«Пимштейн и Шмурздюк, и не всегда было понятно, кто из них кто»

Герои «Возвращения» вспоминают минувшие дни

Роман Минц и Ксения Башмет

Самый нестандартный столичный музыкальный фестиваль — «Возвращение» — отмечает солидную дату: в январе 2017 года он пройдет в 20-й раз. Отмечает, разумеется, нестандартно — никак. Но так было не всегда. К примеру, на десятом фестивале вместо четырех концертов сыграли пять; запрет на повторное исполнение произведений, ранее звучавших на «Возвращении», был временно снят; две из коронных тематических программ были заменены тремя без тем, но с ранжиром музыкантов по инструментам.

Теперь ничего подобного не происходит. Все будет как всегда: четыре эксклюзивные программы, премьеры, сюрпризы, Рахманиновский зал, 50 участников, среди которых Роман Минц, Дмитрий Булгаков, Борис Андрианов, Екатерина Апекишева, Ксения Башмет, Кристина Блаумане, Борис Бровцын, Илья Гофман, Антон Дресслер, Яков Кацнельсон, Александр Кобрин, Максим Рысанов и многие другие.

Руководители фестиваля Роман Минц и Дмитрий Булгаков говорят: «Нет никакого юбилейного года, это просто иллюзия из десятеричной системы. Нам дорог каждый наш фестиваль, каждый для нас — особенный. И нынешний ничуть не менее или более особенный, чем любой другой». В преддверии «иллюзорного юбилея» COLTA.RU публикует рассказы корифеев «Возвращения» о том, как зарождался фестиваль и чем запомнился.

Геннадий Вал
директор концертных программ МГАФ (когда-то — альт)

Помню как вчера, это было в августе 1996 года. Дима Булгаков тогда учился в Высшей школе музыки в Детмольде, но иногда втайне от родителей приезжал в Москву и останавливался на конспиративной квартире, принадлежавшей Паше Стругалеву (также жившему в Германии), на «Полежаевской». Дима был мужественен, брутален, ему было, наверное, тесно в Германии, и он еще не так проникся цивилизованной Европой. Поэтому он приезжал тусоваться с нами.

Как-то раз мы договорились, что пойдем на игру «Спартака» на стадион «Локомотив», и назначили встречу на «Красносельской», я жил там неподалеку. И так получилось, что в метро я спустился вместе с мамой. Дима увидел ее и лишился дара речи, а затем мы долго ее «обрабатывали», чтобы она ничего не говорила его маме.

После футбола мы традиционно зависли на «Полежаевской», подтянулся Рома. И мы остались втроем на ночевку. Тут надо сказать, что директор Гнесинки Михаил Сергеевич Хохлов запланировал в январе 1997 года провести фестиваль к 50-летию школы и предложил выпускникам — нам — что-то поиграть. И вот на той квартире на «Полежаевской» после футбола мы сочиняли программы своих будущих выступлений.

В итоге в январе мы сыграли два концерта в Гнесинке и Домжуре, играли неоконченный квартет Малера-Шнитке, гобойный квартет Моцарта и что-то еще. С нами были также виолончелисты Максим Белицкий (оставивший впоследствии музыку ради спорт-менеджмента) и Борис Андрианов, пианистка Марианна Шалитаева.

Возможно, из этих двух концертов и выросла идея фестиваля — собираться и играть вместе в январе. На первых фестивалях все именно так и происходило: мы играли в разных залах Москвы, в том числе в Гнесинке.

Программка первого фестиваля

Ксения Башмет
фортепиано

На первом фестивале я не играла, еще училась в школе. Но именно тогда мы сдружились втроем (с Романом Минцем и Дмитрием Булгаковым. — Т.Д.), и ребята посылали мне потом из Лондона и Детмольда всякие смешные сообщения на пейджер, то есть через оператора, подписываясь «Пимштейн» и «Шмурздюк», и не всегда было понятно, кто из них кто.

