Солист Большого Василий Ладюк: «Схватка режиссера и зрителя — это нормально»

У Василия Ладюка, одного из самых успешных российских баритонов, очень насыщенный график, его имя регулярно появляется на афишах, причем не только академических театров, но и проектов, в которых встречаются представители разных музыкальных сфер. Предстоящей осенью пройдет очередной фестиваль «Опера Live», инициированный Ладюком, второй по счету, а также певец примет участие в концертном исполнении оперы Чайковского «Иоланта», которым откроется новый сезон Московской областной филармонии. В главных партиях помимо Василия Ладюка — Динара Алиева и Николай Диденко.

Корреспондент m24.ru встретился с баритоном в саду «Эрмитаж» и расспросил его об отношении к концертным исполнениям опер, событиям этого театрального сезона и о будущем академии музыки Елены Образцовой.

— Василий, расскажите, почему открывать сезон Московской областной филармонии будет именно опера «Иоланта»?

— В нынешнем году мир отмечает 175-летний юбилей Петра Ильича Чайковского. Обращение к «Иоланте», с одной стороны, дань уважения великому композитору, а с другой, эта опера привлекает большим количеством персонажей, интересных как драматический материал, а также в музыкальном, вокальном отношении. Либретто, как известно, написал брат композитора Модест Ильич, и это был венец их творческого союза. Сочетание большого количества исполнителей и быстро развивающегося сюжета делает концертное исполнение этого произведения особенным по форме — будто ты находишься в декорациях. Концертное исполнение — особый жанр, и, как правило, чтобы представить крупную оперу в таком формате, ее начинают сокращать: убирать диалоги, речитативы, купировать длинные сцены. А «Иоланта» написана так лаконично и так живо, что это исключает возможность вмешательства в музыкальную фактуру.

— Чем для вас интересен формат концертного исполнения?

— Безусловно, это вызов, и прежде всего самому себе. Зритель хочет не только слушать музыку, но и видеть развитие действия. А когда на сцене сидит оркестр, то создается впечатление, что это вроде как обычный концерт. В концертном исполнении ты не можешь опереться на режиссерское решение. Как будет подана та или иная сцена, каким будет твой герой — все это целиком и полностью зависит только от тебя самого. Кого-то эта самостоятельность сценического существования пугает, а у меня, наоборот, это вызывает огромный интерес. Это своего рода проверка артистического потенциала. Осенью в рамках фестиваля «Опера Live», который будет проводиться во второй раз, мы планируем концертное исполнение оперы Бизе «Искатели жемчуга» с участием Дмитрия Корчака в роли Надира и Евгения Ставинского в роли Нурабада. Мы пока не определились с исполнительницей партии Лейлы. Зургу же будет петь директор фестиваля, то есть ваш покорный слуга. Кроме того, в этой постановке примет участие Госоркестр имени Светланова под управлением Александра Сладковского.

— Вы наверняка заметили, что в театральной сфере и, в частности в оперной, несколько сезонов наблюдается особое напряжение, и не сцена превращается в ристалище мнений и взглядов, а залы суда. Режиссерские трактовки начинают разбирать прокуроры.

— Схватка режиссера и зрителя — это нормально. Ненормальной была ситуация вокруг «Тангейзера» в постановке Тимофея Кулябина. Мне кажется, не дело церкви вмешиваться таким образом в решение вопросов, связанных с культурой, творчеством, используя при этом совсем не те ресурсы. Как-то неправильно это было сделано. В этой связи хочу привести другой пример. Мои друзья находились в Испании, когда в Америке приняли закон об однополых браках. Собственно, я против этого ничего не имею — каждый волен строить свою жизнь так, как ему хочется. Друзья же выложили в соцсети фото, на котором видно, что на государственных зданиях Испании вывешены радужные флаги. И под фото комментарий: «А ведь 500 лет назад Великая Инквизиция начинала действовать именно в Испании». Пройдет еще 500 лет, и кто знает, что будет?

- В «Новой Опере» в сентябре представят «Саломею», за сюжет которой Оскару Уайльду сильно досталось. А это было не 500 лет назад. Как вам кажется, какие существуют механизмы решения конфликтов, которые выходят за рамки творческой сферы?

