muzkarta.ru | музкарта.рф «Музыкальная карта»: академическая музыка Поддержать проект
Выберите регион, страну
Читайте на эту же тему
18 февраля 2015
«Рихтер воспринимался современниками как сверхчеловек и небожитель…»
Добавлено 20 марта 2015 muzkarta
20 марта в Одесском оперном театре стартует фестиваль, посвященный 100-летию Святослава Рихтера. Эта идея принадлежит Борису Блоху, худруку театра, известному пианисту, педагогу с 30-летним стажем. Как известно, Рихтера с Украиной связывают необычайно тесные узы. Он родился в Житомире. Немало коллизий его жизни переплетено с Одессой. С одной стороны, ему принадлежат слова «Одесса всегда оставалась ко мне враждебной…». С другой стороны, наш южный город формировал этого музыканта.
— Святослав Рихтер, с той поры, как уехал в Москву в 1937-м, практически всегда оставался свободным художником, — начинает свой рассказ Борис Блох. — Формально его трудовая книжка лежала в Московской филармонии. Но по-настоящему служил в своей жизни он лишь в бытность концертмейстером Одесского театра оперы и балета. Два года. Только наш театр сегодня может похвастаться таким фактом и, как никто другой, имеет основания воздать честь своему великому концертмейстеру.
…Одесса Рихтера воспитала, в ней прошло его формирование, наложившее отпечаток на всю последующую жизнь. Если вы помните, Рихтер обладал незаурядными способностями художника, т. е. в огромной степени воспринимал окружающий мир не только слухом, но и зрительно. В том же фильме Монсенжона он говорит, что Одесса его юности была необыкновенно красивым городом. Море, которое он любил, прогулки на Ланжерон и Аркадию, изумительные обрывы, нависающие над водной гладью — это, безусловно, формировало его эстетику. Почитайте книгу «Следы Рихтера в Одессе» Валентина Максименко и приведенную там переписку Святослава Теофиловича с одесскими друзьями. Он с любовью и нежностью хранил в сердце память об Одессе, часто просил присылать ему фотографии, открытки с любимыми им одесскими видами, памятными сердцу местами.
К сожалению, в Одессе осенью 1941-го был расстрелян НКВДистами его отец. Посетить родной город в послевоенное время Рихтер решился лишь однажды, инкогнито. Его привезли туда ночью на машине из Кишинева, где он накануне играл концерт. Музыкант несколько минут безмолвно постоял у дома на Нежинской, где прошли его детство и юность, и уехал обратно.
— Вы, естественно, знаете о том, что сам Рихтер говорил о «враждебности» Одессы по отношению к нему самому…
— Дело тут, думаю, вот в чем. В 1934-м Рихтер сыграл свой первый и, как потом оказалось, единственный концерт в Одессе. Это был шопеновский клавирабенд в Одесском доме инженеров (фотография этого здания на Пастера, 60 также украшает нашу выставку). Представляете, играет сольный концерт 19-летий молодой человек, который никогда не учился ни в обычной музыкальной школе, ни в школе им. Столярского, ни в Одесской консерватории. Рихтер вспоминал, что на это выступление не пришел ни один музыкальный критик и никто из консерваторцев. Конечно, его все восприняли в штыки, сочли чуть ли не выскочкой, самозванцем. Нигде не учился, значит, и говорить не о чем.
А вот профессора Генриха Нейгауза, человека широчайшего кругозора, к которому спустя три года на поступление в Москву приехал Рихтер, данный факт хоть несколько озадачил, но не омрачил.
«По-моему, это гениальный музыкант», — сказал он сидящему рядом студенту, когда Рихтер начал играть 28-ю сонату Бетховена. Гениальность — вот, что для него было важно.
— В чем, на ваш взгляд, уникальность фигуры именно Рихтера? Ведь Х Х в. дал миру немало великих пианистов.