Помню ночные поездки с Мишей Хохловым (тезка директора Гнесинской школы. — Т.Д.) в поисках стен и столбов для обклеивания афишами. У меня уже была машина. Фраза Миши «Стой! Это НАШ СТОЛБ!» вошла в анналы и стала мемом.

Однажды, уже без Миши и по другому поводу, о котором лучше умолчать, мы катались втроем по Москве и случайно доехали до «Шереметьево» в три часа ночи. Пришлось выпить чаю в пластиковых стаканчиках, чтобы хоть как-то оправдать ситуацию. Прямого отношения к фестивалям эта история не имеет, но является характерным штрихом и дает представление о наших настроениях в период первых фестивалей…

А однажды мы провели всю ночь в копировальном центре около «Пропаганды», тоже втроем. А так как это была ночь с 30 на 31 декабря, то Новый год у всех немножко сместился!

Помню, как надо было объезжать участников и собирать у них биографии и фото в бумажном виде, почему-то запомнились биография Пети Айду на двух страницах и то, как Рома ругал композитора Сашу Райхельсона: «Обязательно было выпендриваться и давать материалы на диске!»

Всегда была и остается до сих пор традиционная ночь Димы у Ромы, куда не допускается никто, даже я не допускалась в самые приближенные к руководству годы. Это Ночь Благодарностей и Приколов в Биографиях!!!

Несколько лет подряд мы играли в финальном концерте втроем, хотя состав инструментов не самый популярный. Но именно поэтому появились сочинения «Re-Turn» Лены Лангер, «Game Over"Артема Васильева. И именно в таком составе мы исполняли произведение великого автора Дамдинсурэна [*].
[*] Дамдинсурэн — Д. Романеску — «В горах Хэнтэя» (для скрипки, гобоя и фортепиано). Исполнялось 8 января 2003 года в программе «Радуйся!» В оригинале произведение монгольского композитора Дамдинсурэна написано для скрипки и фортепиано. Партию гобоя, которая либо дублировала скрипку, либо забирала себе партию правой руки фортепиано, присочинили Роман Минц и Дмитрий Булгаков, выступающий здесь под вымышленным именем румынского фольклориста Димитриу Романеску (прим. авт.).

Геннадий Вал, Борис Андрианов, Роман Минц, Тимур Якубов

Роман Минц
скрипка, альт, электроскрипка, виоль д’амур, бубен, бокалы

Как известно, фестиваль камерной музыки «Возвращение» является мероприятием, сделанным «на коленке». Например, в самом начале мы все делали вдвоем, а потом втроем. Третий иногда менялся, но в эпоху наиболее активного роста им был, безусловно, Михаил Хохлов. Миша пришел к нам с несколькими навыками: во-первых, он умел расставлять запятые в самых неожиданных местах, чуть ли не посреди слов; во-вторых, он знал, что необходимо раздавать флаеры; в-третьих, он обладал загадочной базой журналистов, по которой упорно рассылал информацию о фестивале «Возвращение» всем, кто не желал о нас ничего знать.

Обладая внешностью участника абхазской команды КВН и взглядом искушаемого бесами святого, Миша был предан нашему делу:

— Миша, постарайся сделать, чтобы телевидение приехало.
— Я не буду этого делать!
— Почему?!
— Потому что мы на х** никому не нужны! — кричал Миша, брал флаеры и шел раздавать их в двадцатиградусный мороз, но без перчаток. Люди от него шарахались, но хватательный рефлекс никто не отменял, и в попытке ухватиться за воздух жертва получала в руки флаер фестиваля.

Развешивание афиш было неким обрядом. На официальные места мы не могли претендовать по бедности, поэтому расклеивали афиши на заборах и столбах. Делали мы это ночью, Миша со зверским лицом и катушкой скотча в зубах орал: «Это наш столб!!!» — и бросался в атаку. Потом афиши сдирали дворники, и мы вешали их снова. Лет через десять Миша устал стоять на морозе и с воплем «Не о таком театре я мечтал!» пошел работать в разные театральные заведения, но мы его все равно любим.

