Закончился XVIII Международный зимний фестиваль «Площадь Искусств». Его главные персоналии — Стравинский, Рахманинов, Верди, Щедрин. Интригующие события — приезд крупнейших мировых виртуозов Евгения Кисина, Франческо Мели, Сергея Накарякова. Неизменный вдохновитель — маэстро Юрий Темирканов: в свою очередь его оркестр, Заслуженный коллектив России, в нынешнем сезоне отмечает 135-летие.
Основную часть фестивальной программы провела в своих залах Санкт-Петербургская академическая филармония имени Д. Д. Шостаковича.
Предваряя этот праздник музыки, художественный руководитель фестиваля Ю. Х. Темирканов отметил: «„Площадь Искусств“ вновь соберет в Санкт-Петербурге музыкантов, которых я люблю и ценю. Каждый раз это становится для меня большим и радостным событием, усиливает то ощущение праздника, в котором, думаю, многие из нас проводят этот первый месяц зимы. Сейчас я понимаю, что 18 лет назад, когда мы только начинали, мы и подумать не могли, что у проекта окажется такая долгая и счастливая судьба. Приятно осознавать, что колоссальные силы не были потрачены нами впустую и фестиваль стал традицией. Сегодня „Площадь Искусств“ — неотъемлемая часть петербургского культурного ландшафта и событие, привлекающее в город туристов».
Концерты прошлогоднего зимнего фестиваля в силу ряда причин и к великому сожалению публики прошли без непосредственного участия его создателя. На этот раз, к всеобщей радости, маэстро трижды становился за пульт.
Отдельно отметим получившее особый успех и резонанс центральное мероприятие фестиваля — исполнение в Большом зале Реквиема Верди 19 декабря. Концерт, посвященный памяти Дмитрия Хворостовского, стал самым масштабным в программе. Он объединил около 200 музыкантов: монументальную партитуру представил международный состав певцов, в числе которых — солисты Большого театра Динара Алиева и Дмитрий Белосельский, солистка Михайловского театра Олеся Петрова и звезда мировой оперной сцены Франческо Мели (Италия). Вместе с ними на сцену вышли Хор Большого театра России и Заслуженный коллектив России под руководством Юрия Темирканова. Перед началом концерта в фойе зала Динара Алиева вручила Санкт-Петербургской филармонии бюст Джузеппе Верди, созданный современным скульптором, почетным членом Российской академии художеств Катибом Мамедовым.
Но вернемся к концерту-открытию 14 декабря. В его первом отделении царил Евгений Кисин, во втором — маэстро Темирканов и Заслуженный коллектив.
15 лет, как Евгений Кисин не выступал в Санкт-Петербурге с сольной программой, 8 лет, как не выходил на сцену Большого зала. Преданные поклонники ждали концерта с нетерпением и приветствовали артиста бурной овацией. Для меня, как и для многих, знакомство с Евгением Кисиным началось с незабываемой пластинки фирмы «Мелодия», выпущенной в 1985 году с записью шопеновской программы из Большого зала Московской консерватории. Незабываем и тот его облик из середины 80-х — мальчика в пионерском галстуке, вдохновенного, почти неземного (и абсолютно свободного в своем не по годам убедительном постижении Шопена). В 13 лет он впервые вышел на сцену Большого зала тогда еще Ленинградской филармонии (и до своего отъезда из России в начале 90-х выступал в нем каждый сезон). Немало времени с тех пор прошло, но, похоже, этот «ребенок», эта «детскость» и спонтанность романтика остались с музыкантом навсегда.
Второй, самый исполняемый фортепианный концерт Рахманинова, который, по словам пианиста, он готов играть всю жизнь, открывал первое отделение. Накануне в интервью «РГ» Кисин повторил высказывание Владимира Софроницкого: «Самое главное в искусстве исполнителя — это, во-первых, никогда не знать покоя, всегда желать сыграть еще лучше, а во-вторых, не утратить чувства благоговения».
В этот вечер в интерпретации солиста Рахманинов предстал лириком и романтиком: к широкой, но волевой неуклонности, к чеканным ритмам добавились в сольном изложении тем и в каденционных эпизодах упоительные замедления, «зависания», любование красотой отдельной мелодической фразы или гармонии. Но при этом Кисину удавалось убеждать именно в таком дыхании, виртуозно вуалировать технические трудности и даже обращать внимание искушенных слушателей на незамеченные ими ранее фактурные детали в этом известном от ноты до ноты произведении.
Юрий Темирканов (солиста и дирижера связывают дружба и многолетнее сотрудничество) в своем ведении оркестра мудро давал волю более молодому коллеге и его порыву, не нарушал единство ансамбля, чутко «шел на поводу» этих спонтанных рубато, этих как бы остановок в течении музыкального времени, но в туттийные моменты и в финальных оркестровых построениях он жесткой рукой возвращал темп на место и вместе с ним — рахманиновский императив.
Успех был оглушительный. Прием петербургской публики, интеллигентность и радушие которой музыкант обожает и ценит, не мог не вдохновить Евгения Кисина. Он, по собственному признанию, даже из своих записей предпочитает концертные, а не студийные, так как в присутствии слушателей играет, как правило, лучше. Исполненное на бис в «русской» программе «Размышление» Чайковского прозвучало безупречно — весомо и вдумчиво, без лишней аффектации. Именно в эти минуты можно было ощутить, что за плечами музыканта достаточно много пройденного и он уже перешагнул порог сорокапятилетия.
