«…За роялем сидел аскет, философ, мудрец, знающий нечто такое, от чего музыка — лишь часть…» Разговор о концерте 2 февраля захотелось начать именно с этих слов. И хотя Святослава Рихтера, которому они посвящены, и героя вечера разделяют километры времен и эпох, между ними, несомненно, есть связь. И не только потому, что в юности наш нижегородский гость был удостоен стипендии имени великого пианиста. «Я вместо звезд все время вижу ноты», — замечал Святослав Теофилович. Наверное, Евгений Брахман может сказать о себе то же самое.
Стоит ему лишь прикоснуться к клавиатуре, как зрители сразу попадают в другое измерение. Концерт Ре-мажор Й. Гайдна перенес нас под своды античного храма. Рафинированная стройность форм, где каждый «бантик» на своем месте, сочеталась с кристальной ясностью интонационных векторов, пронзающих дымчатое струнное полотно Камерного оркестра под руководством Сергея Григорьева (сольно музыканты исполнили Дивертисмент Си-бемоль мажор В. А. Моцарта). Сам пианист походил на древнегреческого архитектора. Он бережно возводил хрупкие аккордовые колоннады, умело «прикидывал» каденции с изысканными вензелями мордентов, форшлагов и трелей и детально прорисовывал филигранные динамические штрихи. И все это на удивление гладко, само собой, будто невзначай задевая клавиши и вместе с тем достигая такой глубины, что впору захлебнуться.
Первая часть, ненавязчиво накрапывающая дождем игольчатого стаккато, стремглав набирала обороты. Солист технично строчил свою партию, склеенную из мелкого пунктира. Вторая часть, благозвучная и целомудренная, была сравнима с хрустальным сосудом, переполненным чистейшим, точно слеза, пианиссимо (поиски новых уровней тишины — одно из любимых занятий Евгения Брахмана). В финале, исходящем радостным нетерпеньем, исполнитель устроил настоящую гонку. Ноты бросились врассыпную, будто жемчуг разметался по бархату. Реактивные пассажи мчались со скоростью ракеты, запущенной в космос, так что мы насилу успевали уследить за ними.
О редком и, как правило, не свойственном инструменталистам актерском таланте Евгения Брахмана красноречиво рассказал Концерт № 1 Д. Шостаковича. Теперь пианист играл роль бесшабашного забияки, наводящего ужас на всех дворовых мальчишек. Прочь белые воротнички и хорошие манеры! Фортепианная тема, разбитная и «до безобразия» неряшливая, налетела подобно урагану. Дурачась и гримасничая, солист лихо расправлялся с ритмическими абракадабрами и мелодическими вывертами, к которым композитор питает особую слабость. На ум пришли знаменитые есенинские строки:
«Я московский озорной гуляка.
По всему тверскому околотку
В переулках каждая собака
Знает мою легкую походку…»
Но истинный кутеж начался с появлением трубы (заслуженный артист России Андрей Москалев, Ульяновск, порадовавший также Романсом из кинофильма «Овод»). Выстрелив задиристым квакающим пассажем, она еще больше раззадорила не на шутку разошедшийся рояль. И даже неповоротливая средняя часть в едва ощутимой вальсовой фактуре, возникшая внезапным стоп-кадром и омраченная тревожным набатом в басовом регистре, уже не могла унять веселья.
Ну, а дальше… художник взял самую тонкую кисть, осторожно обмакнул в акварель, мечтательно закрыл глаза и принялся водить ею по мокрой бумаге. Музыкальный холст, переливающийся призрачными световыми бликами, вкрадчивыми гармоническими поползновениями и серебряной пылью хроматических гамм, заискрился «Лунным светом» и «Островом радости» К. Дебюсси. И, казалось, нет в мире ничего прекраснее этих импрессионистских пейзажей.
Мария Митина
Чувашская филармония
