Фотографии невидимого. Композиторы издательства Le chant du Monde

Московское трио:
Народные артисты России

Александр Бондурянский (фортепиано)
Владимир Иванов (скрипка)
Михаил Уткин (виолончель)

Екатерина Кичигина (сопрано)
Марина Рубинштейн (флейта)
Евгений Бархатов (бас-кларнет)
Станислав Малышев (скрипка)
Ольга Галочкина (виолончель)
Андрей Никитин (ударные)
Мона Хаба (фортепиано)

Ансамбль солистов «Студия новой музыки»
Дирижёр — Игорь Дронов

В программе:
Лев Книппер
Трио для фортепиано, скрипки и виолончели

Даниэль д’Адамо
«Дыхание» для бас-кларнета и виолончели

Александр Мосолов
«Жизнь прошла» для сопрано и камерного ансамбля (версия Ю. Каспарова)

Виссарион Шебалин
«Je suis ici» для сопрано и камерного ансамбля (версия Ю. Каспарова)

Луи Ризо-Салом
«In/Out» для флейты соло

Юрий Каспаров
«Пять фотографий невидимого» для ансамбля

Рамон Ласкано
«Wintersonnenwende-3» для скрипки, виолончели, фортепиано и ударных

Эдисон Денисов
«Жизнь в красном цвете» для сопрано и ансамбля

Билеты можно купить в кассах и на сайте Московской консерватории

Издательство «Ле Шан дю Монд» в настоящее время — старейший из существующих ныне издательских домов Франции. В этом году ему исполняется восемьдесят лет. Его основал в 1938 году критик и писатель Леон Муссинак — человек левых убеждений, и с тех пор за «Ле Шан дю Монд» укрепилась слава «красного» издательства. Однако собственно политизированной продукции (типа «песен протеста» и др.) у издательства было немного. Гораздо важнее, что именно они стали проводниками музыки композиторов СССР (Шостаковича, Прокофьева, Хачатуряна) во Франции и во многих случаях по всему миру. При этом «Ле Шан дю Монд» издавало не только официально признанных в СССР авторов — в его каталоге были и Эдисон Денисов, и Александр Мосолов… Идеи коммунизма, как известно, не победили. Но поначалу маленькое независимое издательство выстояло во всех войнах, коммерческих и политических, и по-прежнему издает новую французскую и русскую музыку вне зависимости от того, «прав» или «лев» автор. В этом концерте вы услышите как хорошо знакомых авторов, так и малоизвестных в России (среди них Даниэль д’Адамо, Луи Ризо-Салом, Рамон Ласкано — а между тем, это звезды первой величины каталога издательства!), а также советских композиторов Книппера и Шебалина, очень редко появляющихся в программах наших концертов.

____________________________________________________________________________

Трио Льва Книппера исполнит Московское трио — Александр Бондурянский (фортепиано), Владимир Иванов (скрипка) и Михаил Уткин (виолончель).
Трио стало одним из последних сочинений Книппера. Позднее он напишет только последний квартет и последнюю симфонию. Сочинение он посвятил супруге и соратнице, долгие годы проработавшей в Московской консерватории и возглавлявшей кафедру истории и теории исполнительства, Татьяне Гайдамович.
Трио представляет собой одночастный камерный цикл. Открывается вступлением с острохроматической темой, напоминающей о молодых сочинениях Книппера, созданных под влиянием немецкой музыки 20-х гг. Эта тема с широкими диссонирующими интервалами предвосхищает тему главной партии сонатного Allegro, в котором и побочная тоже носит заостренный, экспрессивный характер томления. Вместо разработки следует новая часть, Adagio, возвращающая нас к классической тональности (Соль мажор — До мажор), хотя и с пряными, почти «джазовыми» гармониями. За Adagio следует Allegretto, выполняющее здесь роль скерцо (до мажор), движение которого прерывается вторжением темы вступления, но на тон ниже (от До, что наводит на мысль об утверждении тональности ближе к концу одночастного цикла). Но это всего лишь краткая передышка перед бурным и кратким финалом (Vivo), завершающимся медленной, патетической кодой.

