Народный артист России Даниил Крамер: «Искусство — не таблетка от головной боли, которая действует за пять минут»

Добавлено 25 декабря 2014 muzkarta

Даниил Крамер (фортепиано), Московский камерный оркестр «Musica Viva», Аркадий Шилклопер (валторна)

В рамках IV Московского международного Рождественского фестиваля 9 января в Доме музыки состоится концерт джазового пианиста, народного артиста России Даниила Крамера в сопровождении камерного оркестра Musica Viva. На минувшей неделе Даниил КРАМЕР стал гостем редакционной летучки «Новых Известий», на которой рассказал о том, в связи с чем джаз ошибочно считался запрещенной музыкой в Советском Союзе, почему русских музыкантов уважают во Франции и почему он не просит денег у Министерства культуры.

Фото: ЕКАТЕРИНА ВАРЮХИЧЕВА

— Даниил, вы уже второй раз выступаете в рамках Рождественского фестиваля. На прошлом фестивале ваш концерт произвел грандиозное впечатление. Что вы приготовили на этот раз?

— Будем соединять Моцарта, джаз, Пьяццоллу и джаз-рок. Я пригласил на концерт чудного молодого гитариста Романа Мирошниченко, он успешно делает карьеру в США, лауреат премии Independent Music Awards, дошел до лонг-листа премии ГРЭММИ. Роман занимается тем, чем никогда не занимался я: фламенко и джаз-роком. Меня это заинтересовало, так как я музыкант из другой области — из джаза и из классики, для меня соединить эти культуры было бы интересно. Изюминкой Рождественского фестиваля будет страннейшее соединение концерта Моцарта с этой музыкой. И музыки Пьяццоллы — с джазом.

— Шансон не вписывается?

— У меня к шансону особое отношение, как и к журналистике. Двойственное. С одной стороны, я ее уважаю, с другой — не люблю, потому что она может как принести громадную пользу, так и нанести чудовищный вред. В одном из интервью я сказал, что «выпорол бы розгами» журналиста, который первым придумал термин «русский шансон» и тем самым легализовал тюремную и полутюремную субкультуру. При этом опоганил благородное слово «шансон». С тех пор шансона на моих концертах и фестивалях не было и не будет, а в свое время, в начале 1990-х, на все вопли из зала типа «Мурку» давай» я отвечал открытой ненавистью. Я был откровенно возмущен, когда Минкульт поддержал фестиваль русского шансона.

— Что интересного привнесет джаз в фестиваль классической музыки?

— Судя по вашим словам, вы не считаете джаз классикой. Я с вами сразу не соглашаюсь. Я считаю джаз частью обычного академического искусства, может быть, потому я так его играю. Вас же не удивляет, что вальсы Штрауса не похожи на хоралы Баха. Вальсы Штрауса — это классическая попса, но никто не считает ее попсой, это великолепная, красивейшая музыка. Так и с джазом. Он сейчас стал частью мировой серьезной культуры, внутри него существует и музыка развлекательная. Мы же понимаем, что «Турецкий марш» Моцарта не решает мировых проблем, а «Реквием» решает. Так и с джазом — в нем есть развлекательные вещи, а есть те, которые решают мировые проблемы. Для меня привнесение джаза в классический фестиваль — нечто само собой разумеющееся, я не понимаю, как может быть иначе.

— К вам на фестиваль приезжают музыканты из разных стран. Какова ситуация с гонорарами в связи с курсом валюты? Видно, что театральные залы стали чуть более пустыми…

— Я думаю, что это только начало процесса. Вы правы в том, что в регионах общий уровень посещаемости начинает снижаться. Вижу серьезную озабоченность концертных менеджеров. Все контракты у серьезных площадок заключены за год или за полтора, я сейчас прорабатываю контракты ноября—декабря 2016 года. Как все музыканты, которые стали заложниками ситуации, я испытываю тревогу, не знаю, как решать вопросы с теми, у кого контракты заключены в евро и в долларах. Но единственное, что я знаю: я не планирую отменить ни одного концерта. Я найду способ выкрутиться.

— А в Министерство культуры за поддержкой не обращались?

— За всю свою жизнь — ни разу. И не планирую. Я булгаковец. «Никогда ни у кого ничего не просите». Захотели бы поддержать — не пришлось бы просить.

— Вы много гастролируете по России. Не планируете ли отменять, переносить концерты?

— Нет.

— Даже если будут неполные залы, будете выступать?

— Я вам расскажу одну историю. Есть такой ансамбль Moscow Art Trio — Михаил Альперин, Аркадий Шилклопер и Сергей Старостин. Однажды я приехал в Лион играть концерт, там мне рассказали историю про них. Хозяин клуба, где они должны были выступать, или забыл про афиши, или еще что-то стряслось, в общем, они приехали выступать и увидели трех человек в зале. И их тоже трое. И тогда Альперин повернулся к ребятам и сказал: «Ну вот сейчас и проверим, какие мы профессионалы». И они отыграли полновесный концерт для этих троих. Теперь в Лионе их очень уважают. Если музыкант не ремесленник от музыки, а профессионал, то для него не имеет значения, сколько в зале публики. Есть такое правило: сколько бы ни было публики — вся моя. Меня не будет волновать, сколько людей сидит в зале. Меня будет волновать, чтобы я завоевал всех, кто придет.

