждый город — это смена перспективы. Важно выходить за привычные рамки, чтобы смотреть со стороны, чтобы не было узколобости.

Тайга.инфо: К теме лучших среди лучших. Вас называют придворным композитором Джона Ноймайера (балетмейстер, одна из самых значимых фигур современной хореографии, — прим. Тайги.инфо). Как вы к этому относитесь?

— Я считаю, это честь быть композитором Ноймайера (улыбается). У него других таких нет. Джон действительно великий хореограф, создавший свою школу. Из композиторов он работал со Шнитке, с ним он поставил балет «Пер-Гюнт». Но к тому времени Шнитке уже был очень болен — у него был инфаркт. Была создана партитура балета, и на неё был поставлен спектакль. Я знаю, что Джон общался со Шнитке в Москве, но для тесного общения не было возможности. Мне в этом смысле посчастливилось. У нас уже три совместных балета.

Тайга.инфо: Я встречала и такую критику на «Русалочку» и «Татьяну»: «утилитарная музыка».

— Это, честно говоря, бред собачий. Хотя бы потому что эта музыка может исполняться и без хореографии и исполняется очень успешно в качестве симфонии. Моя первая симфония — это та же самая музыка, что использована в «Русалочке». Более того, там использован материал из моих сочинений концертных, который не предназначался для балета. Просто Джон их услышал и ими загорелся. Он хотел использовать в «Русалочке» материал из моего первого скрипичного концерта. Поэтому это пишут люди, которые просто не способны слушать. И слышать.

Тайга.инфо: Перед премьерой De profundis в одном интервью вы рассказали, что уже в 8 лет знали, что напишите концерт для Вадима Репина. Откуда взялось это знание?

— Написать для Вадима концерт не было мечтой или целью. Это было именно знание, предчувствие, если угодно. Мечта — это что такое? Это когда мы чего-то ожидаем, обычно несбыточное, к чему мы так стремимся. Тут этого не было. Была детская уверенность, что да, это произойдёт.

У меня такое бывает. Бывают странные совпадения, которые даже не осознаёшь, пока они не случаются. Я была в Новосибирске прошлый раз 18 лет назад. Для композитора это очень долгий срок. Тогда я здесь исполняла, по-моему, это называлось симфония-концерт для фортепиано с оркестром — большое сочинение. Я его исполняла в Новосибирске, Красноярске, потом ещё в Германии. Этот музыкальный материал для меня был очень важен. И в какой-то момент я поняла, что, несмотря на то, что я мучилась им в течение многих лет, я всё равно не сделала то, что нужно. Замысел был намного богаче, чем то, что я сумела воплотить. Такое было осознание.

Я думаю, что идеи к нам приходят извне. Через собственную призму мы их воплощаем, но всё-таки время нас использует для создания. Вплоть до того, что вторая часть этого симфонического полотна, она мне приснилась целиком, я её записала и всё это время пыталась как-то воплотить. И я на 100% не смогла тогда этого сделать. К тому времени у меня уже был издатель, я попросила его изъять из каталога и подождать, когда я смогу.

И сейчас… Вот это то, над чем я работаю между репетициями на фестивале здесь в Новосибирске. Я работаю над своим фортепианным концертом, который основан на том самом материале, который я в прошлый приезд играла в Новосибирске. Сейчас, после всех этих лет. Вот такая арка получилась. Это рифма из тех, которые проходят сквозь жизнь. В этом есть что-то гармоничное. Я здесь общаюсь с теми же музыкантами, что тогда. Даже не ожидала, что они будут помнить тот мой приезд, я ведь тогда совсем девочкой была. Но нет! Они помнят, приходят, рассказывают. Это очень радостно. Премьера готового сочинения между тем будет в Штутгарте.

Тайга.инфо: Что должно произойти, чтобы вы осели, свили своё гнездо? И что произойдёт, если вы осядете?

— С одной стороны, я очень к этому стремлюсь и над этим работаю. У меня есть место за городом — в лесу, где лишь животные и деревья, где очень люблю бывать и работать, где мне лучше всего сочиняется. Натура моя отшельническая. Мне лучше всего быть в одиночестве.

Тайга.инфо: У вас там домик лесничего?

— Прямо да. Дом находится рядом с лесом. Много всякой живности, туманы по утрам. Мне на этой дикой природе очень хорошо живётся. Я стремлюсь к тому, чтобы больше всего времени проводить там. Я ведь отшельник по своей натуре. Что из этого выйдет? Поживём — увидим. Над каждым большим сочинением я работаю вдали от людей: телефон выключен неделями. Надо в них полностью погрузиться. Иначе просто невозможно.

Всегда на гастролях трудно выкраивать время. И даже работая над фортепианным концертом, я бегу между репетициями к роялю, чтобы можно было над ним работать. Есть ведь сроки работы. Они поджимают, я начинаю нервничать. Во время гастролей постоянно тебя из состояния погружения выдёргивают.

А когда нахожусь в этом своём мирке в лесу, у меня, во-первых, происходит смена суток: я пишу ночью, сплю днём. Что в данный момент, конечно, невозможно: все нормальные люди функционируют днём. Это постоянный поиск баланса. С одной стороны — диалог со временем, с другой — война. Каждая из этих сторон искусства требует отдачи. А я максималист. Это постоянная борьба за моё время.

