Максим Емельянычев: «Люди должны выходить из зала счастливыми»

Дирижер и пианист Максим Емельянычев рассказал «ПС» о любви к старинным инструментам и о том, почему на сцене нет места плохому настроению.

Максим Емельянычев — участник завершившегося на днях в Тольятти фестиваля «Классика OPEN FEST». Во время своих выступлений на сцене тольяттинской филармонии он дирижировал, играл на рояле, на клавесине. Но, как оказалось, зрители видели далеко не все.

— Чем дальше я занимаюсь музыкой, тем больше инструментов хочется освоить, — признался Максим «ПС» после концерта. — Выбор их велик, а времени очень мало. С детства я занимаюсь дирижированием и игрой на фортепиано. Когда я поступил в московскую консерваторию, меня очень заинтересовали старинные клавишные инструменты, и я стал учиться игре на клавесине, хаммерклавире, на всех видах исторических клавишных инструментов. А в последние года четыре еще меня очень заинтересовал старинный барочный духовой инструмент корнет (или цинк). Корнет — это итальянское название, а цинк — немецкое. И мы с Иваном Великановым, наверное, единственные в России исполнители на этом диковинном инструменте, очень популярном в эпоху ренессанса и раннего барокко.

— Если в России только два человека умеют играть на корнете, получается, вы и ваш коллега учились самостоятельно?

— И самостоятельно, и были какие-то мастер-классы. Иван организовывал фестиваль с участием приглашенных звезд-корнетистов, мы сами ездили на мастер-классы в Европу.

— А чем вас привлекают клавесин, хаммерклавир?

— Тем, что на них можно играть музыку, для них написанную. Можно играть произведения Моцарта, Гайдна, Бетховена. Когда Бах писал свои произведения, у него был хаммерклавир, а не современное фортепиано. Поэтому мне кажется, что правильным бы было играть эти произведения на инструментах их эпохи или на современных копиях.

— А что, собственно, из себя представляет хаммерклавир?

— В переводе хаммер — это молоток. А клавирами раньше называли все виды клавишных инструментов. Все вместе можно перевести, как молоточковый клавир. На клавесине звук производится методом щипка струны. То есть струна защипывается пером, как медиатором на гитаре. А в новейшем для того времени хаммерклавире звук получался благодаря удару молоточка о струну. Собственно, точно так же происходит сейчас и в фортепиано. Это дало больше возможности в плане управления звуками, динамики, силы звуков.

— Вы родились в семье музыкантов. Логично, что родители видели вас продолжателем их дела. Ответьте, не было ли в период переходного возраста желания бросить занятия музыкой и заняться чем-то другим?

— Нет, никогда такого не было. Мне кажется, что музыканты вообще счастливые люди. Они занимаются любимым делом, которое для них одновременно хобби, профессия и работа.

— Когда вы впервые встали за дирижерский пульт?

— Впервые большим оркестром я продирижировал в 12 лет.

— Вы считаете это успехом?

— Я считаю, что нет предела качеству, а понятие успех не применимо к классической музыке. Чтобы искусство было настоящим, мы должны делать все по совести, делать хорошие проекты, заниматься качеством, а успех — это дело менеджеров. Если мы будем делать качественную работу, получать от этого удовольствие, то публика это услышит.

— Когда вы поняли, что дирижирование — одно из ваших призваний?

— Я давно к этому иду, и чем дальше, тем все более и более отхожу от дирижирования, играя на разных инструментах. Меня же объявили как дирижера на концерте 20 августа, но я не показал ни одного такта, потому что постоянно играл.

— Но вы все-таки дирижировали... головой...

— Ну да, некоторое музыкальное руководство было.

— Вы больше любите дирижировать камерным или большим симфоническим оркестром?

— Разная музыка нуждается в разном количестве людей, и роль твоя от этого, естественно, меняется. Если ты хочешь сыграть фортепианную пьесу, ты берешь и играешь. Если ты хочешь сыграть трио — зовешь еще людей. Если нужен камерный состав оркестра, он собирается. Когда требуется большой оркестр — есть возможность получать удовольствие от разных коллективов: академических, филармонических...

