Дмитрий МАСЛЕЕВ: Главное для меня — жить по совести и быть хорошим человеком

Кто станет победителем среди пианистов XV Международного конкурса имени П. И. Чайковского? Интрига сохранялась до последнего момента, и когда огласили результаты, то подавляющее большинство встретило единодушными аплодисментами российского участника Дмитрия Маслеева. Возможно, упрек всем нам, что этого музыканта мы не заметили ранее, а возможно — вопрос в самой системе нахождения и продвижения новых имен. До сих пор телефонное право, рекомендации «по знакомству», «родственные связи» в подавляющем большинстве случаев играют главную роль в формировании карьеры молодых талантов. Нет равного для всех критерия отбора — открытых прослушиваний, системы «одного окна» в концертных организациях, куда могли бы обратиться новоиспеченные лауреаты, жаждущие служить ее величеству Музыке.
Мы беседуем с Дмитрием Маслеевым о том, легко ли быть пианистом в России

Евгения КРИВИЦКАЯ

— Участвовать в конкурсе Чайковского — «голубая мечта» многих российских пианистов. А для вас?
— Нет, это был очередной мой конкурс. Увидел его анонс, потом ждал, когда откроется сайт, обнародуют программу. Там всё долго решалось. Да и я подал заявку в самый последний момент — оставляю «на потом» бумажные дела. Ленюсь.

— До этого вы участвовали во Втором Всероссийском конкурсе, где победитель получал право принять участие на Чайковском без отбора. В этом причина?
— Нет, тем более что такое решение огласили уже во время конкурса.

— Вы не заняли там первого места, а тот, кто его получил, не прошел потом в финал конкурса Чайковского. Вот парадоксы судьбы.
— Места на конкурсе — не самое главное.

— А что — главное? И чем вас притягивают конкурсы — в вашей биографии их довольно много.
— Это была фактически единственная возможность для меня публично выступать. Широкого массового внимания за годы обучения не удалось привлечь. Какую-то репутацию в узких кругах снискал — ведь играл же я на экзаменах, где меня слушала вся профессура Московской консерватории. Но серьезных сольных выступлений, которые могли бы привлечь внимание критиков или руководителей концертных организаций, не было. Я пытаюсь вспомнить насчет моих сольных концертов в Москве — их было буквально один-два: в Доме Алексея Лосева, в Музее Истории России на Тверской. Публики было совсем немного, и так это и прошло.

— А вы сами не пытались себе организовывать что-то? Спасение утопающего — дело рук самого утопающего или нет?
— В данном случае — самого утопающего. Я, как уже сказал, предпочел участие в разных конкурсах, в основном в Европе: имени Адилии Алиевой во Франции, имени Шопена в Риме, имени Антонио Наполитано в Салерно, в Италии. Конечно, это были состязания не такого масштаба, как конкурс имени Чайковского. Я регулярно изучал анонсы, которые публикуются на сайте Марты Аргерих-Густава Алинка и выбирал те, что могли бы мне подойти по программе и по финансовым затратам — сколько будет стоить перелет, гостиница. Ведь всё оплачивается из личного кармана. Через Атлантику я так ни разу и не слетал.

— Ну, весь мир теперь перед вами! Скажите, а почему вы выбрали музыку, стали пианистом?
— Стечение случайностей. Как мне родители рассказали, в обычной общеобразовательной школе у нас в Улан-Удэ была некая музыкальная студия. Когда меня мама повела записываться в первый класс, то случайно перепутала дверь и зашла в эту студию. Меня прослушали, зачислили, и так я начал заниматься музыкой. Мне очень повезло с первым педагогом, Ольгой Андреевной Черных, у которой я учился первые шесть лет. Она привила мне любовь к музыке, к занятиям. Но в настоящую творческую атмосферу я окунулся все-таки уже в Новосибирске, поступив в школу-десятилетку для одаренных детей в класс к Ирине Исаевне Берман.

