Пианист Филипп Копачевский дал сольный концерт из произведений Брамса, Дебюсси, Равеля в Московской филармонии. Автор: Елена Алексеева
Фото: Facebook, опубликовано Анатолием Львовичем в своей хронике
Филипп Копачевский — солист Московской государственной академической филармонии, участник федеральной программы «Звезды XXI века» — молодой пианист, но уже сформировавшаяся музыкантская личность со своим неповторимым исполнительским почерком. В своем сольном выступлении на сцене Концертного зала им. Чайковского он представил три разных музыкальных стиля — романтизм Брамса, импрессионизм Дебюсси и постимпрессионизм Равеля. Певучая манера звукоизвлечения пианиста неизменно сочеталась с колоссальным качеством виртуозности исполнения, присутствуя во всех стилевых направлениях.
Филипп Копачевский — солист Московской государственной академической филармонии, участник федеральной программы «Звезды XXI века» — молодой пианист, но уже сформировавшаяся музыкантская личность со своим неповторимым исполнительским почерком. В своем сольном выступлении на сцене Концертного зала им. Чайковского он представил три разных музыкальных стиля — романтизм Брамса, импрессионизм Дебюсси и постимпрессионизм Равеля. Певучая манера звукоизвлечения пианиста неизменно сочеталась с колоссальным качеством виртуозности исполнения, присутствуя во всех стилевых направлениях.
В первом отделении три пьесы Иоганнеса Брамса (1833 -1897) из поздних опусов 118 и 119 — Интермеццо си-минор, Баллада соль-минор и Романс фа-мажор -предварили его ранний опус 5 Сонату n 3 фа-минор (1853). Три первых миниатюры — медленная (Adagio), быстрая (Allegro), медленная (Andante-Allegretto grazioso) — Копачевский преподнес как одну трех-частную форму, хорошо выстроив единый цикл. Взяв очень тихо начальные звуки Интермеццо, пианист мгновенно настроил слушателей на предельное внимание к себе и музыке. Пяти-частный цикл третьей и последней сонаты для фортепиано двадцатилетнего композитора в прочтении пианиста тоже оказался драматургически цельным, и, что особенно важно для симфониста-Брамса, симфоничным по «слышанию» фортепианной фактуры. Громадный контраст между звучанием басовых «глубоких ущелий» и разреженной пронзительностью «альпийских вершин» верхнего регистра инструмента под пальцами пианиста формировался во время исполнения благодаря необыкновенно чуткому музыкантскому слуху артиста. Передавая залу всю важность происходящего, он не оставлял без внимания ни одной сыгранной ноты.
Выпускник Московской консерватории по классу профессора Сергея Леонидовича Доренского, Копачевский достойно продолжает традиции русской фортепианной школы, которая знаменита своим умением петь на рояле.
Фото: Facebook, опубликовано Анатолием Львовичем в своей хронике
Филипп обладает не просто певучим звуком, а владеет почти смычково-струнной манерой звукоизвлечения. Кажется, он не теряет из кончиков пальцев какой-то звуковой объем, который перетекает от ноты к ноте, от интервала к интервалу, от аккорда к аккорду. Фактурное и тесситурное изложение музыки Брамса, особенно в поздних сочинениях, заполняет то «низ» клавиатуры, то «верх». И две руки Копачевского — это два разных исполнителя. Пианист не делил силу между руками, а наоборот, будто сумма мощи рук была всегда больше мощи одного Филиппа.
После романтической немецкой поэтики первого отделения Дебюсси задышал воздухом «пленэра» и засверкал импрессионистскими богатствами звуковых цветов. Излюбленный жанр Клода Дебюсси — программная сюита для фортепиано или оркестра, цикл разнохарактерных пьес, где зарисовки неподвижных пейзажей оттеняются стремительными, часто танцевальными ритмами. «Эстампы» Клода Дебюсси — сюита из трех музыкальных картин разных культур и народов: «Пагоды» — звуковой образ Азии, испанский «Вечер в Гренаде» и «Сады под дождем» — полный импрессионистской игры света и тени переменчивый французский пейзаж. Копачевский пользовался, как будто, теми же приемами — певучесть, предельная тембральная окраска нижнего и верхнего регистров, но стилевой эффект получался совсем другой, нужный для француза Дебюсси. Вероятно, другое требование ушей пианиста, и результат — необычайная пленительность и нежность фортепианных эстампов.
И на виртуозное «сладкое» — Морис Равель «Скарбо» из цикла «Ночной Гаспар» и Вальс. «Скарбо» — пьеса по произведению Алоизиуса Бертрана — высочайшая виртуозность, не стыдно показать на любом фортепианном конкурсе. Равель признался однажды, что хотел написать пьесу, труднее и поэтичнее балакиревского «Исламея». Это образец пианизма, достигающего вершины как по богатству колористического письма, так и по виртуозности, восходящей к листовской традиции. Таков же и Вальс — хореографическая поэма в авторской транскрипции для фортепиано. С высшей пианистической свободой Копачевский справлялся со всевозможными трудностями, проявляя исполнительский расчет опытного артиста. Особый «шик» мастерства запечатлелся в гранд-паузе перед последним проведением темы вальса. Упругая, натянутая, оптимально-точная по времени пауза, набрав полные «легкие» наивысшей трансцендентной трудностью, шквалом глиссандо обрушилась на умопомрачительную коду.
Филипп Копачевский в своем интервью высказал мысль: «Звук должен быть содержательным и осмысленным». На его сольном концерте это было от первой до последней секунды.
Любите ли вы Брамса, как люблю его я? И не только Брамса в исполнении Филиппа.
Фото: Facebook, опубликовано Анатолием Львовичем в своей хронике
Источник:
www.rewizor.ru