«Над временем и тяготеньем»: к 60-летию Михаила Плетнёва

Музыка — единственное, что сегодня еще удерживает цивилизацию над пропастью. Как тучами, облаками и туманами затянут эмпирей гигантскими слоями фальши, самозванства, мнимости и подделки. И музыкантов с верительной грамотой божественных звучаний можно перечислить на пальцах одной руки. «Много званых, да мало избранных»… Михаил Плетнёв и среди избранных занимает своё отдельное, исключительное место. «Необычайное явление, имя которому — Плетнёв», обращает наше воображение к мифам о Лаокооне. С Чаконой Баха он разрывает пределы мироздания, с Ноктюрном Шопена вскрывает бездны романтизма, взывает с Первым концертом Чайковского к образам России, что запечатлены в полотнах Нестерова и Васнецова, Сурикова и Борисова-Мусатова… «Я чувствую музыку Чайковского, как будто бы сам её написал. И еще я испытываю гордость, что принадлежу к русской нации, ибо в музыке Чайковского выражено былое величие России, величие русской души»… Одно из редких, на вес золота, признаний Михаила Плетнёва. В плену у Музыки, он избегает публичности, отказом отвечает на предложения дать интервью. Всё человеческое — ему в тягость. Во всяком случае, есть такое ощущение. Выходя на сцену, между собой и залом он опускает незримый занавес, о который разбиваются страсти публики: и слёзы, и неистовства восторга… 14 апреля Михаилу Плетнёву исполнится 60 лет. Он встретит юбилей в Колумбии. В далеко-далекой стране, что омывается Карибским морем на севере, и Тихим океаном на западе. С Российским национальным оркестром Михаил Плетнёв — его художественный руководитель и главный дирижер — даст концерт… Невольно вспомнишь:

Так. Временем, как океаном,

Прокрасться, не встревожив вод…

Хотя, если избавиться от «цветаевщины», от набегающих волнами Тихого океана потоков поэзии, от оправданий в стилистике «оркестр еще раз утвердит превосходство школы Русской музыкальной культуры», от вселенской тоски и печали по Идеалу, что хладнокровно и безжалостно срывает Михаил Плетнёв с клавиш рояля, — факт далеко нелицеприятный. Для России — нелицеприятный. Вынуждает задуматься… по меньшей мере, о системе. Приоритетов.

Ну, а пока, из России — в Колумбию. С просьбой рассказать о Михаиле Плетнёве мы обратились к Владимиру Федосееву, художественному руководителю и главному дирижеру Большого симфонического оркестра имени Чайковского. Концерты Михаила Плетнёва с Большим симфоническим оркестром под управлением Владимира Федосеева бриллиантовыми буквицами вписаны в историю искусств. Владимир Федосеев и Михаил Плетнёв — непревзойденные интерпретаторы произведений Чайковского — национального гения России, записи «Лебединого озера», «Времён года» признаны как шедевры. Итак, слово — Владимиру Федосееву:

Вспоминаю 1978 год… В Москве — VI Международный конкурс Чайковского, я услышал тогда Плетнёва впервые. Понравилась его манера игры, сдержанность. Сразу же почувствовал к нему какое-то родственное отношение. Ведь его отец, как и я, был баянистом, «народником». И мне, уже возглавившему к тому времени Большой симфонический оркестр Центрального телевидения и Всесоюзного радио, был дорог тот факт, что он воспитал в Мише блистательного пианиста, чей талант был замечен буквально с первых лет обучения в консерватории. В профессиональных кругах Москвы о нём заговорили, как о пианисте, подающем большие надежды; появились, как обычно при неординарном явлении, и противники.

Первые Международные конкурсы Чайковского, надо заметить, были действительно важным общекультурным событием. Большую роль играли они в музыкальном воспитании нескольких поколений. Большой зал консерватории был открыт на прослушивания всем желающим, и публика, самая разнообразная публика, заполняла зал. Обсуждали игру конкурсантов, спорили: кто лучше, кто хуже и почему, — все ощущали себя участниками состязаний. Тогда было совершенно другое, удивительное отношение публики к Конкурсу, была какая-то неподдельная заинтересованность. И уровень жюри, конечно, был особый, задавал тон строгой возвышенности. Это ведь был период, когда вокруг пианистов Гилельса и Рихтера разгорались такие же страсти, как ранее вокруг теноров Большого театра Лемешева и Козловского. Москва делилась: одни были поклонники Рихтера, его строгого академизма; другие, кто симпатизировал романтическому посылу, шли на Гилельса. В эти страсти, надо сказать, были включены не только музыканты, но и любители музыки, не пропускавшие ни одного прослушивания, ни одного концерта. Выдающиеся музыканты, Рихтер и Гилельс, в том числе, входили в состав жюри первых Международных конкурсов Чайковского, вокруг консерватории сосредотачивалась вся духовная жизнь, вся культура Москвы. Конкурс сразу же оказывался в центре жизни.

