Станислав Горковенко: «Жизнь подскажет, как нам быть»

В январе народный артист России Станислав Горковенко отмечает юбилей. Заранее поздравлять не принято, поэтому просто насладимся ароматом его немеркнущих воспоминаний, доброжелательностью и дивным чувством юмора. Вспомним вместе замечательных людей и пожелаем маэстро доброго здоровья и прежней творческой неугомонности!

Вдохновенных, серьезных и веселых свершений пожелаем и оркестру, которым Станислав Константинович руководит ровно полжизни.

Напомню: Губернаторский симфонический оркестр Санкт-Петербурга имеет долгую и славную историю. Он был создан сразу по окончании Великой Отечественной войны 10 мая 1945 года, а местом рождения, колыбелью оркестра стало Ленинградское радио, роль которого в жизни советских людей, включая страшные блокадные годы, переоценить невозможно. Радио вселяло надежду, объединяло, просвещало…

Многие годы коллектив так и назывался: Эстрадно-симфонический оркестр Ленинградского радио. А его важнейшей миссией была популяризация музыки ленинградских композиторов. В 1978 году главным дирижером оркестра стал Станислав Горковенко.

— Всё началось, когда мне было 14 лет. Мы должны были в школе сдавать экзамен по музлитературе… И я стал играть ребятам темы из произведений, которые полагалось знать. Викторину такую устроил. Пришла педагог, а я что-то оперное им играл, и она говорит: «Стасик! Как ты подбираешь темы! Ты так здорово запоминаешь музыку. Тебе надо быть дирижером». Так и определился мой путь.

— А вы уже представляли себе, что такое быть дирижером?

— А как же?! Я очень рано стал ходить в оперный театр. Рядом с нами, по соседству, жила артистка Бакинского театра. Она знала, что я занимаюсь музыкой, и проводила меня на спектакли. Так что бесплатно я посмотрел все оперы и балеты.

Я поставил себе цель стать дирижером. Мама не хотела отпускать меня далеко одного, и было решено, что поступать я буду в Бакинскую консерваторию. Но я мечтал стать симфоническим дирижером. А самая лучшая дирижерская школа была в Ленинграде. Тогда там действительно были выдающиеся педагоги — Рабинович, Мусин, Грикуров, Тилес… Мама меня уговорила так: «Поступай на дирижерско-хоровой факультет в Баку, а потом уже, если захочешь на симфонический, — в Ленинград». Таким образом, в ожидании дирсимфа, я закончил дирхор, как говорят в Баку, в ожидании плова — задремал!

Потом пришлось немножечко поработать в Ансамбле песни и пляски. Это был островок русской культуры в бакинском Доме офицеров. Главным дирижером там был Юрий Петров, замечательный человек, благороднейший. Он приехал в Баку из Москвы. А вместе с ним приехал еще один, просто гениальный дирижер — Александр Юрлов. Да… Александр Васильевич Свешников, тогдашний директор Московской консерватории, очень удачно устроил «ссылку» Сан Санычу…

Теперь я уже профессиональный старый дирижер! Я понимаю Свешникова! Зачем держать рядом с собой такую звезду! Восходящую… Это действительно потрясающий хормейстер. У него была необычная внешность. Во-первых, он немножечко косил. Во-вторых… он все время был занят какими-то своими мыслями. Сутулый. Хотя молодой, в общем-то, человек… Но когда он становился к хору — просто красавец! Совершенный. Стройный! Мы все, дирхорята, были просто поражены. Как солнцем на небосклоне…

По специальности я попал в класс к Ларисе Фроловой, а хор у нас вел Александр Александрович Юрлов. Он был всеобщий любимец! Такой демократичный, такой интеллигентный… Слова лишнего не скажет… Потрясающая память! Он знал биографии всех студентов наизусть. С удовольствием ходил к нам, студентам, в гости. Приезжий москвич… Ну, а бакинцы хлебосольные такие, что… Он даже на наших семейных торжествах бывал. Потрясающий человек!

— А как все-таки судьба связала вас с Ленинградом?