— Профессор Дмитрий Башкиров, которого я сильно люблю, и который в музыкальном отношении повлиял на меня как никто другой, в классе учил нас не только хорошо играть на рояле. Он воспитывал наш вкус. Дмитрий Александрович обожал говорить об интерпретаторах: дирижерах, пианистах, скрипачах — это была его любимая тема. Башкиров принадлежит к безусловным почитателям Рихтера, который для него был царь и бог. По его словам, в ХХ в. было три гения пианизма: Святослав Рихтер, Глен Гульд и Владимир Горовиц. Ведь в чем заключается разница между гением и большим талантом? Гений открывает своим искусством совершенно новую страницу, создает неповторимый исполнительский стиль. Мы знаем, что совершил Гульд в музыке Баха. Горовиц открыл иное измерение фортепианной виртуозности — блестящей, бравурной, элегантной, демонической.
Башкиров говорил, что самые сильные годы рихтеровского творчества пришлись на 1950−60-е. Рихтер покорял, прежде всего, масштабом своих интерпретаций — настолько это было сильнее, крупнее того, что делали остальные, царившие тогда на эстраде. Его интерпретации были как бы сверхличными. Он открывал вам партитуру произведения в первозданном виде, такой, какой она была задумана автором — настолько это было совершенно с точки зрения формы и стилистического, интеллектуального охвата.
Я попал в Москву в 1968-м и этот расцвет еще застал. Помню рихтеровские «Пестрые листки» Шумана. Со всеми повторениями сочинение шло более 50 минут. Мы, студенты, стояли на втором ярусе Большого зала консерватории так, что продохнуть было невозможно. И, тем не менее, я до сих пор ощущаю ту магию, магнетическое поле, в котором мы тогда оказались…
Позже этого уже не было: такая вот штука — человеческая жизнь. Все элементы сходятся лишь в точке цветения. Потом какой-то компонент отходит, и полнота перестает быть абсолютной. Но мы все-таки продолжаем судить художника по его сильным сторонам.
— Как и Рихтер, вы в свое время уехали учиться в Москву, оставив Одессу. Что сохранилось у вас в памяти от того времени?
— Это была в какой-то степени еще та старая Москва, несшая в себе прелесть маленьких переулков и купеческих особнячков. Московская консерватория с работавшими там легендарными музыкантами. Большой зал консерватории, ставший залом моей юности. Большой театр, где царила тогда Галина Вишневская.
В оперу я начал ходить с третьего класса — еще в Одессе. Когда не мог попасть на спектакли, стоял под окнами гримерных и представлял, какие фантастические шедевры разыгрываются в тот вечер на подмостках. И, к большому разочарованию, никак не мог затем отыскать на сцене той Татьяны или Лизы, которых представлял в своем воображении. До тех пор, пока не увидел однажды на экране телевизора Вишневскую. Я был сражен — она была той самой моей мечтой! В Москве я увидел ее воочию. Поэтому, в отличие от Рихтера, Большой театр я полюбил.
— Не надоедал ли вам советский стереотип «Рихтер — наше все»? Когда один великий художник становится артефактом народного сознания, а другие остаются в тени…
— Я не помню такого стереотипа. Могу только еще раз подчеркнуть, что Рихтер воспринимался нами как сверхчеловек и небожитель совершенно справедливо. Равно как и Эмиль Гилельс — они стояли на одной планке, населяли ту планету, на которой больше никто кроме них не обитал. Они были разными, и это было счастье. Гилельсу был присущ совершенно уникальным пианизм, делавший его исполнения, в первую очередь, предметом фортепианного искусства необыкновенной высоты. Звучание Рихтера не захватывало вас тем металлом, волшебными пианистическими красками, искусством прикосновения к клавише, которые были у Гилельса. Нейгауз говорил, что игра Рихтера ему напоминает сражение с драконом. Всегда был поединок. Все вещи, которые он брал, были ему подвластны. И эта власть особенно поражала.
Нам тогда были неведомы такие слова, как маркетинг, пиар, раскрутка. Мы знали, что люди, находящиеся на такой высоте, достигли ее благодаря своему гению. И потому как высшая справедливость воспринималось то, что именно им досталось небожительство: совершенно необыкновенная, легендарная прижизненная земная слава. Они были пианисты Земли. А все остальные оставались просто пианистами — советскими, французскими, американскими…
— Какие факторы являются сегодня решающими в карьере пианиста? Какие играли главную роль раньше?