_________________________________________________________________

В концерте прозвучит романс Александра Мосолова «Жизнь прошла» и романс Виссариона Шебалина «Я здесь, Инезилья» в обработке Юрий Каспаров (Yuri Kasparov):
Главный редактор издательства «Le Chant du Monde» Эрве Дезарбр предложил мне сделать обработки двух романсов Шебалина (1935) и Мосолова (из цикла «Три стихотворения» Александра Блока, 1946) для состава, ставшего традиционным в ХХ веке — состава «Лунного Пьеро» Шенберга. Это было сделано с тем, чтобы избежать резкого контраста с остальными сочинениями программы, большинство из которых используют те же инструменты из шенберговской «наборной кассы». Я никогда не знал этих сочинений, и мне было любопытно сравнить известнейший романс Глинки «Я здесь, Инезилья» с редкой версией Шебалина. Стилистически я не испытывал здесь особенного «столкновения» с характерным стилем советской музыки. Я как-то легко всегда отношусь к любой стилистике и к любому жанру. В любой музыке можно найти что-то близкое, важное и нужное, если понимаешь язык и принципы построения. Здесь с этим проблем не было, и потому я работал с удовольствием!
____________________________________________________________

Луи Ризо-Салом (1971−2013) о своем сочинении для басовой флейты In-Out, которое исполнит Марина Рубинштейн (Marina Rubinstein):
В In/Out я старался исследовать тембр басовой флейты с разных сторон, соединяя в равных соотношениях звуки, голос и дыхание исполнителя. Часто движение внезапно прерывается аккордами из звуков, которые ставят нас в конфликтную музыкальную ситуацию, выглядящую как раздвоение личности.
Я исследовал также различные ударные возможности флейты через ограниченный выбор звуков шумовой окраски. Музыкальный материал развивается еще и в сценическом аспекте, где энергия, рассеиваемая исполнителем, заставляет проявить природный дух, вписанный в это сочинение.
_____________________________________________________________
Юрий Каспаров (Yuri Kasparov) о своем сочинении «Пять фотографий невидимого»:
Широко известна фраза Гёте, являющаяся парафразом изречения древнегреческого поэта Симонида Кеосского: «Живопись — немая музыка, а поэзия — говорящая живопись». В своих «Изречениях в прозе» Гете говорит: «Архитектура — онемевшая музыка». Эта мысль так или иначе многократно повторяется в различных философских и художественных трудах. Достаточно вспомнить роман «Коринна» Жермены де Сталь. Но своё финальное воплощение эта фраза получает в одном из афоризмов Шеллинга, который мы встречаем в его «Лекциях по философии искусства» — «Архитектура — застывшая музыка».
Что общего между музыкой и архитектурой? Организация формы при создании как архитектурного произведения, так и музыкального подчиняется общим законам. И основой этого общего в первую очередь является наличие гравитации. Любое музыкальное произведение основывается на противопоставлении «устой — неустой». В классической музыке роль устоя и неустоя играют тоника и доминанта. В современной музыке их функции выполняют другие элементы музыкальной системы, которые у разных композиторов различны. Но они непременно присутствуют, и именно они организуют так называемую «разность потенциалов». Также в обоих искусствах огромна роль математики, и здесь уместно привести фразу Поля Клоделя — «Музыка есть душа геометрии».
Когда при создании архитектурного произведения допускаются серьёзные ошибки, это произведение рушится на глазах, падает. Но тоже самое происходит, когда допущены ошибки при создании и музыкального произведения! Только это не видно, а на слух это могут определить немногие, к сожалению.
В своём творчестве я всемерно стараюсь возводить музыкальные здания так, чтобы они кроме эстетической ценности также являлись «надёжно стоящими», чтобы их форма не разваливалась. «Пять фотографий невидимого» посвящены различным музыкальным, то есть «невидимым» формам, вырастающим из разных тематических элементов и имеющих различную эмоциональную окраску. Это пять контрастных 2-х — 3-х минутных миниатюр для секстета (флейта, бас-кларнет, ф-но, ударные, скрипка и виолончель), объединённых общей идеей развития и организации музыкальной формы.