— Если появятся некие приемные комиссии, как это было в советское время, то мы докатимся до того, что было в 30-е годы в питерском Эрмитаже: из запасников извлекались картины, и три человека решали их судьбу — что оставить, что продать. И шедевры уходили, условно говоря, за копейки. Не могу сказать, что готов участвовать во всем, что делают нынешние режиссеры. Но таким образом мы докатимся до театра, в котором сюжет оперы искажают так, что Ленский с Онегиным становятся любовники и стреляются из ревности друг к другу. Так представила пушкинский сюжет Баварская опера.

— Дмитрий Черняков в новом сезоне вернется в Большой театр, чтобы сделать новую редакцию своего спектакля «Евгений Онегин». Вам интересно было бы поучаствовать в этой постановке?

— А мне и старая нравится.

— В условиях сегодняшних реалий она совершенно не смотрится как провокационная…

— А там не было провокации. Музыкальная общественность тогда разделилась на два лагеря: одни сказали, что это гениально, другие поддержали позицию Галины Вишневской. Я вводился в этот спектакль спустя два года после его премьеры, и для меня как артиста, видевшего этот спектакль изнутри, особых вопросов не было. Мне были понятны и режиссура, и смысл происходящего, и взаимоотношения персонажей. Немножко смещены акценты — это правда. Но кто сказал, что в XXI веке трактовка должна быть такой же, как 20 лет назад? Я не ставлю под сомнение, что постановки великого Покровского гениальны, но я и не сравниваю их с черняковскими. Режиссер — всегда соавтор, и, на мой взгляд, он вправе расставлять акценты в соответствии с тем, как он видит, понимает произведение. Это как с кино. Ты читаешь книгу, и у тебя в голове возникают образы. Потом идешь в кинотеатр, смотришь фильм по этой книге и видишь, что-то совсем не то. А бывает наоборот: фильм — гениальный, и после него книжка кажется бредом. То есть мы учитываем то, что и как человек представляет, и от этого отталкиваемся.

В последней картине Онегин приходит с раскаянием, с дикой, неудержимой страстью к Татьяне, хочет вернуть все назад… А что именно он хочет вернуть? Если следовать классической трактовке, то в саду они обменялись парой фраз вокруг озера с лебедями, а потом юная девушка написала ему письмо. И что такого? По нашим понятиям, ничего. Он же вернул обратно это письмо, и никому о нем не рассказал. А если представить, что в саду что-то произошло? Зная Пушкина, можно домыслить — может, там все было? И вот тогда сюжет закручивается по иной спирали. Черняков это и сделал: направил сюжет по иной траектории. И ничего ужасного в этом, на мой взгляд, нет.

— Многие ваши коллеги считают, что певцы, выходцы из славянских стран, не только россияне, обладают генетической связкой с текстом опер Чайковского, и она же отсутствует у представителей, например, романской языковой группы. Вы встречали в своей практике иностранца, у которого получалось сломать этот стереотип?

— По-разному бывает. Зависит это от многих вещей. Если вы когда-нибудь слышали звучание монгольского языка, то удивитесь, что монголы часто практически без акцента и говорят и поют по-русски, а славяне, случается, нет. Испаноговорящий Роландо Виллазон блистательно исполняет партию Ленского — понятно каждое слово. Так что я, пожалуй, воздержусь от высказываний в пользу или против генетических связок.

— У вас получается следить за новыми спектаклями, музыку к которым пишут современные композиторы?

— Каждый вид искусства имеет право на существование, именно потому, что у него есть свой потребитель. Как известно, одному нравится арбуз, а другому свиной хрящик. Соответственно, и музыка современных композиторов кому-то может не просто нравиться, а вызывать поклонение. Другое дело, насколько велика аудитория любителей той или иной музыки, того или иного направления в искусстве. Не уверен, что их эксперименты найдут массовый отклик. Мне кажется, что в ближайшее время мы опять вернемся к тональной музыке.

— Мне очень сложно представить, что возможен такой поворот…

— Жизнь идет по спирали и развивается по своей, не всегда понятной нам, траектории.

— Тем не менее столичные театры шаг за шагом приходят к пониманию, что ставить современников нужно. И нынешний сезон тому доказательство.