— Раньше важным было то, как вы играли на рояле. Насколько законченным были артистом, в какой степени свою игру могли сделать художественным явлением. Сегодня это не имеет никакого значения. Решающими в карьере пианиста являются какие-то случайные факторы: кто вам покровительствует; eсть ли какой-то крупный дирижер, поверивший в вас, и вы вошли в обойму, став его придворным пианистом; взяла ли вас под крыло крупная агентура. В Китае, допустим, крупнейший рынок сбыта компакт-дисков. И менеджерам фирм звукозаписи пришла в голову гениальная идея: если там раскручивать, подавать как мировую звезду китайца, он продаст десятки миллионов пластинок.
— Почему только в Китае? В кассах нынешнего Klavier-Festival Ruhr, например, билеты на Ланг Ланга стоят вдвое дороже, чем на концерты Михаила Плетнева или Григория Соколова…
— Совершенно верно. И, я вас уверяю, эти билеты будут распроданы раньше. Чем меньше в мире остается слушателей, способных самостоятельно разобраться в том, кто есть кто, тем большую роль играют немузыкальные факторы. Поэтому агентствам так легко вешать лапшу. Человек покупает дорогой билет на Ланг Ланга, поскольку свято уверен, что цена — это показатель наивысшего качества, абсолютного превосходства.
— О «немузыкальном». Что вы думаете о книге воспоминаний пианиста Андрея Гаврилова «Чайник, Фира и Андрей», связанной с именем Святослава Рихтера и вызвавшей скандал?
— Я читал отрывки этой книги в Интернете. Не знаю, что именно там выдумал Гаврилов — если выдумал, то у него весьма хорошая фантазия. Автор много и тесно общался с Рихтером — это факт. Рихтер хотел с ним выступать, они играли в четыре руки, сменяли друг друга за роялем, исполняя сюиты Генделя. Святослав Теофилович молодым Гавриловым сильно увлекался. И когда друзья спрашивали, зачем ему общество недостаточно опытного молодого музыканта, отвечал: «Его энергетика меня подпитывает». Общение с Гавриловым Рихтера омолаживало, этот парень его тонизировал. И Гаврилов имел полное право писать книгу мемуаров. Да, он это сделал без должного пиетета. В том, что читал я, есть откровенно дурно пахнущие страницы, крайне часто Гаврилов работает ниже пояса. Ради чего, спрашивается? Мне кажется, те, кому Рихтер неинтересен, книгу все равно не купят. Тем же, кому любопытны детали, которые мог знать только Гаврилов, возможно, не хотелось, чтобы автор переходил грань, омрачая в какой-то степени память о Рихтере. Я бы так не делал. Но я — это я, а Гаврилов — это Гаврилов…
О фестивале
— Наша праздничная декада называется: «Святославу Рихтеру — Одесская опера», — рассказывает Борис Блох. — Открывается она в день 100-летия выставкой «Рихтер и Одесса». За ней последует камерный концерт на малой сцене «Бельэтаж». Рихтер говорил, что у него в жизни было три учителя: отец, профессор Генрих Нейгауз и композитор Рихард Вагнер. Двое из них станут героями нашего концерта: одесский квартет «Гармонии мира» сыграет еще нигде не публиковавшийся струнный квартет Теофила Даниловича Рихтера, а затем прозвучат песни Рихарда Вагнера на стихи Матильды Везендонк в исполнении солистки театра Наталии Павленко. Я буду аккомпанировать.
На следующий день состоится премьера возобновленной сценической версии последней оперы Чайковского «Иоланта». Со слов Галины Вишневской я знаю, что Рихтер это произведение несказанно любил. Пройдут премьеры одноактных балетов (Святослав Теофилович был именно балетным концертмейстером): Танец часов из оперы «Джоконда» Понкьелли (Рихтеру необычайно нравилась эта музыка), «Видение Розы» Фокина на музыку Вебера в оркестровке Берлиоза, Па-де-сис из балета «Маркитантка» и «Па-де-катр» Пуни. Затем пойдет «Баядерка» Минкуса с замечательным солистом балета Сергеем Доценко. Силами хореографической школы Светланы Антиповой будет дана прокофьевская «Золушка». Рихтер был любимым пианистом Прокофьева, a Прокофьев — одним из любимейших композиторов Рихтера, и без его музыки проводить нашу декаду просто не имеет смысла. Закроется фестиваль органным концертом памяти Теофила Рихтера, который работал органистом оркестра Одесской оперы и, собственно, привел туда маленького Светика, открыв ему мир музыки и театра.