— Ваш переезд в Новосибирск произошел по семейным обстоятельствам? Из-за родителей?
— Нет, я именно поехал туда учиться. Там был мой старший брат — он пошел по технической специальности. И мы вдвоем с ним и с бабушкой снимали в Новосибирске квартиру. Помню свои первые ощущения после переезда в этот город и поступления. Мне дико понравилось, что все вокруг музыканты, дружелюбная обстановка, что уроки проходят и по общеобразовательным, и по музыкальным предметам. Как будто попал в другой мир.

— Что вы предпочитаете играть? Вы — романтик, или приверженец современного искусства?..
— Мне сильно импонирует музыка русских композиторов — Чайковского, Рахманинова. Что касается стилей, то наибольший интерес у меня к романтизму, хотя я обожаю токкатность Прокофьева.

— А Шостакович?
— Отчасти, ведь в его сочинениях присутствуют разные стили: люблю и его джазовые сюиты, и фортепианные концерты.

— Вы сами джаз играете?
— Совсем чуть-чуть, который нотами записан, — сочинения Николая Капустина, к примеру. Не импровизирую.

— Сейчас модны различные транскрипции, некоторые пианисты, как Вячеслав Грязнов, проявили себя на этой стезе.
— Да, я знаю его переложения, Вячеслав делает их с большим вкусом. Сам я не пробовал себя в этой области, но охотно включаю транскрипции в свой репертуар — песни Шуберта в переложении Листа, «Пляски смерти» — Сен-Санса и Листа, которые я играл сейчас на конкурсе. Как-то я даже попробовал составить целую программу из транскрипций — минут на сто.

— Где ее играли?
— Пока это только проект.

— А как вы вообще составляете свои программы?
— Интересно найти какую-то объединяющую идею, но чаще всего приходилось составлять, исходя из конкурсных требований: там ведь достаточно строгий регламент — и по времени, и по авторам, и по жанрам. Так и «надергиваешь» отовсюду понемножку.

— У вас в наступающем сезоне грядет концерт в Московской консерватории. Что сыграете?
— Будут Соната Гайдна, Вторая соната Шумана соль минор, как раз листовские транскрипции песен Шуберта, «Вариации на тему Корелли» Рахманинова, пьесы Чайковского из опуса 72, «Пляска смерти» Сенс-Санса-Листа-Горовица.

— «Пляска смерти» в сольной фортепианной версии — такая раритетная вещь. Как вы ее нашли и что побудило включить в репертуар?
— Несколько причин. Когда я учился на первом курсе консерватории, мне мой педагог, Михаил Степанович Петухов подарил свой диск с произведениями Листа, где, в том числе, записал транскрипцию «Пляски смерти» Сен-Санса-Листа. Там много было интересного, например, «Испанская рапсодия» Листа в концертной обработке для фортепиано и струнного оркестра, которую сделал сам Михаил Степанович. Мне очень понравился диск, и даже захотелось самому некоторые вещи оттуда исполнить. В частности, я стал искать что-то в Интернете о «Пляске смерти» и нашел запись Алексея Султанова — он как раз взял версию Владимира Горовица.

— Она еще сложнее, чем листовская?
— Скорее более эффектная. Сложнее — не думаю. Наоборот, удобнее в пианистическом плане. И мне важно было, что ее не так часто играют современные пианисты. Стремлюсь выбирать менее заигранные произведения, хотя не всегда получается.

— Концептуальные программы скорее позволяют «выделиться из толпы». Конечно, всё зависит от амбиций. Ваши жизненные устремления и цели каковы?
— Главное для меня — жить по совести и быть хорошим человеком. А карьерные амбиции… Когда я занимал первые места на конкурсах, то, не скрою, было приятно, возникало чувство удовлетворения. Для меня, как я уже говорил, это больше возможность выступить публично, реализоваться как музыкант.