К чему это я? Однажды после одной такой «ночи длинных афиш» сижу я дома, пью чай с родителями, и вдруг приходит друг семьи, одноклассник моего брата и просто хороший человек Павел Михайловский. С заговорщическим видом он говорит: «Я тебе кое-что принес», — лезет за пазуху и вытаскивает оттуда… нашу афишу!

— Паша, зачем?! — только и смог пролепетать я.
— Иду, смотрю — афиша висит, я думал, тебе будет приятно.

Программка первого фестиваля

Александр Кобрин
фортепиано

История про то, как Дресслер еще никогда так не был близок к провалу.

Шел очередной выдающийся фестиваль. Шел, как и полагается, с огромным успехом. Тогда он проходил еще в Рахманиновском зале консерватории, и во время концертов исполнители ютились под лестницей за сценой, покуривая в ожидании своего выхода.

Удостоверившись, что Антон Дресслер пошел ублажать публику, я с удовольствием отправился под лестницу волноваться перед своим выступлением. Увидел, что дверь, ведущую на сцену, почему-то оставили открытой, и заботливо ее закрыл. Как следует поволновавшись, я направился по лестнице наверх за сцену, где, к моему невероятному удивлению, наткнулся на Антона, который очень выразительно играл на бас-кларнете.

«Что ты тут делаешь?» — проговорил я с несвойственной мне, по утверждению Кристины Блаумане, дикцией. Антон ответил мне глазами, в которых в ту минуту отразились и все его трепетное отношение ко мне, и мука от невозможности объяснить, что же он делает за сценой, и страх перед возможным продолжением поиска правды с моей стороны. С этим выражением на лице, не погрешив против партитуры, Антон убежал на сцену…

Когда раздались горячие аплодисменты, я наконец понял, что чуть не похоронил вдохновенное исполнение произведения Виктора Екимовского «Вечное возвращение», по замыслу которого музыкант должен был уходить за сцену и возвращаться к публике («Die Ewige Wiederkunft» для бас-кларнета соло. Исполнялось 12 января 2008 года в Концерте по заявкам. — Т.Д.).

Антон Дресслер
кларнет, бас-кларнет, большой барабан

Благодаря фестивалю «Возвращение» я дебютировал как исполнитель на большом барабане. Правда, попасть по нему удалось только один раз — так задумано в посвященном Шуману произведении Дьёрдя Куртага («Hommage à R. Sch." для кларнета, альта и фортепиано. Исполнялось 6 января 2009 года в программе «Шуман». — Т.Д.).

Однажды я смог совершенно легально играть «не по тем нотам» — опять же благодаря фестивалю и пьесе Виктора Екимовского «Вечное возвращение». В нем предусмотрены только ритмические фигуры, но не сами ноты, их можно выбирать произвольно.

Да и самый необычный вопрос в телевизионном интервью мне был задан именно на этом фестивале. После моего долгого рассказа, как и где я учился играть на кларнете, прозвучало: «Да, Антон, это все очень интересно, но все же: почему ВАЛТОРНА?»

А если серьезно, «Возвращение» — это территория, неподвластная времени, где звучит прекрасная музыка, друзья не стареют, на улице мороз — а дома тепло.

А не можете вы что-нибудь духовненькое исполнить? Подтянем церковь.

Дмитрий Булгаков
гобой, английский рожок; автор идеи и художественный руководитель

Если говорить о курьезах, то полный курьез — это искать деньги для проведения фестиваля. Курьезно для музыкантов, которые стали по совместительству организаторами. Но нужно. По-другому никак. В череде попыток, обменов письмами, переговоров больше всего запомнились два предложения к нам. Первое — «вписаться» в предвыборную кампанию «Единой России» (там, дескать, точно с финансированием проблем не будет). Второе звучало дословно так: «А не можете вы что-нибудь духовненькое исполнить? Подтянем церковь». (Там тоже, конечно, никаких проблем с финансированием…)

Ничего более нелепого нам предложить не могли. Надо сказать, что и тот, и другой «партнеры по переговорам» нас с Ромой совсем не знали, так что им простительно.