Тайга.инфо: Вот эта чёрная птичка у вас на груди, ваши картины, лирика о смерти, ваши детские прогулки на кладбище, да, честно говоря, и музыка — всё отдаёт готической эстетикой. Вам она действительно близка?

— Я не думаю, что это тема готической эстетики. Тема присутствия смерти связана с тем же диалогом со временем. У меня это из детства пошло: я не смотрю на смерть как на конец, я не вижу в ней трагизма. Нашему времени свойственно закрывать глаза на то, что мы все смертны. Во-первых, это «случается с другими». Во-вторых, считается, что есть ещё много времени. Но мне кажется, что когда есть осознание того, что жизнь неотрывно связана со смертью, что одно невозможно отделить от другого, начинаешь понимать, насколько важно каждое мгновение, насколько оно неповторимо. В наше время это единственное богатство, которым мы обладаем. Каждая минута уже не вернётся, она нас приближает к финишной линии, и благодаря этому можешь воспринимать жизнь более ярко и с большей благодарностью, с ощущением чуда.

Тайга.инфо: Но смерть чаще всего воспринимается не столь светло. О своём De profundis вы говорили, что это «вечный крик человека о помощи». У меня во время премьеры уже через пять минут слушания возникло представление, что это музыка о Холокосте.

— Ну вот, где же крик о помощи, как не там? Это совершенно правомерный образ. Я стараюсь не говорить чего-то конкретного. Но я считаю, что ваша интерпретация, она совершенно правильная. Это всё есть в этой музыке. А у другого человека может появиться другая интерпретация. Возможно, это будет личное воспоминание. И то, и другое правомерно. На эту музыку можно смотреть и с глобальных позиций, и чего-то более личностного. Главное, что она затрагивает, побуждает человека думать и чувствовать.

Тайга.инфо: Вы большую часть жизни провели далеко за пределами России, высшее образование получили уже в США, но при этом до сих пор иностранная пресса вас называет русским композитором. В то время, как на Родине вас знают крайне мало. «Пасынком там, подкидышем здесь, меня нигде не сочтут родною». Ваши ведь строки.

— Это одна из моих самых болевых точек. Везде по всему миру я представляю русскую культуру, а, в общем-то, на Родине это всё (вздыхает)… Как говорится, нет пророка в своём Отечестве. Я очень надеюсь, что это изменится. Всё, что я делаю, подсознательно корнями исходит из русской культуры, русской традиции. Это опера «Гоголь», это «Русский реквием», это симфония на текст Цветаевой. Да и сам музыкальный язык. Я уже не говорю про литературу — это самое очевидное. Кстати, меня в России довольно долго гораздо лучше знали как поэта, а не как композитора. И одно с другим почему-то не пересекалось, не было явно, что это один человек.

Я думаю, прежде всего эта музыка должна найти своего слушателя. Он ведь должен быть прежде всего России! Поэтому я очень надеюсь, что все эти сочинения, в том числе на русском языке, которые я показывала на творческой встрече, всё-таки прозвучат в России. Ни одно из них здесь не исполнялось, за исключением «Русалочки», хотя она наименее русская.

Тайга.инфо: А в родном Челябинске ваша фигура каким-то образом отмечена?

— Вы знаете, De profundis — это моё третье оркестровое сочинение, которое исполняется в Новосибирске. В Челябинске не звучало ни одного. Звучала моя детская опера, которую я написала в 12 лет. С тех пор больше ничего.

Тайга.инфо: Почему так?

— Я не знаю. Это не от меня зависит. Видите, как получилось: Вадик [Репин] пригласил меня на фестиваль — я приехала. Может быть, нет в Челябинске людей, которым это нужно, которые заинтересованы. Это всегда от человека зависит. Я не знаю.

Тайга.инфо: Представьте, что пройдёт, скажем, 50 лет, кто-нибудь будет исполнять De profundis и интерпретирует как-то ну очень особенно. Что тогда?

— Я буду благодарна любой интерпретации, самому факту, что прошло столько лет, а моё сочинение исполняют, что оно задевает болевые точки своего времени. Не только того, в котором я живу, но и того, что случится через 50, 100, 200 лет. Потому что болевые точки смещаются в разные стороны. И если создадут постановку, в которой с одной стороны не изменяется суть произведения, то есть она останется по-своему верной, а с другой стороны — будет говорить про болевые конфликты, людей это будет волновать. Не просто выходить и кричать на площади, не скандал, но обнажать болевые проблемы в обществе. Я была бы благодарна, что то, что я создала, так или иначе общается со временем, есть диалог времён.

Тайга.инфо: У нас в Новосибирске уже состоялся такой оперный диалог со временем. Создателям грозили уголовным преследованием.

— На мой взгляд, это уголовщина, что грозят уголовщиной. Сам факт того, что в этой истории происходит, мне кажется предельно неуместным, предельно трагичным. По-моему, этот скандал преследует цели, не имеющие никакого отношения ни к творчеству, ни к самой постановке. Я даже не могу себе представить, сквозь какой ад прошёл и театр, и режиссёр. Надеюсь, что это всё прекратится, и что дадут народу просто слушать оперу, а не ходить с лозунгами.

Беседовала Татьяна Ломакина
tayga.info