Романтики и прагматики

«Взрослыми» премьерами Петербург в новом году никак не разродится, зато детские сыплются (и на том спасибо!) словно из рога изобилия: в Прокофьевском зале Мариинки и в Санкт-Петербург Опере, в Музкомедии и в маленьком негосударственном очаровательном Таврике. Теперь в «Зазеркалье» — сразу два спектакля.

Здесь разыграна «особая карта»: «Зазеркалье, подобно СПб Опере, — театр одного режиссера, Александра Петрова. Крайне редко на постановку допускается кто-то еще, и это исключение составляют выпускники Петрова — педагога в Академии театрального искусства, по простому — Театрального на Моховой. Вот и нынче до «алтаря» допущены два молодых режиссера — выпускницы Анна Снегова (она же певица-солистка Зазеркалья) и Мария Павельева. Мэтр у них один — естественно, Петров; и герой их режиссерского сердца один — молодой композитор Илья Партас, воспитанник маститого Сергея Слонимского. Литературный вдохновитель тоже один: Ханс Кристиан Андерсен. В общем, компания достойная. Плодом ее совместных усилий стали две детские оперы — «Свинопас» и «Русалочка», обе одноактные, не более часа. Идут в отдельности, в разные дни, поскольку возраст зрителей не предполагает перегруза художественными впечатлениями. Дабы с молодых ногтей напрочь не отбить вкус к опере.

«Что такое хорошо и что такое плохо» — можно было бы назвать спектакль «Свинопас». Однако, не все так просто. Для юного зрителя это введение в романтическую оперу с ее безнадежно идеалистичными принцами (здесь — Денис Снигирёв) и их верными друзьями (преданная и художественная натура — друг Иоганн (Денис Бухараев, самый, пожалуй, органичный актер во всем составе)), с капризными злючками, но впоследствии раскаявшимися красавицами (отмечу звучное подвижное сопрано Елены Заставной). Смысловые аналоги ищи в большой серьезной опере — «Манон», «Богема», «Турандот» и пр.

По характеру музыки — это поклон разнородной классике: немного из Чайковского и иных великих, кое-что от добротной советской песни и соответственно псевдоромантических арий советской оперы. Еще бытовые и почти обязательные для классической оперы мазурка и вальс, в драматический же момент — настоящий оперный ансамбль. А вот и австрийская песенка «Ах, мой милый Августин» — она здесь особенно при деле: волшебный горшочек, ради которого прагматичная принцесса легко поступилась высокоморальными принципами, у Андерсена именно эту песенку и наигрывал. Такой вот винегрет получился, умело смешанный.

Одновременно это мостик и в расхожую оперетку: свинки, зазывно крутящие задами, комикующий король, фальшиво кривляющиеся придворные дамы. Так что дети за час времени очень и очень образуются (от слова образование). С одной стороны, свинки в своем амплуа, конечно, хороши и отменно подтверждают версию, что королевство — свинское. С другой — и опереточные хрюшки, и глупый король с попкорном, и несколько механический набор знакомых интонаций могут нравиться или не нравиться, но во всем этом явно просматривается авторская (И. Портас) и режиссерская (А. Снегова) ирония.

Другое дело, что сценически она реализуется с помощью расхожих штампов, заменяющих настоящую фантазию. Но детям вроде бы нравится, смеются (аргумент для кассы весомый). Активно смотрят на сцену с ее остроумно раскрашенными художником Марией Медведевой кубиками, трапециями, окружностями, изображающими сад. И по минимуму —

в смартфоны, что есть нынче высшее признание художественных достоинств музыкально-театрального представления.

С «Русалочкой» все обстоит сложнее. В смартфоны смотрят чаще. Особенно поначалу и где-то, приустав от серьезности, в середине. Но этот спектакль тоньше. Его на первый взгляд простенькое сценографическое оформление Дарьи Здитовецкой — двигающиеся вверх-вниз словно пробитые перфорацией театральные «картоны», изображающие морскую пучину, — каким-то неведомым образом гармонирует с наивной искренностью Русалочки. Здесь уже не ироничный взгляд со стороны, а попытка погрузить зрителя-слушателя в мир настоящей лирической драмы.

Такой подход лучше ироничного настроя «Свинопаса»? Ничуть. Просто это — совсем другое. И оно получилось. Зацепило. Прежде всего стильной впечатляющей музыкой, прозрачностью и красотой оркестровой и вокальной интонации. И актерским попаданием в роль. Миниатюрная Марина Техтелёва с ее почти детской грацией, небольшим, но нежно звенящим голосом и трепетной естественностью в каждом движении — замечательная Русалочка. В прологе она сидит на шаре в позе знаменитой скульпторы Эдварда Эриксена, длинный изумрудный хвост-шлейф струится к подножью памятника. И какая-то девочка, играющая песком на пляже, случайно замечает ее. «Мама, кто это? Почему она такая грустная?»

Об этом спектакль. О страстном желании быть человеком и расплате за это. Помните Снегурочку? «Отдай девичье сердце мама, отдай любовь!» и потом «Люблю и таю…» У Русалочки есть любовь, робкая и нежная, но нет слов, чтобы ее высказать. Потому что за счастье быть человеком морская дева отдала свое бессмертие, русалочий хвост и дивный голос. А Принц, вопреки утверждению, что мужчины любят глазами, а женщины — ушами, хочет, чтобы его избранница была КАК ВСЕ, хочет слышать ее восхищенные речи. И только потеряв настоящую любовь, понимает, что жизнь его не имеет смысла.

Музыка «Русалочки», выдержанная в едином ключе, совершенно не воспринимается однообразной. Гибкость, текучесть мелодики с чуть заметным налетом ориентализма в стиле Римского-Корсакова, умелое вплетение лейтмотива водного мира в ткань всего музыкального повествования, деликатная колоритность оркестровки и точно выстроенная драматургия с кульминацией в напряженном эпизоде «Убей его!» придают этой небольшой опере художественную цельность. А спектакль Павельевой, сохраняющий поэтическую тональность, но оттененный контрастными эпизодами с подводной ведьмой и ее помощниками — червями-водорослями или красивой по свету и пластике сценой бала, счастливо убережен режиссером от слащавой сентиментальности. Даже холодноватая сдержанность Принца — Сергея Поваляева работает на общую стильность.

В финале Русалочка возвращается к своим морским сестрам, но и Принц уходит за ней в водную гладь. Сценическая кода красива и неоднозначна: не трагедия, которая, наверное, не очень нужна детям, но и не happy end. Все грустно. Впрочем, после эпилога, когда девочка с мамой находят на коленях у Русалочки-скульптуры красивые душистые цветы, идет второй эпилог — танцевальные поклоны, и вот это уже настоящий счастливый конец. Казалось бы, ну что такого? Поклоны под музыку — дело обычное. Но здесь срабатывает хорошо выверенное режиссером и хореографом (Александра Журавлёва) чувство формы, и все как-то удачно закольцовывается в вечную историю о том, что «любовь никогда не бывает без грусти, но это приятней, чем грусть без любви».

Нора ПОТАПОВА

Источник: www.nstar-spb.ru