«Всё зависит от учителя»

«Ажиотаж!» - слышалось со всех сторон на открытии Фестиваля музыкального искусства в минувшее воскресение. Самое значимое культурное событие города началось - и зал ДК «Пушкино», не способный принять всех желающих послушать профессиональное исполнение классических произведений, уже не кажется таким большим. Тем более если выступает не просто заслуженный артист и заслуженный деятель искусств РФ, а один из лучших в стране органистов, чей инструмент нов и необычен для Пушкино - Алексей Александрович Паршин.

Читайте интервью с Алексеем Александровичем на странице ... .

- Как вы попали на пушкинский фестиваль?

А.А.:- Меня пригласила Наталия Михайловна Калиничева — его главный организатор и вдохновитель. Я очень ценю людей, которые делают подобные вещи, которые имеют внутренний запал, горение, творческий азарт, подвигающий их на подобные инициативы. А раз есть фестиваль, значит, людям это нужно, почему же не откликнуться?

- Расскажите о программе вашего концерта - «Орган сквозь три столетия». Вы представляли её раньше?

А.А.:- Подобные программы, конечно, уже были. Дело в том, что я не знал, какой в моём распоряжении будет инструмент (ред.: переносной цифровой орган взят Фестивалем в аренду), поэтому привёз с собой некоторое количество нот, чтобы уже «на месте» определить, что может хорошо здесь звучать и быть интересным для людей. Ведь, может быть, многие никогда и не были на органном концерте. Инструмент, на котором пришлось играть, не относится к числу самых богатых по количеству тембров, тем не менее, их вполне достаточно, чтобы при внимательном отношении и определённом опыте обращения сделать интересные звуковые картинки.

- Насколько популярен орган среди будущих музыкантов, поступающих в консерваторию?

А.А.:- Лет десять-двадцать назад интереса, кажется, было больше, — сейчас другая эпоха… Тогда можно было учиться по двум специальностям бесплатно. Теперь возможности заниматься органом как второй специальностью (а раньше именно так и было) на бюджетной основе нет, а у многих людей, которым нравится этот инструмент, далеко не самые богатые родители.

Разные есть ребята. В прошлом году ко мне в класс поступило трое студентов, которые раньше занимались факультативно. Они, в принципе, могли продолжить образование за границей, но остались у меня и сейчас, чтобы учиться, вынуждены платить немалые деньги. Есть и другое. Обучение на нашем инструменте связано со многими лишениями в молодой жизни — ранние вставания, например... Не каждый может купить себе домой цифровой орган, для занятий надо приезжать в консерваторию, а инструментов там гораздо меньше, чем тех, кто на них занимается. Профессионально ориентированных ребят немного. Многие из них — мои ученики, и это очень приятно. Они учатся и концертируют, прекрасно преподают. Среди них — Анна Учайкина. Она также участник Пушкинского фестиваля. Учайкина— боец, яркий музыкант с большим концертным и конкурсным опытом. Я могу смело сказать, что если бы у меня была всего лишь одна такая ученица, то моя педагогическая жизнь была бы прожита не зря.

- Молодые музыканты тоже получают степень бакалавра после новой образовательной реформы?

А.А.:- В консерватории осталась та система, которая была в России испокон века и давала блистательные результаты. И мы не жалеем, что она действует. Я точно не жалею. По большому счёту, не так важно — какова система. Кажется, Ференц Лист говорил: «Хорошая вещь — система, только я никогда ей не пользовался». Всё зависит от учителя, а не от всяких там методик… Могут быть изумительные программы, но если учителя настоящего нет... Я иногда читаю в аннотациях: «окончил Московскую консерваторию». Ты можешь окончить чей-то класс консерватории, тебя не стены учат! Да, они вдохновляют, помогают, но не учат. Учат конкретные люди.

Собственно, одна из самых важных целей педагогического труда — научить человека работать самостоятельно. И даже если сразу не получается, ты делаешь всё, чтобы способствовать её достижению. Характерная черта наших старых фортепианных педагогов — то, что они вкладывали необыкновенную любовь к ученику, к делу — эти вещи сливались воедино. Они не просто гениально учили, они требовали, порой очень жестко и бескомпромиссно. И то, и другое было проникнуто огромной любовью к музыке и человеку, настолько они не жалели живота своего и хотели добиться, чтобы ты не просто понял, «воспроизвёл», а способен был закрепить, сделать это частью своего «я». Всё равно ведь каждый сыграет по-своему — никто, даже самый средний по уровню одарённости человек, не может никого копировать. Ещё мой московский органный учитель Леонид Исаакович Ройзман говорил — никогда не бойтесь подражаний. Потерять индивидуальность может тот, у кого её не достаёт. Я бы прибавил: если человек среднего уровня пытается подражать и достигает в этом хороших результатов, он делается просто культурным музыкантом и может приносить пользу как учитель. И здесь нет ничего плохого.