Роман Юсипей
gazeta.zn.ua
— Святослав Рихтер, с той поры, как уехал в Москву в 1937-м, практически всегда оставался свободным художником, — начинает свой рассказ Борис Блох. — Формально его трудовая книжка лежала в Московской филармонии. Но по-настоящему служил в своей жизни он лишь в бытность концертмейстером Одесского театра оперы и балета. Два года. Только наш театр сегодня может похвастаться таким фактом и, как никто другой, имеет основания воздать честь своему великому концертмейстеру.
…Одесса Рихтера воспитала, в ней прошло его формирование, наложившее отпечаток на всю последующую жизнь. Если вы помните, Рихтер обладал незаурядными способностями художника, т. е. в огромной степени воспринимал окружающий мир не только слухом, но и зрительно. В том же фильме Монсенжона он говорит, что Одесса его юности была необыкновенно красивым городом. Море, которое он любил, прогулки на Ланжерон и Аркадию, изумительные обрывы, нависающие над водной гладью — это, безусловно, формировало его эстетику. Почитайте книгу «Следы Рихтера в Одессе» Валентина Максименко и приведенную там переписку Святослава Теофиловича с одесскими друзьями. Он с любовью и нежностью хранил в сердце память об Одессе, часто просил присылать ему фотографии, открытки с любимыми им одесскими видами, памятными сердцу местами.
К сожалению, в Одессе осенью 1941-го был расстрелян НКВДистами его отец. Посетить родной город в послевоенное время Рихтер решился лишь однажды, инкогнито. Его привезли туда ночью на машине из Кишинева, где он накануне играл концерт. Музыкант несколько минут безмолвно постоял у дома на Нежинской, где прошли его детство и юность, и уехал обратно.
— Вы, естественно, знаете о том, что сам Рихтер говорил о «враждебности» Одессы по отношению к нему самому…
— Дело тут, думаю, вот в чем. В 1934-м Рихтер сыграл свой первый и, как потом оказалось, единственный концерт в Одессе. Это был шопеновский клавирабенд в Одесском доме инженеров (фотография этого здания на Пастера, 60 также украшает нашу выставку). Представляете, играет сольный концерт 19-летий молодой человек, который никогда не учился ни в обычной музыкальной школе, ни в школе им. Столярского, ни в Одесской консерватории. Рихтер вспоминал, что на это выступление не пришел ни один музыкальный критик и никто из консерваторцев. Конечно, его все восприняли в штыки, сочли чуть ли не выскочкой, самозванцем. Нигде не учился, значит, и говорить не о чем.
А вот профессора Генриха Нейгауза, человека широчайшего кругозора, к которому спустя три года на поступление в Москву приехал Рихтер, данный факт хоть несколько озадачил, но не омрачил.
«По-моему, это гениальный музыкант», — сказал он сидящему рядом студенту, когда Рихтер начал играть 28-ю сонату Бетховена. Гениальность — вот, что для него было важно.
— В чем, на ваш взгляд, уникальность фигуры именно Рихтера? Ведь Х Х в. дал миру немало великих пианистов.
— Профессор Дмитрий Башкиров, которого я сильно люблю, и который в музыкальном отношении повлиял на меня как никто другой, в классе учил нас не только хорошо играть на рояле. Он воспитывал наш вкус. Дмитрий Александрович обожал говорить об интерпретаторах: дирижерах, пианистах, скрипачах — это была его любимая тема. Башкиров принадлежит к безусловным почитателям Рихтера, который для него был царь и бог. По его словам, в ХХ в. было три гения пианизма: Святослав Рихтер, Глен Гульд и Владимир Горовиц. Ведь в чем заключается разница между гением и большим талантом? Гений открывает своим искусством совершенно новую страницу, создает неповторимый исполнительский стиль. Мы знаем, что совершил Гульд в музыке Баха. Горовиц открыл иное измерение фортепианной виртуозности — блестящей, бравурной, элегантной, демонической.