— Вы прошли полный образовательный цикл в России: спецшкола-десятилетка для одаренных детей, консерватория, аспирантура. И все же решили продолжать учиться. Почему?
— Знакомство мое с директором академии Вильямом Наборе состоялось года 4 назад, на мастер-классе, организованном Санкт-Петербургским домом музыки. Хотя об академии я знал и раньше. Тогда я не стал подавать заявку, даже не думал об этом. После окончания аспирантуры у меня был выбор — пробыть год в Казани (перманентно я жил там некоторое весьма продолжительное время), работая концертмейстером, либо, можно сказать, пуститься в авантюру, уехать на год за рубеж. Так как со времен первой моей поездки в Италию эта страна произвела на меня большое впечатление, то решил поехать туда. И, конечно, очень захотел именно в эту Академию. Подал заявку, прошел прослушивание. Жил я там примерно полтора месяца осенью, и после нового года до июня. Это был замечательный опыт общения с великолепными профессорами, а также со студентами из разных стран. И, что немаловажно, в перерывах между занятиями все разъезжались, и я оставался там один на один с роялем. Так что заниматься можно было очень много.

— Вы — дипломированный выпускник Московской консерватории, но со своими педагогами связь сохраняете. «Постороннее ухо» важно не только для вокалистов, но и для пианистов?
— Поддержка Михаила Степановича Петухова и его присутствие для меня очень много значило во время конкурсных испытаний. Ему необходимо было отлучиться в середине прослушиваний, но, когда я попросил его вернуться по возможности, он бросил свои дела и приехал снова в Москву, за что я ему крайне благодарен. От директора итальянской академии Вильяма Наборе я также получал очень ободряющие sms с советами и поддержкой. Вообще хочу сказать, что моральная поддержка на подобного рода мероприятиях крайне важна. Что касается дальнейшего — я уверен, что еще не раз приду на урок к Михаилу Степановичу, разучивая новые произведения, да и при зарубежных гастролях в Европе также по возможности продолжу принимать участие в занятиях в Академии на озере Комо. Хотя, конечно, быть прилежным учеником теперь там не получится.

— А за пределы музыки успеваете выходить?
— Конечно, в мире много интересных вещей. Я только последний год, когда находился в Академии на озере Комо, был вынужден ограничить себя занятиями на фортепиано.

— А до этого? Вот вы будучи студентом иногда захаживали на лекции, занимались свои пять часов в день на фортепиано. Но оставалось же свободное время…
— Во-первых, я прилежно ходил на лекции…

— Вы отличник?
— Да, стыдно сказать — у меня везде красные дипломы.

— Всё же увлечения есть? Слышала, что вы любите фотографировать?
— Да, но это чисто для себя.

— Снимаете на телефон?
— Нет. Предпочитаю хорошую аппаратуру. Появилась после моей первой победы на конкурсе, в Тамбове. Я учился тогда на втором курсе, и почти все призовые деньги потратил на покупку зеркального фотоаппарата фирмы «Sony».

— За эти годы обновили технику?
— Да, хотя верность «Sony» сохранил.

— Вы только что вернулись со своих первых послеконкурсных гастролей. Расскажите, где выступали.
— Меня пригласил Валерий Абисалович Гергиев принять участие в Тихоокеанском международном фестивале в Японии. Там состоялось 4 концерта: в концертном зале в Саппоро «Китара», на открытом воздухе в парке Саппоро — он был посвящен памяти основателя фестиваля Леонарда Бернстайна. Потом мы поехали в Иокагаму, а заключительный концерт прошел в Токио, в Сантори-холле. Впечатления — грандиозные.

— Известно, что вас ждет впереди?
— 25 августа выступаю в Стокгольме, потом 4 сентября — на открытии сезона Московской консерватории в Большом зале, затем лечу в Роттердам играть Второй концерт Рахманинова на фестивале, который проводит Валерий Гергиев. И потом будет 5–6 концертов в месяц.

— Верите в предопределенность судьбы?
— Глобально не задумывался. Пусть всё идет, как идет. По жизни вроде как плыл по течению, но это благодаря тому, что мне просто невероятно везет на хороших людей, в первую очередь на педагогов, которые всегда помогали и направляли меня, так сказать, в сторону, где течение.

mus-mag.ru