Александр Князев: «У меня теперь две любовницы — виолончель и… орган «

Его неслучайно называют одним из самых харизматичных музыкантов нашего времени. Молодой виолончелист Александр Князев, дважды побеждавший на конкурсе им. Чайковского (уже 17-летним он получил третью премию в 1978 году, а через 12 лет занял второе место), был хорошо известен всему Советскому Союзу и далеко за его пределами. Его считали преемником Ростроповича. Им гордились. Он продолжал покорять жюри на конкурсах в Европе, Азии, Африке. Первым записал транскрипцию для виолончели бессмертной скрипичной чаконы И.С. Баха. А потом вдруг начал все чаще включать в свои концерты другие баховские произведения – органные. Причем исполняя их в оригинале.

27-летним Князев вновь поступил в консерваторию, на этот раз не «родную», Московскую, а в Нижнем Новгороде, обучаясь в классе органа известного профессора Галины Козловой. Зачем это было нужно всемирно известному уже на тот момент виолончелисту – лучше спросить у него. Тем более что в последнее время Князев много гастролирует по Украине именно как органист.

«Да, в последние месяцы я выступал в Сумах, Харькове, Киеве, Белой Церкви, Львове, рассказывает музыкант. Везде пытаюсь «обыграть» новую, очень сложную программу из органных произведений Баха. Дело в том, что меня впервые как органиста пригласили выступить на очень престижном фестивале «Радио Франс» в Монпелье (как виолончелист я был там частым гостем). Конечно же, волнуюсь – все шесть трио-сонат Баха редко исполняли даже самые известные органисты. Это специфическая программа, для профессионалов самого высокого класса».

Во Франции вы действительно частый и любимый гость. У вас там много почитателей таланта, друзей, например, известнейший органист и композитор Жан Гийю. Но французская органная школа очень существенно отличается от, скажем, немецкой…

Да, это известно. И я вряд ли буду пытаться постигать ее тонкости, тем более, что немецкая школа мне, все же, как-то ближе.

Считают, что и русская школа органного исполнительства «выросла» именно из немецкой. Однако не раз приходилось слышать от известных зарубежных органистов, к сожалению, не слишком лестные отзывы о русской органной школе. В частности, ее называют «паровозной» за вечное пыхтящее стремление к быстроте и силе…

Мне кажется, русская органная школа только зарождается. После того как Советский Союз, слава тебе Господи, рухнул, и границы открылись, появилось новое поколение русских органистов. Они имеют возможность выезжать на мастер-классы во Францию, Германию, Голландию, они уже многое впитали. До этого советская органная школа была явлением совершенно закрытым, я бы даже сказал, фикцией. Орган никогда не был в России культовым инструментом, поэтому исполнение на нем не выдерживало никакого сравнения с французским или немецким. А вот молодые российские органисты уже начинают впитывать в себя соответствующий европейский уровень.

Говорят, русские органисты вас крепко недолюбливают?

Ну да (смеется). Виолончелистам, им как-то все равно – занимаюсь я на органе или не занимаюсь. От этого количество моих виолончельных концертов не уменьшается. А вот органисты более ревнивы. Сначала я их, если честно, даже понимал. Ведь в свои виолончельные концерты начал с абсолютной наглостью впускать орган. Конечно, не просто так, а в связи с соответственной программой. Потом, чтобы всех успокоить, поступил в консерваторию, в класс органа Галины Козловой. Прекрасный педагог и концертирующий органист, она была очень критична, очень строга, и я продолжал консультироваться у нее и после того, как получил диплом. Так что учился не для бумажки и не для того, чтобы кого-то успокоить. У Козловой я научился совершенно мистической вещи – самого звучания органа. Это таинство. Ведь орган – это инструмент, который сам по себе не играет. В орган надо впускать огромнейший массив энергии, и только тогда он начинает буквально «полыхать» звуком.

Много лет имя Александра Князева было неотделимым от его знаменитейшей виолончели работы Бергонци из российской государственной коллекции. До 1921 года на ней играл Григорий Пятигорский, потом Святослав Кнушевицкий. В последние годы с этим инструментом неразлучны вы. А на знаменитых органах приходилось играть?

Да, я играл в Страсбурге, в соборе Сан-Пьер Лежен на органе Зильбермана. А с виолончелью своей только что вернулся из длительных гастролей: играл в Париже, в Вене, в Стамбуле, в городах Италии, Болгарии, Бельгии, потом – в Петербурге, Новосибирске и Москве. Как органист дебютировал в Домском соборе в Риге. И даже начал записывать там свой первый диск. У меня уже 20 виолончельных альбомов, в сентябре, возможно, выйдет первый органный.

Вы как-то вспоминали, что записываете масштабнейший проект «Весь виолончельный Регер»…

Да, я как раз его закончил во Франции. Это тройной альбом: четыре виолончельных сонаты, три сюиты и десять пьес. Проект совершенно сумасшедший, мне приходилось работать над ним по восемь часов в день.

А в органный репертуар включаете произведения Макса Регера – наверное, самого верного последователя Баха в ХХ веке?

Пока еще нет. Эти произведения требуют слишком много работы, а я ограничен во времени. Конечно же, в планах расширения моего органного репертуара Регер присутствует. Но я играю Баха, несколько произведений Моцарта, два органных концерта Гайдна (кстати, почти не известных в России), конечно же, Генделя… Немного прикоснулся к романтике: играю одну из последних хоральных прелюдий Брамса, хоральные прелюдии Франка. Это, пожалуй, все. А еще столько Баха не сыграно…

Вы любите вспоминать, что именно с Баха началось и ваше знакомство с музыкой вообще…

Да, это был Бранденбургский концерт, который я услышал в раннем дошкольном возрасте (смеется). Мои родители не были музыкантами, но в доме постоянно звучала классика – не только Бах, но и Моцарт, Бетховен. Однако Бах для меня навсегда остался Библией музыки. Считаю, что там можно, как и в Библии, найти начало всего.

В одном из интервью вы как-то сказали, что виолончель – это (не при супруге будет сказано) ваша любовница. А в каких связях состоите теперь с органом?

(Смеется.) Это, наверное, еще одна… любовница. Если вспомнить, что в немецком языке орган – женского рода, die Orgel.

Но даже одному инструменту профессиональный исполнитель посвящает практически все свое время. Как вы находите его для двух?

Виолончель уже не отнимает у меня столько времени. В период ученичества это было до восьми часов ежедневно, сейчас только когда готовлю новую программу. А вот орган требует огромного количества времени, иногда приходится заниматься буквально ночами. Потому что днем виолончельные концерты.

Органисту всегда нужен слушатель-советчик со стороны. Кто консультирует вас в последние годы?

Поскольку я довольно поздно начал заниматься, то долгие годы моим лучшим слушателем-консультантом была Галина Козлова, мой профессор, к сожалению, ныне покойная. А с недавних пор замечательным советчиком оказалась моя жена, хотя она по специальности тоже виолончелистка, моя бывшая студентка. Но как музыкант очень тонко чувствует нюансы органного звучания и уже начинает постигать искусство регистровки.

Можно ли надеяться в скором времени опять услышать вас в украинских залах?

Украину я обожаю! Говорю вам честно и откровенно: мне нигде не играется и не дышится так хорошо, как в Украине. Может, потому, что мои бабушка и дедушка были родом из Винницы? Во всяком случае, я уже даже всерьез подумываю о том, чтобы приобрести квартиру в Киеве.

Лидия МЕЛЬНИК, специально для «Профиля»