Башкиров говорил, что самые сильные годы рихтеровского творчества пришлись на 1950−60-е. Рихтер покорял, прежде всего, масштабом своих интерпретаций — настолько это было сильнее, крупнее того, что делали остальные, царившие тогда на эстраде. Его интерпретации были как бы сверхличными. Он открывал вам партитуру произведения в первозданном виде, такой, какой она была задумана автором — настолько это было совершенно с точки зрения формы и стилистического, интеллектуального охвата.
Я попал в Москву в 1968-м и этот расцвет еще застал. Помню рихтеровские «Пестрые листки» Шумана. Со всеми повторениями сочинение шло более 50 минут. Мы, студенты, стояли на втором ярусе Большого зала консерватории так, что продохнуть было невозможно. И, тем не менее, я до сих пор ощущаю ту магию, магнетическое поле, в котором мы тогда оказались…
Позже этого уже не было: такая вот штука — человеческая жизнь. Все элементы сходятся лишь в точке цветения. Потом какой-то компонент отходит, и полнота перестает быть абсолютной. Но мы все-таки продолжаем судить художника по его сильным сторонам.
— Как и Рихтер, вы в свое время уехали учиться в Москву, оставив Одессу. Что сохранилось у вас в памяти от того времени?
— Это была в какой-то степени еще та старая Москва, несшая в себе прелесть маленьких переулков и купеческих особнячков. Московская консерватория с работавшими там легендарными музыкантами. Большой зал консерватории, ставший залом моей юности. Большой театр, где царила тогда Галина Вишневская.
В оперу я начал ходить с третьего класса — еще в Одессе. Когда не мог попасть на спектакли, стоял под окнами гримерных и представлял, какие фантастические шедевры разыгрываются в тот вечер на подмостках. И, к большому разочарованию, никак не мог затем отыскать на сцене той Татьяны или Лизы, которых представлял в своем воображении. До тех пор, пока не увидел однажды на экране телевизора Вишневскую. Я был сражен — она была той самой моей мечтой! В Москве я увидел ее воочию. Поэтому, в отличие от Рихтера, Большой театр я полюбил.
— Не надоедал ли вам советский стереотип «Рихтер — наше все»? Когда один великий художник становится артефактом народного сознания, а другие остаются в тени…
— Я не помню такого стереотипа. Могу только еще раз подчеркнуть, что Рихтер воспринимался нами как сверхчеловек и небожитель совершенно справедливо. Равно как и Эмиль Гилельс — они стояли на одной планке, населяли ту планету, на которой больше никто кроме них не обитал. Они были разными, и это было счастье. Гилельсу был присущ совершенно уникальным пианизм, делавший его исполнения, в первую очередь, предметом фортепианного искусства необыкновенной высоты. Звучание Рихтера не захватывало вас тем металлом, волшебными пианистическими красками, искусством прикосновения к клавише, которые были у Гилельса. Нейгауз говорил, что игра Рихтера ему напоминает сражение с драконом. Всегда был поединок. Все вещи, которые он брал, были ему подвластны. И эта власть особенно поражала.
Нам тогда были неведомы такие слова, как маркетинг, пиар, раскрутка. Мы знали, что люди, находящиеся на такой высоте, достигли ее благодаря своему гению. И потому как высшая справедливость воспринималось то, что именно им досталось небожительство: совершенно необыкновенная, легендарная прижизненная земная слава. Они были пианисты Земли. А все остальные оставались просто пианистами — советскими, французскими, американскими…
— Какие факторы являются сегодня решающими в карьере пианиста? Какие играли главную роль раньше?
— Раньше важным было то, как вы играли на рояле. Насколько законченным были артистом, в какой степени свою игру могли сделать художественным явлением. Сегодня это не имеет никакого значения. Решающими в карьере пианиста являются какие-то случайные факторы: кто вам покровительствует; eсть ли какой-то крупный дирижер, поверивший в вас, и вы вошли в обойму, став его придворным пианистом; взяла ли вас под крыло крупная агентура. В Китае, допустим, крупнейший рынок сбыта компакт-дисков. И менеджерам фирм звукозаписи пришла в голову гениальная идея: если там раскручивать, подавать как мировую звезду китайца, он продаст десятки миллионов пластинок.