— «Ленинград мой, Ленинград мой, родина моя…» Я еще в Баку влюбился в эту песню Листова, в эту музыку, в этот город… Сначала приехал на разведку. Показался на кафедре. Мне сказали: «Вы — наш человек. Но надо знать очень много музыки. Надо расширять свой кругозор. Приезжайте на будущий год. Вы для нас желаемый абитуриент». Как мне потом в характеристике написали: «Исполнительски одарен». Эти два слова стали для меня просто золотыми.

Ну, я позанимался, набрался ума-разума. Приехал заранее. Приютил меня мой знакомый пианист, мой старший друг Александр Семёнович Розанов, он же и устроил меня работать концертмейстером на кафедру в Институт Лесгафта, на художественную гимнастику. Я и в Баку этим баловался — играл на рояле художественным гимнасткам, ездил в Москву на соревнования в качестве пианиста сборной команды Азербайджана. Там были солидные, сложные произведения. И вот в Ленинграде я сразу поступил на работу в качестве пианиста и… педагога по музыкальной литературе… в Институт физкультуры! Из библиотеки не выползал, всё штудировал, подготовился хорошо и с блеском поступил в консерваторию.

— В класс Николая Семёновича Рабиновича…

— Да-да-да. Когда я к нему пришел, тот сразу же: «По рукам!» Сказал, что у меня очень индивидуальная и очень понятная мануальная техника. Похвалил ее. И однажды при всем классе бросил такую фразу: «Мне нравится в вас то, что у вас со сменой гармонии меняется выражение лица». Вот такое услышать от такого музыканта!.. Господи, как будто это было вчера… Мы занимались в 27-м классе. На уроках, как водится, сидели все. А класс у нас был интернациональный. Из бакинцев было двое — оба Рауфа, Абдуллаев и Керимов. Йозас Домаркас с нами учился и его младший брат Стасис… А Рабинович продолжает: «Посмотрите, посмотрите, как Стасик стоит! Еще не дирижирует, а уже готов! Готовый дирижер». Потом ко мне подходили: «Стасик, вот когда ты делаешь это движение, какая группа мыщц работает?» Щупали спину: откуда идет эта мышца… Я им: «Да что вы! Всё просто. Вот так и так…» Все: «Ага, ага!..» Простите, что я такие вещи говорю, но это всё — правда. И мои соученики дразнили меня «Профессор! Профессор ты у нас!»

— А как складывалась жизнь «профессора» после консерватории?

— Я окончил консерваторию и сразу поступил в аспирантуру. Рабинович хотел определить меня к Мравинскому, но тот из консерватории ушел. Не знаю почему. И я остался у Рабиновича. Аспирантура была заочная — значит надо было работать. Заведующая отделом распределения, очень симпатичная женщина, очаровательная совершенно, предложила мне то ли Хабаровскую филармонию, то ли что-то еще подальше. А я учился вместе с Темиркановым. И Юра, спасибо ему, бросил мне гениальную фразу: «Не уезжай никуда». Я и остался.

И вот однажды встречаю на улице композитора Владислава Ефремова. Владика. Встретились мы около пирожковой на Невском, поели, и он вдруг говорит: «Сейчас открылся такой красивый театр! Мюзик-холл называется. Приходи, посмотри, что это такое!» Я подумал: «А почему бы не посмотреть? Ну, поработаю годик-другой, потом пойду в театр». Об оркестре даже и не мечтал. А театр меня тогда очень интересовал. Думал, пойду в МАЛЕГОТ. И вот с такими мыслями пошел к Илье Яковлевичу Рахлину. Он тогда был художественным руководителем Мюзик-холла. Рахлин сразу говорит: «Всё. Я вас беру!» Пришел домой, а жена: «Ну, какой Мюзик-холл…» Я: «Рэна, пойди сама и посмотри». Когда она увидела декорации Семёна Манделя… Его потрясающие костюмы… хореографию Михаила Годенко… Годенко, кстати, приезжал в Баку в Ансамбль песни и пляски, работал там постановщиком, так что мы были знакомы.

Короче говоря, я проработал там не два года, как собирался, а все десять… Мюзик-холл тогда был единственным театром, который регулярно ездил за рубеж. Первая же поездка в 1969 году — в Париж! «Олимпия»! Представляете! Это было потрясение. Полтора месяца я жил в Париже!

— Что вы тогда в Париж привезли?