- А современные студенты отличаются о тех, какими были вы?

А.А.:- Отличаются. Знаете, людям старшего поколения всегда кажется, когда они учились, было лучше. Может это и не так, но... Сейчас меньше людей, которые горели так, как многие из нас. Сейчас есть какая-то невидимая плита, которая над многими довлеет и не даёт развернуться в надежде на то, что ты состоишься. Да и не денежная это профессия. Сейчас меньше людей, которые готовы были бы терпеть это во имя своего призвания. А терпеть надо много. В том числе и хорошего педагога — он живой человек, может перегибать палку. Учителя, как известно, все разные. Есть и такие: получилось — хорошо, не получилось — потом получится. Мой главный учитель – великий пианист-педагог Илья Романович Клячко таким не был. Работал просто на износ — ни один урок меньше двух часов не длился. А рекордный шёл четыре с половиной или пять часов — причём что он со мной делал! Но такие люди у меня причислены к лику святых, потому что они жили для других, они жили для искусства. И не так просто — через слова, а через дело. А когда Л. И. Ройзман что-то объяснял — как это ему было свойственно, пунктуально, энергоёмко, расставлено, а мы нетерпеливо реагировали: «Да, спасибо, Леонид Исаакович, я знаю», он жёстко парировал: «Деточка, в нашем деле “я знаю” значит “я умею”». Ройзман научил многим вещам, непосредственного отношения к творчеству не имеющим, но без которых оно не состоится... Я ему за это особенно благодарен. У меня были лучшие учителя. Они учили быть тем, каким ты можешь быть и убирали то в тебе, что мешало. Порой это был очень жёстко. И мы обижались. Но недолго, потому что тогда ещё нам хватало сознания, что если на тебя кричат, значит от тебя чего-то ждут, значит твоя личность имеет для того, кто на тебя кричит, значение. А вот как мучаются те, на которых не кричат? Ройзман говорил: «Деточка, если я не вижу в человеке ничего такого, что ж я буду повышать голос? Я с ним ровный, спокойный, поглаживающий по головке». Сейчас уже другое... Но я не скажу, что таких, как мы, уже нет. А хороший студент — это вообще кто? Такой студент, которому не страшны эмоциональные траты и издержки. А сейчас молодёжь часто боится именно этого.

- С 2004 года Вы — художественный руководитель цикла Благотворительных органных концертов в историческом Портретном зале Главного военного госпиталя им. Н. Н. Бурденко. Как появилась идея проведения таких концертов?

А.А.:- Это очень важная составляющая моей деятельности. Главный военный госпиталь — историческое место, где служил мой отец. Когда он рассказывал о госпитале довоенных и военных времён, у него как-то особенно светились глаза. То, что от родителей идёт в детстве — особые семена, которые ложатся на особую почву детской души. И вот когда я впервые увидел Портретный зал — старинный зал Павловской эпохи — он меня так поразил, что захотелось, чтобы там непременно зазвучал орган...

На концерты в госпитале приходят люди, перед которыми наше Отечество и все мы должны снять шляпу. Это цвет нации. Но многие из них именно на органных концертах впервые «вживую» сталкиваются с академической музыкой. Когда, вдохновлённые концертом, они говорят: «У меня завтра операция, после ваших концертов никакой операции не надо». Я понимаю, что это значит. Музыка — это особое лекарство. Оно может усилить возможности медицины.

Я сам веду эти встречи, разговариваю с публикой, даю ключик для восприятия — Баха они, может, и знают, а других? А когда начинаешь рассказывать о музыке, почему она такая, на что нацелена, какие стороны мироощущения отражает, человек перестаёт беспокоиться, что до него не дойдёт, перестаёт зажиматься. Я всегда говорю — вы совершенно не обязаны всё любить. Я, музыкант-профессионал, люблю далеко не всё, что считается высоким искусством.

- Алексей Александрович, пожелайте что-нибудь нашему Фестивалю.

- Дальнейшего расцвета. Такое замечательное дело и бережное, вдохновенное отношение удивительны. Это явление надо всячески оберегать и поддерживать. Желать-то просто, а исполнить? Я помню, когда мы со студентами в присутствии отца Павла Трошинкина, большого любителя академической музыки, говорили о содержании искусства и любви как главной его составляющей, он своим дьяконским басом промолвил: «Запомните все, любовь — это действо!»

Подготовила Анна Ефимова

Статья опубликована в газете "Пушкинский вестник" от 7 февраля 2013 года.