Михаил Гантварг: «У нас в приоритете индивидуальность, музыкальность, стиль, а не скорость. хотя скорость тоже важна»

14−22 сентября в Северной столице пройдет фестиваль скрипичного искусства «Ауэр. Наследие». На форуме соберутся представители ауэровской школы из России, Бельгии, Венгрии, Франции, США. Помимо яркой концертной программы в рамках фестиваля пройдет конкурс скрипачей.

О предстоящем событии, о сохранении и приумножении наследия Ауэра мы побеседовали с художественным руководителем фестиваля и председателем жюри конкурса, народным артистом России, профессором Санкт-Петербургской консерватории Михаилом Гантваргом.

— Михаил Ханонович, вы принадлежите к «школе Ауэра», являетесь ее продолжателем. Расскажите, как, на ваш взгляд, эволюционировала школа, что изменилось, а что со времен Ауэра осталось неизменным?
— Конечно, Леопольд Семёнович Ауэр был организатором и основоположником российской скрипичной школы. Но ведь были и другие, например Венявский. Ауэр занимает особое место потому, что его ученики в первой половине
ХХ века были на недосягаемой высоте. После революции, отъезда, всех известных пертурбаций произошло очень много изменений. Главным музыкальным центром стала Москва. И там были люди, имеющие отношение к Ауэру, — Цейтлин, Ямпольский. Они не были великими скрипачами, зато были хорошими педагогами. Понятно, что Москва стягивала все самое лучшее из Львова, Киева, Минска, Новосибирска…
В Москву уезжали самые талантливые. И каждый привозил с собой свои «бактерии» (а они бывают и вредные, и полезные). Поэтому московская школа стала довольно эклектичной, как и сам город.

— Ну, это Москва. А у нас?
— Мы в силу ряда причин оказались не то чтобы в изоляции, а в «положении покоя». «Столица с областной судьбой». В Ленинграде тоже остались ученики Ауэра. Это в первую очередь Эйдлин, Полякин и Вениамин Осипович Шер. Люди, бесспорно, творческие.
Каждый из них привносил что-то свое. И подходы, и интерпретация менялись. Школа сохранена, но на каждом этапе происходил эволюционный скачок.
Каждое время привносит какие-то свои… Вот у моего учителя Михаила Ваймана во времена нашей юности, была запись «Времен года» Вивальди. Она считалась непревзойденной, а сейчас вызывает вопросы. Тогда ведь даже «сапсаны» не ходили (улыбается).
И это замечательно, это и есть живое искусство. Мы отдаем дань «родителям и предкам», но не стоим на месте, развиваемся.

— В связи со следующим поколением ленинградских скрипачей на ум приходят два очень важных имени — Гидон Кремер и Филипп Хиршхорн…
— Да, они оба приехали из Риги. Я уже говорил, наш город тогда не был избалован принадлежностью к мейнстриму. А тут приехали два ярких мальчика из Риги. Понятно, что они приехали не в город, не в консерваторию, а к Вайману. Конечно, они ему очень понравились. Стали заниматься. Гидон вовремя понял, что ему это не совсем подходит, но в этом ведь нет ничего страшного. Тем не менее у него теперь прекрасная карьера. Он сыграл все, от телефонной книги до книги о вкусной и здоровой пище. А сейчас сам книги пишет. Молодец.
А вот Филипп быстро интегрировался, перенял все самое лучшее. Буквально через пару лет взял на конкурсе первую премию. Но в силу здоровья и других причин в отличие от Гидона Фелик такой карьеры не сделал.

— Следующая ступень эволюции. Ученики Хиршхорна, других… Как на ваш слух, у них-то «родимые пятна» принадлежности к нашей школе еще остались, слышны?
— В лучших образцах, да, остаются. Не знаю, может, они тоже уже эволюционировали. Не обошлось ведь и без франко-бельгийской школы, Изаи.

— Но основа-то сохраняется.
— Конечно. То, чего добились Миша Эльман, а потом Яша (Хейфец. — Ред.), который осовременил исполнительскую культуру на несколько порядков. Вообще, главное, сохраняя традиции, не отказываться от эволюционного развития. И быть очень внимательным к индивидуальности. Ученика, музыканта-исполнителя ведь легко задавить. Достаточно просто сидеть и слушать с кислой миной. И это уже не вдохновляет. Но порядок все равно должен быть. У нас «порядок» — это аппликатура, штрихи, звукоизвлечение, вибрация. Столпы, на которых мы держимся, без которых развитие индивидуальности невозможно.

