На конкурсе Чайковского состязаются пианисты
Екатерина Мечетина: В отношении репертуара у большинства конкурсантов по программам чувствуется внутреннее желание составить их так, чтобы потом можно было максимально перенести их на другой конкурс. Фото: Павел Комаров / ТАСС
Феноменальный случай, но уже в первый же день фортепианных прослушиваний стали определяться лидеры и фавориты нынешнего конкурса, стремительно завоевывающие Большой зал консерватории. Некоторых аплодисментами провожали не только в зале, но и за столом жюри. И факт, что почти у всех участников, выступавших в этот день, «русская школа» — Московская, Петербургская консерватории, ЦМШ.
Сольные программы первого тура в этом году построены «академически»: Прелюдия и фуга из «Хорошо темперированного клавира» Баха, традиционная классическая соната (все участники, кстати, выбрали Бетховена — кроме итальянца Эмануэля Римольди, сыгравшего Моцарта N8, ля минор), пьесы Чайковского и три этюда (Шопен, Лист, Рахманинов). Это традиционный для российской школы набор, надежно сканирующий исполнительские качества — мышление, технику, чувство формы, владение стилями, колористикой и т. п.
Между тем именно с парада очень разных индивидуальностей нынешний фортепианный тур и начался. Надо заметить, программы первого тура — феноменальные по сложности: прикрыть дефекты удобными пьесами здесь не удастся. Еще сложнее представить безупречно и индивидуально весь набор, многократно повторяющийся в конкурсном формате.
Если Никита Абросимов (ученик Александра Торадзе, кстати, члена жюри) показал технически крепкие, четко артикулированные трактовки Прелюдии и фуги Баха ля минор (ХТК, том 2), бетховенской сонаты N 15 или рахманиновского Этюда-картины (соч. 39, N1), то Сергей Редькин, наоборот, в тех же фактурах творил совершенно невесомую звуковую среду: словно из воздуха ткал фугу, зависал на пианиссимо запедаленными гармониями в бетховенской Тридцатой, обволакивал вспыхивающими на крещендо мягкими пассажами в этюде Листа «Метель».
Андрей Гугнин (ученик Веры Горностаевой) Прелюдию и фугу соль мажор (ХТК, 1-й том) сыграл графически, в режиме бесконечного движения линий, внезапно замыкающихся на точке тоники. Его бетховенская «Аппассионата» была музыкальна и даже нежна, разворачиваясь в абсолютно не «героическом» формате: длинные, через всю клавиатуру мягкие пробежки звука, сдержанная динамика, тихий хорал второй части, прилив сдержанного воодушевления в финале.
У публики же определился еще один явный фаворит — итальянец Эмануэль Римольди (ученик Элисо Вирсаладзе), хотя и попадавший в разливе своей артистической энергии мимо нот, но покоривший зал «наваждением» своей музыкальности, способностью сиять, играть, волновать, тревожить звуком и необычными трактовками. Маленькими шедеврами прозвучали пьесы Чайковского в исполнении Юрия Фаворина (ученик Михаила Воскресенского) — «Ноктюрн» (в щемяще ностальгическом шопеновском ключе) и «Юмореска» — с чарующим юмором внезапных срывов в радостный «трепак», напоминавший о «Петрушке» Стравинского. Каждое из этих сочинений в исполнении Юрия Фаворина звучало филигранно, продуманно по звуку, форме, динамике, очаровывая стройностью и пропорцией выразительных средств.
Прослушивания пианистов в первом туре продолжаются.
прямая речь
Екатерина Мечетина, пианистка:— У меня уже есть три безусловных фаворита: это Юра Фаворин, Сергей Редькин и Андрей Гугнин.
Выступление Редькина в первом туре — это настоящий сольный концерт зрелого музыканта. У него была фантастически кружевная, небесная соната Бетховена и такой удивительный Чайковский — пьеса «Танцевальная сцена»! Это большой крупный музыкант. Если Фаворина и Гугнина я хорошо знала и раньше — Гугнина вообще с детства, когда он в школе был учеником моей мамы, а Фаворина — по консерватории, то Сергей Редькин стал для меня открытием. Причем не в масштабах конкурса, а гораздо шире: он действительно изумительный музыкант. Знаю, что он учился в Петербургской консерватории у профессора Александра Михайловича Сандлера.
Все, о ком я говорю, играли, как «под запись», практически без срывов, совершенно в техническом плане.
Что касается европейских участников, то они часто подкупают публику своей непосредственностью, и так было и на этот раз, но с профессиональной точки зрения я видела в игре слишком много недостатков. У итальянца Эмануэля Римольди откровенно недозвучивало: я сидела в десятом ряду партера и практически ничего не могла разобрать.
В целом же в отношении репертуара могу сказать, что у большинства конкурсантов по программам чувствуется внутреннее желание составить их так, чтобы потом можно было максимально перенести их на другой конкурс. Поэтому активных шагов «в сторону» ни у кого нет.
Текст:
Ирина Муравьева«Российская газета» — Федеральный выпуск № 6701 (130)