_________________________________________________________________
Федор Софронов о сочинении Рамона Ласкано Wintersonnenwende-3 для скрипки, виолончели, фортепиано и ударных:
Ласкано — один из интереснейших композиторов современной Испании, баск по национальности, находится как бы на перекрестке кажущихся несоединимыми тенденций новой музыки: изысканные приемы звукоизвлечения соединяются с очень простыми фактурами, простые гармонические средства — с изысканной и сложнейшей их разработкой. В этом кратком сочинении, одной из четырех частей цикла «Зимнее солнцестояние», мы видим очень характерное для Ласкано композиторское письмо.
Гармония сочинения основана на сопоставлении интервалов, объединенных одним понятием квинты, но среди них есть темперированные, чистые, уменьшенные и увеличенные. Производные элементы гармонии погружают нас в головокружительную микрохроматику, напоминающую музыку французской спектральной школы (Ласкано является учеником Жерара Гризе и канадского композитора Жиля Трамбле, разделявшего многие из идей спектралистов). Примечательно, что «чистые» (нетемперированные) интервалы здесь поданы в самых причудливых инструментальных красках, напоминающих о звуковых пространствах Лахенмана (еще одного близкого Ласкано по взглядам на природу звука автора; да и название дано на немецком, видимо, не случайно). А «грязные» (темперированные) имеют акцентированно конвенциональную природу звукоизвлечения. Было бы наивным полагать, что это звуки «длинной ночи» и «короткого дня». Скорее автор здесь — начиная с названия и самого замысла Wintersommerwende — раскрывает тему диалога натуры и культуры. Ведь зимнее солнцестояние осознается только живыми существами населенной планеты, тогда как для самой планеты — это всего лишь неотъемлемое свойство ее неживой природы. Эта музыка о человеческом сознании, познающем природу.
_______________________________________________________________
В концерте прозвучит «Жизнь в красном цвете» Эдисона Денисова
Из книги Дмитрия Шульгина «Признание Эдисона Денисова»:
«Жизнь в красном цвете» написана в 1973 году на тексты Бориса Виана — поэта и писателя, который меня в то время очень заинтересовал. Сочинение для инструментального состава «Лунного Пьеро», но с некоторыми вариациями: флейта (по ходу исполнения она может меняться на флейту пикколо), кларнет (на кларнет пикколо), пианист играет и на рояле, и на ударных инструментах (естественно, что он должен перед тем, как исполнять сочинение, взять несколько уроков у ударника для того, чтобы научить немножко играть на некоторых очень простых ударных инструментах).
Однако моё сочинение, в принципе, никак не связано с «Лунным Пьеро». Здесь нет никакого намека на экспрессионизм, нет ничего ни от эстетики экспрессионизма, ни от его манеры письма. […] Сочинение это для меня очень важное.
Оно, с одной стороны, как будто завершает то, что я делал в 60-е годы в циклах для голоса с разными группами инструментов. И здесь по своему содержанию и завершению больше всего оно, пожалуй, связано с «Солнцем инков», с «Плачами» и «Итальянскими песнями». Заключительный номер сочинения «Жизнь в красном цвете» — «Последний вальс» — это смерть, самоубийство, как безвыходный конец всем проблемам в стихотворении Виана; смертью заканчиваются «Итальянские песни» и тема смерти, естественно, буквально пронизывает «Плачи». (…)
Сочинение, в принципе, в отдельных моментах базируется и на тональных, и на серийных элементах. Здесь так же, как и в «Пяти историях о господине Койнере», есть несколько двенадцатитоновых серий, которые появляются в разных частях и трактуются самым различным образом. Есть даже серия, которая регулирует все джазовые аккорды.
«Жизнь в красном цвете» — это сочинение, которое во многом стало своего рода предварительным эскизом к моей опере «Пена дней». Именно в то время я уже начал свою работу над оперой.