— Ваше мнение по поводу выхода нынешнего фестиваля на серьезный международный уровень?
— Это очень хорошо. Вообще, идея проведения «большого» конкурса Ауэра у меня зрела последние лет тридцать. Я ходил к Чернушенко в его бытность ректором, говорил: «Слава, это же такая фигура, имеющая непосредственное отношение в Петербургу». Венявского мы не могли получить, он уже «приписан» к другому конкурсу. А Ауэра — вполне. Но денег все не находилось, в министерстве говорили: «У вас консерватория Римского-Корсакова, вот и проводите конкурс его имени. Духовой».
Потом, когда я стал ректором, удалось выбить деньги.
В 2014-м провели конкурс. Хорошо, что и сейчас удалось найти финансирование. И хорошо, что это не столько конкурс, сколько фестиваль. Так проще привлекать ресурсы. У нас подобное событие должно бы стать ежегодным. Кстати, спасибо нашему управлению культуры за живейшее участие и помощь.
И ведь фестиваль, еще не начавшись, уже вызвал серьезный резонанс. Достаточно сказать, что в нем согласились участвовать такие замечательные скрипачи: Грималь, Барати, Махтин…

— Что скажете о составе жюри, который собрали в этот раз?
— Качество жюри определяется уже потом, после конкурса. Обычно бывает так: все знакомятся, по ходу движения отношения портятся, а к концу вообще никто друг с другом не разговаривает. Вот на первом конкурсе нам этого избежать, в общем, удалось. Все зависит от комплектования. Например, в наше время на конкурсе Чайковского все регулярно заканчивается скандалом. Туда приглашают замечательных музыкантов, но ведь у каждого свое видение, свой подход. И они в нем абсолютно искренни.

— Ну, когда там, в жюри, сидел, например, Оливье Мессиан, было попроще.
— И Мессиан, и Ойстрах, и Гилельс, и Рихтер, и Ростропович. К ним можно было по-разному относиться, но это были бесспорные авторитеты. И когда они что-то говорили, ты понимал, что твое мнение, в общем-то, не имеет значения. Это проблема общемировая. Нехватка общепризнанных музыкальных авторитетов. Нужно, чтобы в жюри собирались люди схожих взглядов. Должно быть определенное отношение к тому, что и как играют. Надеюсь, в этот раз мы избежим подобных моментов.
У нас члены жюри поиграют на собственных концертах. Публика и конкурсанты придут, смогут дать им собственную оценку.

— Какие у вас ощущения от отборочного тура? Вы ведь прослушали все представленные записи, дали оценку. Достойная подбирается компания?
— Вспомнилась забавная история. Первый конкурс Чайковского. Государство оплатило дорогу всем конкурсантам. Приехал парень из Америки, в военной форме. Вышел и стал играть «Чакону» (из ре-минорной сюиты И. С. Баха. — Ред.) по нотам. Видимо, во второй раз в жизни. Ойстрах, Менухин, Стерн, Сигети сидят в недоумении. Спрашивают: «А вы еще что-нибудь играете?» Он говорит: «Нет». Честный парень, военный. Говорит: «Я так мечтал посмотреть Москву, а тут конкурс и дорогу оплачивают. Нужно же было что-то сыграть».
У нас, конечно, такого не будет. Мы дорогу не оплачиваем, зато и вступительного взноса нет в отличие от других конкурсов. Конкурсант и так несет моральные, физические и прочие потери. Ему программу нужно выучить.

— А вообще конкурсы — это хорошо или плохо?
— Скорее плохо. Чаще всего это к искусству не имеет никакого отношения. Я не говорю о Рахманинове. Но Станислав Нейгауз, если бы поехал на конкурс, ничего бы не взял. И Григорий Соколов — хорошо, что все сделал в шестнадцать лет. А если бы получил не первую премию (на конкурсе Чайковского. — Ред.)? В Брюсселе дали бы третью, в Париже — пятую. И карьера бы не сложилась. Я конкурсы не люблю. Их сейчас так много, что они скоро начнут умирать сами. А конкурс в рамках фестиваля — это значительно лучше. Можно отобрать пять-шесть молодых талантов и дать выступить в серии концертов. Есть люди, которые не могут ничего показать на конкурсе, но абсолютно органичны на концертной эстраде. У нас в приоритете индивидуальность, музыкальность, стиль, а не скорость. Хотя скорость, конечно, тоже важна.

— Не самая приятная тема, но не могу не спросить вас о «параллельном» конкурсе Ауэра, который стартует чуть позднее.
— Ну стартует, и бог с ним. У них там какая-то коммерция, вступительные взносы, желание запатентовать имя Ауэра.
Я считаю, что наследие школы Леопольда Семёновича — явление общемировое и не может быть присвоено кем-то одним. Вообще, время все расставит на свои места.

— Что ж, спасибо за беседу. С нетерпением ждем начала фестиваля.
— И вам спасибо. Надеюсь, мы оправдаем ожидания слушателей и фестиваль станет ежегодным.
Беседовал Александр ВОВК

nstar-spb.ru/musical…ozh/