Дирижер Теодор Курентзис: У бабушек на севере Пермского края вы увидите больше модернизма, чем на московских тусовках

Худрук пермского театра оперы и балета провел ночь искусств со 150 зрителями
Ночь со знаменитым дирижером оказалась нарасхват. Билеты (тем более, что встреча была бесплатной, нужно было лишь зарегистрироваться онлайн) на камерную беседу схудруком пермского театра оперы и балета Теодором Курентзисом улетучились со скоростью звука.

— У меня был очень длинный рабочий день — больше 9 часов, поэтому я сейчас на втором дыхании, — начал встречу Теодор, вглядываясь в лица зрителей, еле проступающих из полумрака. Встреча проходила в фойе театра, зрители уютно устроились на мягких пуфиках и стульях.

Может быть, Моцарт (о нем на встрече говорили особенно много) и переворачивался в гробу (если было где переворачиваться, великий композитор умер в нищете и до сих пор спорят, где его могила), при словах пермского дирижера о том, что только он, Курентзис, смог добиться идеального звучания и гениальнее всех исполняет его музыку. (Для убедительности на встрече маэстро, не стесняясь, сравнивал записи моцартовского «Реквиема», свою и других, — чтобы зрители могли тут же почувствовать разницу).
Но Курентзис говорил об этом настолько ярко, страстно и уверенно, что ему мог поверить, наверное, и сам Моцарт. А зрители уж тем паче.

Тем более, что буквально перед этой ночью стало известно, что в номинантах престижной национальной театральной премии «Золотая Маска», спектакли пермского театра оперы и балета отмечены целых 26 раз!

РЕКЛАМА
Зрители долго не отпускали маэстро. Вместо запланированных двух часов незаметно пролетели три. Разошлись все по домам уже глубокой ночью.

Пермяки, которым не удалось встретиться в камерной обстановке с дирижером, предложили организаторам устроить акцию «Тысяча и одна ночь с Курентзисом». Маэстро обещал подумать над тем, чтобы почаще радовать зрителей такими встречами.

НОЧНЫЕ ОТКРОВЕНИЯ ТЕОДОРА КУРЕНТЗИСА

«Язык музыки понятен всем».
Фото: Антон Завьялов

Когда мне было 16−17 лет, я просыпался и чувствовал невероятную красоту внутри. И меня обуревали чувства, которые невозможно выразить словами. Во сне к нам часто приходит мудрость. Мы понимаем вещи, которые невозможно выразить словами. И это настолько прекрасно, что грех этим не делиться. И тогда я понял, что ощущения можно выразить музыкой. Язык музыки понятен всем — независимо от того, где люди родились и на каком языке они говорят.

Всегда задаю вопрос себе — почему я делаю музыку. Стоит ли создавать музыку, заниматься ею сегодня? Когда люди, может быть, остро нуждаются в каких-то основных вещах — еде, одежде, обуви. И что музыка может дать человечеству в нынешние времена?.. И, знаете, я все время мучаюсь этим вопросом. И не могу сказать, что я знаю точно, что я делаю и правильно ли я делаю.

Самый большой дар, который дал Бог людям — это жизнь. Жизнь — тайна, которая находится в каждом из нас. Но никто не может сказать точно, что это такое. Когда мы задаем себе вопрос «что такое жизнь?», мы уже делаем очень большой шаг к самосовершенствованию. Представьте себе космос — как большую сферу. На 99,999999999999999999 процентов она заполнена хаосом и одиночеством. Жизнь — самое редкое сокровище этого космоса. Сколько во Вселенной болтается планет, где нет жизни? Миллиарды — и все они аморфные и бездушные. И есть только одна маленькая—маленькая планета — Земля, где есть жизнь. И на этой маленькой—маленькой Земле — мы.
Маленькие—маленькие «мы», и в то же время такие большие «мы», потому что мы носители редкого дара «жизнь».