Роман Минц, Тимур Якубов, Дмитрий Булгаков, Максим Белицкий

Роман Минц
автор идеи и художественный руководитель

Надо сказать, что без Константина Борисовича Булгакова, Диминого отца и по совместительству директора Москонцерта, фестиваль так быстро на ноги не встал бы. Первые три года он давал нам пару маленьких зальчиков и на последний концерт — Рахманиновский зал. На банкете после третьего фестиваля Константин Борисович хлопнул стаканчик и сказал: «В следующем году будем делать все концерты в Рахманиновском». И сделал. К тому времени мы уже стали делать тематические программы, пусть и довольно наивные местами, но уже в направлении того, за что нас стали ценить потом.

Четвертый фестиваль начинался с программы «Корни». Центральным произведением в этой программе была Сюита из Шолом-Алейхема Каретникова. Состав был суровый: флейта, два кларнета, саксофон, тромбон, туба, ударные, скрипка и контрабас. Возможно, на тот момент это был самый большой состав из тех, которые нам приходилось собирать. На тубе играл гениальный Стас Криворотенко — единственный человек, у которого этот смешной инструмент мог по-настоящему петь. Из участников фестиваля только Дима и я знали о том, что у Стаса последняя стадия рака и что, скорее всего, это выступление у него последнее.

Перед самой залихватской частью Миша должен был прочитать отрывок, заканчивающийся известным еврейским тостом. Известным, конечно, многим, но не обладателю фамилии Фихтенгольц.

В сюите еще должен быть чтец. Некоторое время мы размышляли, кто мог бы произнести текст, и тут Антон Каретников, сын композитора, предложил обратиться, собственно, к автору текста. Нет, не к Шолом-Алейхему, конечно, но к автору, так скажем, либретто. Автором же либретто был Анатолий Суренович Агамиров, известный в то время журналист, который вел на радио «Эхо Москвы» передачу «Записки АСА». По сути это были растянутые на много лет мемуары в стиле «говорю я однажды Эмилю Григорьевичу Гилельсу…» Он был, безусловно, невероятно колоритной личностью, и о нем можно было бы написать отдельный том, но сейчас не об этом. Дело в том, что последние много лет жизни Агамиров тяжело болел и, принципиально согласившись выступить в роли чтеца, в последний момент не пришел, сославшись на высокое давление.

В то время мы еще не были знакомы с прелестью печатания программок по количеству людей в зале, поэтому все номера со сцены с большим чувством объявлял Миша Фихтенгольц (он же писал тексты в наш буклет и общался от нашего имени с прессой). Тогда он еще не открыл в себе балетного танцора в облегающем трико и выходил на сцену в костюме и с папочкой. Естественно, при таком раскладе Миша был просто обязан выступить в роли Анатолия Суреновича. Это сейчас все волнуются, если Михаил Борисович, интендант оперного театра в Карлсруэ, слушает выступление артиста, а в то время он сам волновался, отчего иногда объявлял с вызовом: «Альфред Шниткэ». Текст сюиты он видел первый раз прямо на концерте, поэтому читал с огромным выражением и торжественностью. Перед самой залихватской частью Миша должен был прочитать отрывок, заканчивающийся известным еврейским тостом. Известным, конечно, многим, но не обладателю фамилии Фихтенгольц. И когда, войдя в образ, Миша торжественно на весь зал объявил «ЛехаИм» (да, с ударением на последнем слоге), весь зал ухнул вместе с началом нашего фрейлехса. И только Стасик невозмутимо продолжал свою партию, сбить его было нереально.

Константина Борисовича, Стасика и Анатолия Суреновича уже нет, а мы все еще здесь.

текст: Татьяна Давыдова
http://www.colta.ru