— Почему только в Китае? В кассах нынешнего Klavier-Festival Ruhr, например, билеты на Ланг Ланга стоят вдвое дороже, чем на концерты Михаила Плетнева или Григория Соколова…
— Совершенно верно. И, я вас уверяю, эти билеты будут распроданы раньше. Чем меньше в мире остается слушателей, способных самостоятельно разобраться в том, кто есть кто, тем большую роль играют немузыкальные факторы. Поэтому агентствам так легко вешать лапшу. Человек покупает дорогой билет на Ланг Ланга, поскольку свято уверен, что цена — это показатель наивысшего качества, абсолютного превосходства.
— О «немузыкальном». Что вы думаете о книге воспоминаний пианиста Андрея Гаврилова «Чайник, Фира и Андрей», связанной с именем Святослава Рихтера и вызвавшей скандал?
— Я читал отрывки этой книги в Интернете. Не знаю, что именно там выдумал Гаврилов — если выдумал, то у него весьма хорошая фантазия. Автор много и тесно общался с Рихтером — это факт. Рихтер хотел с ним выступать, они играли в четыре руки, сменяли друг друга за роялем, исполняя сюиты Генделя. Святослав Теофилович молодым Гавриловым сильно увлекался. И когда друзья спрашивали, зачем ему общество недостаточно опытного молодого музыканта, отвечал: «Его энергетика меня подпитывает». Общение с Гавриловым Рихтера омолаживало, этот парень его тонизировал. И Гаврилов имел полное право писать книгу мемуаров. Да, он это сделал без должного пиетета. В том, что читал я, есть откровенно дурно пахнущие страницы, крайне часто Гаврилов работает ниже пояса. Ради чего, спрашивается? Мне кажется, те, кому Рихтер неинтересен, книгу все равно не купят. Тем же, кому любопытны детали, которые мог знать только Гаврилов, возможно, не хотелось, чтобы автор переходил грань, омрачая в какой-то степени память о Рихтере. Я бы так не делал. Но я — это я, а Гаврилов — это Гаврилов…
О фестивале
— Наша праздничная декада называется: «Святославу Рихтеру — Одесская опера», — рассказывает Борис Блох. — Открывается она в день 100-летия выставкой «Рихтер и Одесса». За ней последует камерный концерт на малой сцене «Бельэтаж». Рихтер говорил, что у него в жизни было три учителя: отец, профессор Генрих Нейгауз и композитор Рихард Вагнер. Двое из них станут героями нашего концерта: одесский квартет «Гармонии мира» сыграет еще нигде не публиковавшийся струнный квартет Теофила Даниловича Рихтера, а затем прозвучат песни Рихарда Вагнера на стихи Матильды Везендонк в исполнении солистки театра Наталии Павленко. Я буду аккомпанировать.
На следующий день состоится премьера возобновленной сценической версии последней оперы Чайковского «Иоланта». Со слов Галины Вишневской я знаю, что Рихтер это произведение несказанно любил. Пройдут премьеры одноактных балетов (Святослав Теофилович был именно балетным концертмейстером): Танец часов из оперы «Джоконда» Понкьелли (Рихтеру необычайно нравилась эта музыка), «Видение Розы» Фокина на музыку Вебера в оркестровке Берлиоза, Па-де-сис из балета «Маркитантка» и «Па-де-катр» Пуни. Затем пойдет «Баядерка» Минкуса с замечательным солистом балета Сергеем Доценко. Силами хореографической школы Светланы Антиповой будет дана прокофьевская «Золушка». Рихтер был любимым пианистом Прокофьева, a Прокофьев — одним из любимейших композиторов Рихтера, и без его музыки проводить нашу декаду просто не имеет смысла. Закроется фестиваль органным концертом памяти Теофила Рихтера, который работал органистом оркестра Одесской оперы и, собственно, привел туда маленького Светика, открыв ему мир музыки и театра.
Роман Юсипей
gazeta.zn.ua
ВКонтакте Facebook Twitter Мой Мир Google+ LiveJournal
Комментарии
Ершов Александр, Северодвинск, 15 марта 2018:
Просто интересно