— Вы родились и выросли в Харькове, и вот сейчас мы находимся в сложных отношениях с родной вам страной. Как из этой беды выбраться?

— Для меня ясно, что, поскольку этот конфликт углубляется, мы видим, что просто нет желания его погасить. Нет желания у тех, кто принимает решения. Если бы такое желание было у политиков и у людей, конфликт был бы сметен в два счета. А слова, которые говорят политики, — лишь слова. В политике нет понятия правды и лжи, нет понятия морали, добра и зла, есть лишь понятие выгоды. Я рассматриваю конфликт именно с этой точки зрения: это война интересов. Любой народ — заложник этой войны, а масс-медиа становится кнутом в этом конфликте.

— А почему деятели культуры, которые не менее чем журналисты, влияют на души народов, тоже со всех сторон лезут на баррикады?

— Я могу только не без горечи сказать, в том числе и о себе, что люди искусства, даже самые талантливые, далеко не всегда в обыденной жизни являются ангелами и идеалами. Россия относится к числу так называемых культурно ориентированных стран, и это означает, что большинство населения относится к артистам с большим почтением. Однако талант, данный нам природой, еще не означает того, что мы умны, не означает, что мы честны, хороши и добры. Человек, способный быть великолепным актером или завоевать душу музыкой, не обязательно может быть прав в своих суждениях и поступках. Поймите, что часть музыкантов может думать, что разбирается в ситуации. Но даже журналисты не имеют доступа ко всей информации, которая помогла бы разобраться в ситуации, и на прессу нельзя безоговорочно ориентироваться. Журналисты тоже пишут только о том, что видят. Но можете ли вы дать гарантию, что вам показали то, что в действительности было, а не то, что вам нужно было показать? Я прекрасно понимаю, что я ничего не знаю о том, что в действительности происходит, хотя стараюсь читать самые разные мнения о происходящем. Поэтому я не подписывал никаких писем. Поступки политиков во многом диктуются сформированным национальным желанием. Сейчас национальное желание таково, что политики имеют возможность воевать. Я могу делать только одно-то, что я делаю: ездить и играть музыку. Искусство — не таблетка от головной боли, которая действует за пять минут, оно действует тысячелетиями. Конечно, искусство есть сервис, все люди искусства так или иначе продают себя и свое творчество, но важен вопрос направленности. Не воспринимайте это примитивно. Я бы с удовольствием играл свою музыку везде — хоть в Донецке, хоть в Киеве. Хоть в Москве, хоть в Нью-Йорке. Чем тяжелее ситуация, тем важнее искусство.

— Есть такое выражение: когда говорят пушки, музы молчат…

— Дураки так говорят! Но, к сожалению, эти дураки говорят правду: они просто отражают реальную ситуацию, но это плохая ситуация. Заметьте, что в Великую Отечественную войну и немцы, и русские отсылали на фронт коллективы, поддержать дух. Так что музы не молчат. Без музыки люди умирали от тоски. Мне было бы очень страшно ехать на Украину, но я бы поехал. Когда я ездил в Крым на фестиваль, я услышал в свой адрес много воплей «Ты герой» — с одной стороны и «Ты подонок» — с другой. Ни то, ни другое на меня не подействовало. Я играю для людей. Я противник того, чтобы музыкант вставал на чью-либо сторону. Для меня прав только человек, и для него я хочу играть.

— Кажется, музыка должна как раз объединять людей, когда политики их разъединяют…

— Ничего она не должна. Мне природа дала мой дар. Музыка действительно лечит, особенно если человек, наделенный этим даром, способен транслировать эмоции, которые оказывают чисто физическое воздействие на организм. Но в повседневной жизни я самый обычный человек, я бываю не прав, могу вспылить. Почему вас удивляет то, что музыкант может иметь позицию, отличную от вашей? Музыка такая, какая она есть, музыка бывает разная. Есть музыка, на которую написаны нацистские гимны. Чем виноват Гайдн, на музыку которого написана «Deutschland, Deutschland, uber alles»? Чем виноват Вагнер, которого до сих пор почти не играют в Израиле? Чем виноват создатель Марсельезы? Люди делают из музыки то, что они хотят, а сама музыка никому ничего не должна. Эллины писали, что музыка способна сделать из зайца льва, но учтите, что музыка способна и на обратное.

— Джаз предшествовал року. Как вы относитесь к року: как к конкуренту или как к источнику вдохновения?

— Все, что не связано с академической музыкой или фольклором в современном мире, является ребенком джаза: рок-н-ролл, рок, хип-хоп, ритм-энд-блюз — дети одного искусства. Я — космополит в жизни и в музыке, воспринимаю музыку не по жанрам, а по качеству и способу воздействия на душу.

Подготовила Евгения ТЮЛЬКИНАwww.newizv.ru

ВКонтакте Facebook Twitter Мой Мир Google+ LiveJournal

© 2009–2024 АНО «Информационный музыкальный центр». mail@muzkarta.ru
Отправить сообщение модератору