— Знаете, почему Метрополитен-опера может позволить себе, скажем, две-три сногсшибательные модерновые постановки в сезон? Потому что остальные 17 — признанные шедевры мировой музыкальной культуры. И ошибка многих театров именно в том, что им хочется чего-то нового, а «старого», проверенного временем, за плечами практически нет. В такой ситуации сложно привлечь зрителя, потому что публика всегда требует разнообразия. Я рад, что «Поворот винта» Ирландского театра, показанный осенью в Москве, вернут сюда, в «Новую оперу». Но тут речь о гениальном Бриттене, чья музыка относится все-таки к XX веку. А вот взять к примеру юбилей Моцарта, когда все пять музыкальных театров Москвы, как один, поставили «Волшебную флейту». Как это объяснить? Что, у Моцарта других опер нет?

— В этом сезоне произошли два события, о которых нельзя не сказать — уход Майи Плисецкой и Елены Образцовой. Знаю, что с Еленой Васильевной вы были в дружеских отношениях. Когда есть такая возможность прикоснуться к человеку, которого и при жизни называли великим, наверное, каждый выносит для себя какой-то урок.

— Безусловно, уход этих двух великих женщин — огромная потеря для нашей культуры, для нашей страны. Майю Михайловну видел только на сцене, а с Еленой Васильевной посчастливилось общаться лично. С ней было легко. Она подкупала простотой в общении, но в этом не было ничего простецкого. Это была простота редкого таланта, огромной душевной щедрости и высокого профессионализма. Она одаривала счастьем общения. И это заставляло стремиться подняться выше, попытаться достичь иного уровня. Наша первая встреча прошла, когда моя карьера только начиналась. Я чувствовал ее поддержку. Самым главным в жизни Образцовой была музыка. На открытии фестиваля «Опера Live» будет два концерта, посвященных Елене Васильевне. Один пройдет 20 октября в зале Чайковского, второй — 22-го октября в Санкт-Петербурге в Большом зале филармонии. В них примут участие певцы, лауреаты конкурса Елены Образцовой. Мы хотим что-то сделать в память о ней. В обеих столицах на домах, где жила Образцова, планируется установить мемориальные доски, и сборы от наших концертов пойдут на это. С Ильдаром Абдразаковым мы говорили по поводу вокальной академии Образцовой, создание которой было ее последним большим проектом. 8 августа академия будет открыта грандиозным концертом. Потом всю неделю будем слушать претендентов. Мы получили 400 заявок от абитуриентов. Мы просто хотим довести дело до конца и осуществить мечту Елены Васильевны. Она это заслужила.

— Вы намерены принимать участие в работе этой школы?

— Поначалу буду заниматься мастер-классами в качестве приглашенного консультанта. Многое зависит от занятости, расписания. Но я думаю, что мы все: коллеги, друзья — по мере сил и возможностей будем лично участвовать в этом проекте.

— Но программа школы рассчитана на выпускников консерваторий?

— Получив фундаментальное и разностороннее образование (я окончил хоровое училище, хоровую академию — у меня есть диплом дирижера, аспирантуру как оперный солист), придя в театр, я не умел на сцене ничего. В «Новую Оперу» тогда принимали выпускников ГИТИСа с разными вокальными данными, но при этом они могли хоть на голове стоять во время пения. Существует реальная проблема, которая заключается в том, что вокальные кафедры музыкальных вузов не готовят именно оперных исполнителей, потому что оперный класс — практически индивидуальное занятие, равно как и актерское мастерство. Сейчас я чувствую себя уверенно на сцене. Особых проблем не испытываю — за десять лет многому научился. Но этому всему я учился в процессе работы. Так что смысл этой вокальной академии как раз в том, чтобы дать молодым певцам возможность с помощью мастер-классов понять как работать с режиссером, дирижером, партнерами. Для этого мы будем приглашать специалистов-профессионалов, и студент сможет получить знания из первых рук. Я надеюсь, что в Питере появится свой центр музыкально-театрального искусства. Мы приложим все силы, чтобы не получилось, как у графа Резанова в «Юноне и Авось»: «Авантюра не удалась. За попытку — спасибо». Уверен, будет непросто, но надеюсь, мы пробьемся.

Юлия Чечикова

www.m24.ru