Но конкурс есть конкурс. Международный — особенно. Всегда есть заинтересованные в победе того или иного его участника, престиже той или иной страны. Я бывал на каждом прослушивании Плетнёва, следил за ним, и надо сказать, что при всем блеске выступлений его положение не было простым. Вокруг талантливого человека, как это часто бывает, возникает ореол и анти-ореол мнений. Вокруг Миши Плетнёва так и было. Определенная группа людей не была заинтересована в его победе, высказывала как бы пренебрежение к его музыкальной простоте, скромной строгости. Это было серьёзно и опасно. Вот почему — не знаю, надо ли писать об этом — я обратился к министру культуры СССР, пришёл к нему на приём, попросил обратить внимание на Плетнёва, студента Московской консерватории. Слава Богу, Плетнёв на Конкурсе победил бы, думаю и без моей поддержки, и его победа была логичной, заслуженной.

Михаила Плетнёва я пригласил выступить с Большим симфоническим оркестром, состоялось наше личное знакомство. Было видно, что Миша стремится к русскому репертуару, к Рахманинову, Чайковскому, проявляет увлечение к сочинительству; надо сказать, уже тогда он делал свои обработки некоторых произведений Чайковского. Года через два Лондонский филармонический оркестр пригласил Плетнёва и меня в Лондон, вместе мы записали все концерты Чайковского. Записи были отмечены высокой критикой. Потом, уже с Большим симфоническим оркестром, выехали на гастроли в Японию. Успех был триумфальный. Гастроли закрепили за Михаилом Плетнёвым славу большого русского музыканта.

Он много играл, получал ангажемент за ангажементом. Кто-то радовался успехам, кто-то, как это часто бывает, завидовал, кто-то обвинял в зазнайстве. За высокомерие и зазнайство принимали независимость Миши, его сдержанность. Закрытый, не подвержен чьим-либо влияниям… кажется, он никогда никого ни о чем не просил, в кампаниях никаких не участвовал, в объединения не входил. Он всегда самодостаточен, всегда углублен в свои поиски, самоусовершенствование. Как-то, возвращаясь из Японии, в самолёте мы сидели рядом, говорили о Шестой симфонии Чайковского, разных интерпретациях. Перелёт был долгим, и наша беседа продолжалась всю дорогу. Миша задавал глубокие, профессиональные вопросы, касающиеся и дирижирования. Думаю, он уже тогда желал быть дирижёром, задумывался об этом. И сама судьба распорядилась: он возглавил симфонический оркестр.

Профессии дирижёра, по моему убеждению, нет, конечно. Есть музыкант, которому дано оказывать на оркестрантов влияние в силу своего авторитета, таланта. Практика, когда музыкант-виртуоз прекращает сольную карьеру и становится за дирижерский пульт, сегодня общепринята, авторитет известного исполнителя уже дорогого стоит, поэтому ему и прощаются подчас дирижёрские «грешки». Помнится, дирижировал когда-то и великий Ойстрах. Великий Рихтер пробовал дирижировать, кстати говоря, с нашим оркестром, но сразу же и отказался. Что-то привлекает музыканта в дирижировании? Какая-то есть загадка? Стремление к большей исполнительской свободе? власти? Ведь не всегда даже сам композитор за дирижёрским пультом способен выразить, раскрыть свое сочинение. Так было, например, с Чайковским и его Пятой симфонией. Премьера была «провальной», симфонию забыли на годы, пока её вновь не открыл венгерский дирижер Артур Никиш, не толкнул её в жизнь. Таких примеров много. И я рад, что сегодня Михаил Плетнёв своей твердой устремленностью держит в руках оркестр, Российский национальный оркестр — один из лучших в мире. Интересно, что помогли ему создать оркестр зарубежные поклонники его дарования, любители музыки. Размышляя об этом, как бы сверяю с судьбой Плетнёва и свою жизнь. Ведь без внимания Европы, без приглашения Вены возглавить на десять лет Венский симфонический оркестр, моя карьера как дирижёра вряд ли бы состоялась в Москве, в России.

Постоянный творческий рост Михаила Плетнёва, его успехи как дирижёра, композитора не могут не трогать. Пианист он для меня — номер один. Он уникален. Он ни на кого не похож. Он — со своим мироощущением. Его интерпретации очень тонки, дышат традицией русской культуры, исполнены какой-то рахманиновской глубины. В памяти сохранился дорогой моему сердцу концерт.

Ивановка, бывшее поместье Сергея Васильевича Рахманинова; летний вечер. Недалеко от усадьбы — большой пруд, по берегу которого разместилась публика, в основном, это местные жители. К пруду был вынесен из дома Рахманинова рояль, за ним по холму выстроился Большой симфонический оркестр практически в полном составе… Мы играли концерт Рахманинова… Казалось бы, на влажном воздухе невозможно было ждать звукового разлёта. Но Плетнёв играл так мощно — с такой тишиной и так эмоционально — что о качестве акустики и думать забыли. Это было такое исполнение… как бы вам сказать? Предельная точность в следовании тексту сочеталось с совершенно оголённым нервом… Редкое, уникальное сочетание интеллектуального начала в игре с открытостью чувствам…

Так что я полюбил Мишу с первых дней прослушиваний на Международном конкурсе Чайковского, с первых выступлений с нашим Большим симфоническим оркестром и продолжаю любить сегодня, интересоваться его творчеством, его жизнью и постоянно благодарить судьбу, что свела нас хоть и в кратких эпизодах сложной артистической жизни. Живи и твори долго, Миша, а мы будем радоваться, «болеть» за тебя, а если Бог приведёт — играть вместе с Большим симфоническим оркестром.

Ваш Владимир Федосеев

Марина Алексинская
zavtra.ru