— Сколько лет длится ваше сотрудничество с Молодежным симфоническим оркестром Поволжья? Как произошло знакомство?

— Уже 10 лет я живу на сессиях оркестра. Знакомство было очень интересным. Я учился в музыкальном колледже в Нижнем Новгороде, когда Лидия Валентиновна Семенова, директор и организатор этого коллектива, позвонила мне на адрес училища. Одна из главных особенностей этого молодежного оркестра в том, что не только юные музыканты получают возможность играть друг с другом, с очень хорошими солистами, с дирижерами, такими как Анатолий Левин или Владимир Неймер, но и юные дирижеры получают возможность работать с оркестром, что для воспитания дирижерского начала очень важно. Если скрипач хочет научиться играть на скрипке, он берет инструмент и занимается на нем. Если дирижер хочет заниматься дирижированием, ему для этого нужен оркестр. Еще с этим оркестром у меня связанно то, что я сначала познакомился с этими людьми здесь, и потом уже Анатолий Абрамович (Левин. – Прим. «ПС») привел меня в Московскую консерваторию им. Чайковского в класс Геннадия Рождественского. Поэтому этот этап очень для меня важен. Очень много связано с этим оркестром, начиная от первых многочисленных знакомств, заканчивая тем, что я просто люблю этот город.

— За 10 лет вы успели понять, что вам нравится и что не нравится в нашем городе?

— Мне нравится атмосфера — она очень свободная, много пространства, город очень зеленый. Здесь очень добрые люди. Что не нравится... Мне, допустим, приятнее бы было находиться в Ставрополе-на-Волге, а не в Тольятти, но это такие, более государственно-политические проблемы, которые на общее впечатление мало как влияют.

— На фестивале «Классика Open Fest» вас представляли как музыканта из Москвы. Мне же известно, что вы родились в городе Дзержинске Нижегородской области. К какому месту вы сами себя относите?

— Я учился в Нижнем Новгороде, потом в Москве, и сейчас основную часть времени провожу в столице. Есть, естественно, ощущение родины. Это и Нижегородская область, и сам Нижний Новгород, в котором я жил практически с детства. И хотелось бы туда как можно чаще возвращаться. Есть и второй момент ощущения родины. Это то, что ты из России. Поэтому, работая за границей, хочется возвращаться домой. А вообще, работать можно и нужно везде. Музыкальная среда очень связана между собой, потому что не так много исполнителей. А если брать отдельно барочную музыку, то еще меньше, все друг друга знают. Очень узкий, замкнутый мир.

— Помимо фестиваля Open Fest вы участвуете во многих других российских и зарубежных проектах, у вас есть с чем сравнивать. Как вы оцениваете уровень организации тольяттинского фестиваля?

— Оценивает пусть публика. Я не могу адекватно оценить, находясь внутри, потому что, как я уже говорил, это очень родное для меня место. Мне радостно участвовать, играть для этой публики.

— На тольяттинской сцене вы с самого начала практиковались в дирижировании?

— Да. И это тоже интересная история. Анатолий Абрамович Левин посоветовал сделать мне 11-ю симфонию Моцарта из-за клавесина, как это и было в старинные времена. Я дирижировал, но при этом играл вместе с басами.

— Вы заметно выделялись среди других музыкантов — участников фестиваля. На сцене вы жизнерадостный, иногда очень активны, взаимодействуете с публикой, а вне сцены вы серьезный, скромный человек. Какой вы все-таки настоящий?

— Есть момент общения с публикой, момент общения с музыкой и момент личного общения с людьми. Все эти три момента — разные для любого человека. После посещения концертного зала люди должны выходить счастливыми. Что-то получать от выступления артистов. И мы, музыканты, должны сделать все для этого. Каждый раз.

— Музыкант может позволить себе отпуск и забыть, например, на неделю о репетициях?

— Полностью забыть невозможно, потому что ты должен постоянно быть в форме. Инструменталисту нужно заниматься много и каждый день. Кто-то из пианистов сказал: «Если я не занимаюсь один день, я слышу это, если не занимаюсь два дня, то это слышат мои близкие, если три дня — это слышат все».

Ярослав Литвинцев