Второе отделение представило два лика многоликого «Великого Игоря», две сюиты из балетов, разделенных десятилетием, — это «Жар-птица» (1910) и балет с пением «Пульчинелла» на темы Дж. Б. Перголези (1920). То, как непревзойденный импресарио Сергей Дягилев инициировал создание балетов для своих «Русских сезонов» и кого для этого привлекал, стало в XX веке эталоном конгениального соединения хореографии, сценографии и музыки. Для премьер вместе со Стравинским это сделали (по меньшей мере) Фокин, Головин и Бакст, Мясин и Пикассо.
Уровень такого начала сценической жизни вот уже более ста лет не позволяет расслабиться балетмейстерам и художникам в подходе к этим партитурам. Но все же как хорошо, что есть оркестровые сюиты из балетов, что Стравинский (как и Чайковский, Равель, Прокофьев, Хачатурян) их сделал, причем в нескольких редакциях. Ведь порой даже удачные хореография и сценография мешают в полной мере сосредоточиться на музыке, на сугубо музыкальной драматургии, театре, который весь в темах, звуке и тембре. Хотя априори балет как жанр есть музыкально-театральный синтез.
Исполняя Стравинского, Юрий Хатуевич наконец-то занял подобающее ему первенство. И все могли, слушая фирменное «заслуженное» звучание, любоваться статью маэстро, его чеканным профилем и филигранно-аристократичным жестом (с годами всплески его темперамента ушли внутрь, жест стал более сдержанным, хотя и сохраняет свою броскую театральность). Что касается оркестрантов, то они были на высоте — и в сольном мастерстве, и в группе, и все вместе. Дирижер и оркестр в полной мере продемонстрировали профессионализм и качество, наработанные годами.
Отделение «открыл» стилизованный итальянский Петрушка — «Пульчинелла». В номерах балетной сюиты автор подчеркивал прежде всего песенно-танцевальную жанровость XVIII столетия (Серенада, Тарантелла, Гавот, Дуэт, Менуэт). Итальянская трехдольная живость соседствует с французским раннеклассическим изяществом и выглянувшим-таки в Финале русским лицом неофольклориста Стравинского.
Уникальность партитуры «Пульчинеллы» заключена в сложнейшей композиторской работе по компонованию заимствованного материала и его «вживлению» в собственный «идиостиль». Для знатока при прослушивании важен поиск глубоко запрятанных различий между темами Перголези и языком самого Стравинского, а для неофита доступна абсолютная органика галантного века — уже не барокко, еще не классицизм. Взгляд издалека, и прочувствованный, и отстраненный.
Вот где была явлена драматургия тембров и сугубо оркестровая театральность! Оркестр наполовину состоял из солистов (группы concertato), у каждого своя развернутая тема и не одна. Это первые и лучшие музыканты коллектива, и все они достойны упоминания: Л. Клычков (скрипка), И. Козлов (скрипка), А. Догадин (альт), Д. Хрычёв (виолончель), А. Чирков (контрабас), М. Ворожцова (флейта), А. Исаев (гобой), М. Крещенский (фагот), И. Карзов (валторна), С. Авик (валторна), Б. Дегтярук (труба), М. Игнатьев (тромбон).
Позволю себе, тем не менее, грустное замечание: после «Пульчинеллы» некоторая часть публики покинула зал (не так все просто у нас с восприятием Стравинского). Но оставшееся большинство по-настоящему «своих» слушателей благоговейно внимало продолжению вечера и одарило музыкантов нескончаемой овацией, а маэстро — морем цветов.
«Жар-птица», сыгранная в заключение программы, стала доминантой концерта. Роскошь, щедрость, блеск («оркестр „Жар-птицы“ расточительно велик», — так говорил автор), многообразие звукоизвлечения и штриха (флажолеты, сурдины, новаторское использование глиссандо струнных и тромбонов), детальность в применении инструментов колорита (арф, рояля, ксилофона) и, наконец, оглушительная мощь усиленного тройного состава в моменты фортиссимо… Как это контрастировало с изысканностью и аскетизмом партитуры малого состава, почти ансамбля, в прозвучавшей перед этим «Пульчинелле»!
Таинственная и зловещая фантастика «Вступления», тончайшая звукопись «Хоровода царевен» с прекрасной темой русской народной песни, рваный ритм и буйство в «Поганом плясе», скромная и пронзительная красота «Колыбельной» с прекрасной темой уже самого композитора (его излюбленный фагот), фольклорная праздничность «Финала» — все было сыграно на одном дыхании. Стравинский явил русский мир для Парижа, «на экспорт», но тот не стал от этого менее почвенным и глубоким.
Расхожее мнение о подражании Стравинского в этом опусе своему учителю Римскому-Корсакову хотелось оспаривать и опровергать вслед за самим композитором. Он неподражаемый гений с самого первого и раннего своего успеха. И это наш, русский, гений. Как сказал Валерий Гергиев, объявляя Год Стравинского в России, «около 90−95% произведений Стравинского сегодня не звучат. Но лучше отмечать, лучше помнить, чем забыть. Это великий русский композитор, который для нас такой же родной, как Чайковский, Прокофьев, Шостакович, Мусоргский».
Маэстро Юрий Темирканов концертом 14 декабря блестяще завершил этот год.
Галина ОСИПОВА
Источник:
www.nstar-spb.ru