— Это был спектакль «Нет тебя прекрасней» — о Ленинграде. Музыку написал Станислав Пожлаков, для гастрольных выступлений пригласили Эдиту Пьеху, Муслима Магомаева… И в последующие годы гастроли не прекращались. Было замечательно! Я собрал совершенно новый Эстрадный оркестр Ленинградского мюзик-холла и многих ребят научил дирижированию. Ну, не многих, у многих не получается, но человека два-три дирижировали, чтоб у меня была возможность отдышаться. Мы записали несколько дисков… Но однажды судьба предложила новый поворот. Родился долгожданный младший сын, и я понял, что разъезжать по гастролям так часто больше не могу, и… перешел на работу в Эстрадно-симфонический оркестр Ленинградского радио.

— Новая жизнь началась…

— Это была эпоха расцвета ленинградской композиторской школы: Александр Колкер, Георгий Портнов, Андрей Петров, Вениамин Баснер, Исаак Шварц, Виктор Плешак, Станислав Пожлаков и еще многие-многие едва ли не каждый день приносили свои новые сочинения, чтобы записать их на радио. Когда не стало Василия Павловича Соловьёва-Седого (в 1979-м), оркестру присвоили его имя.

…После Мюзик-холла, где я проработал 10 лет и где один и тот же спектакль приходилось исполнять сотни, если не тысячи раз, это было трудным, но безусловным счастьем!

С нами выступали лучшие эстрадные певцы — Эдита Пьеха, Мария Пахоменко, Эдуард Хиль… и, конечно, выдающиеся оперные солисты — Ирина Богачёва, Галина Ковалёва, Николай Охотников, Сергей Лейферкус, Владимир Панкратов, Анатолий Манухов…

И с классикой я никогда не прерывал отношений. Записал, например, оперу Равеля «Испанский час», балет де Фальи «Треуголка». В те же годы начал выступать с симфоническими программами, в том числе и в Большом зале филармонии, где продолжаю выступать по сей день.

Я люблю публику. Обожаю ленинградцев-петербуржцев. Ни в каком другом городе не представляю свою жизнь. С тех пор как перебрался сюда из Баку, не перестаю восхищаться: какое благородство ходит по улицам!

И оркестру есть чем гордиться. Мы записали почти сотню дисков.

Среди них даже мировая премьера — опера Умберто Джордано «Король» («Il re»). Записали с интернациональным составом солистов и выпустили в Италии. На обложке пластинки есть печать: «мировая премьера». Эту оперу когда-то, в 1930-е, ставил Тосканини, но записывать не стал. А Горковенко взял и сделал!

Мы много гастролировали. Японию объездили всю «сверху донизу»! Там нас прекрасно принимали. В течение трех недель мы ежедневно (!) играли Шестую симфонию Чайковского в разных городах… Я думал, что просто скончаюсь. Потому что столько раз переживать эту трагедию, столько раз умирать… невозможно! Однако — выжил!

Руководил нами очень хороший человек. Он очень любит русских и обожает Чайковского. Я ему всё пытался рассказать про других… Вот Глазунов, мол, есть, Рахманинов… Он улыбался так мило: «Да-да-да…» А потом: «Нет! Чайковский!»

…В 1990-е, когда в стране многое стало меняться, все радийные коллективы оказались, попросту говоря, бездомными. Радио больше не в силах было нас содержать. Но поскольку там работали и работают благороднейшие люди, года два нам давали возможность безвозмездно пользоваться студиями. Но проблему надо было решать. Помню, мы собрались втроем: Андрей Петров, Царствие ему Небесное, тогдашний губернатор Владимир Яковлев и я. А как раз тогда по стране покатилась новая волна — в самых разных регионах стали появляться губернаторские коллективы. Вот мы и решили: пусть наш оркестр тоже будет Губернаторским симфоническим! А недавно образовался Центр музыкальной культуры «Чайковский», и мы вошли в его состав. Появился новый статус, новая база. Мы немножечко тверже стали стоять на земле. А дальше — жизнь должна подсказать, как нам быть.

Ну, а если уж совсем откровенно… Самая главная моя радость сегодня — моя двухлетняя правнучка!

Беседовала Наталия ТАМБОВСКАЯ

Источник: www.nstar-spb.ru