Мы живем так, как будто даем генеральную репетицию перед настоящей жизнью.Часто тратим свое время попусту. Большинство наших забот — материальные: квартиры, машины, деньги. Мы тщеславны, мы хотим успеха. Если мы говорим о благополучии, то почему-то подразумеваем только материальное благополучие. Когда мы что-то пытаемся сказать о себе, мы говорим «у меня есть руки», «у меня есть ноги», но редко кто говорит «у меня есть дух». Но хотим мы того или нет, хозяин нашего тела — дух.
Даже если кто-то хочет стать богатым, в глубине души, может быть, он хочет этого не для того, чтобы приобрести какие-то материальные блага, а для того, чтобы быть признанным родителями, друзьями. Кто-то хочет, чтобы у него в доме всегда было чисто — а на самом деле он хочет чистоты души. Все материальные помыслы имеют начало в духовной чаяниях.

Какие самые важные моменты в жизни? Моменты встречи и прощания. Мы понимаем цену человека, которого любим только тогда, когда прощаемся с ним. Мы узнаем цену нашим способностям только тогда, когда встречаем человека, который нас понимает. То же самое, когда встречаем любимого человека, когда возникает влюбленность. Тогда у нас появляются силы, которых раньше не было.

Как и многие люди, я был очень сильно разочарован в жизни. И у меня, как и у многих, были моменты, когда возникали мысли — почему я такой неполноценный? Почему все не так, как я хочу? Как можно жить в таком несправедливом мире? Зачем этот мир, где много страданий и зла?

Я не хочу умирать. Однажды я был на похоронах, в крематории. Играла музыка — звучали какие-то блатные песни. На черных стенах висели размышления-цитаты на тему, что мы есть такое в этой бренной жизни. И предложения: Хотите отправиться в мир иной на шестисотом мерседесе-катафалке? А может вы желаете, чтобы ваш прах отправился в космос? Звоните на телефон: 8XXXXXXXXXX.
Сотрудники крематория словно только что пришли из ЗАГСА, провожают усопшего в последний путь, а сами машут покойному руками: «Давайте, друзья, в вечный путь! Счастья!»
Какое счастье?! Вы о чем? И воняет фруктами и дешевым советским шампанским. И я как-то в этот момент понял, что не хочу умирать. Это был своего рода гомеопатический сеанс. Поверьте, жить стоит.

Я не пытаюсь учить зрителя. Я не учу зрителя: все знания находятся внутри, в человеке. Я просто хочу дать импульс. Чтобы открылся какой-то канал, и человек начал осознавать, понимать и слышать вещи, которые он, может, и знал, но они прятались где-то очень глубоко. Можно сказать, это сократовский метод: узнавать истину, задаваясь вопросами и отвечая на них.

Большая проблема, что в консерваториях учат эстетике. А эстетика меняется. Она сама по себе бессмысленна. Какая она, к примеру, красивая женщина? В 18 веке были одни идеалы красоты, в современности — другие. Настоящая музыка не в эстетике.
Проблема людей, которые обучались в академиях, в том, что они, может, и выучили назубок партитуры. Но этого недостаточно. Приведу аналогию: как батюшка может служить, если он вообще не верит в Бога? И если ты пошел учиться в духовную семинарию, это еще не означает, что ты веришь в Бога. Учеба в академии или консерватории порой как спорт, где кто-то лучше учится, кто-то хуже. Но музыка — не спорт.
Деревенский мужик так сыграет на баяне, что вы будете рыдать. А казалось бы гениальный скрипач целиком исполнит цикл из 24 каприсов Паганини, и вас это может не тронуть.

Да, я, конечно, чувствую спиной зрителя, когда дирижирую. Зритель — он везде по большому счету одинаковый, во всех городах — что в Новосибирске, что в Париже, что в Перми. Просто есть города, которые быстрее догоняют, а есть, которые помедленнее. Самое медленные города — те, которые считают, что все знают. Я по себе вижу: когда я считаю, что все знаю, делаю большие глупости.
Есть парадокс восприятия: одни зрители с энтузиазмом начинают расхваливать — как прекрасно мы выразили те или иные вещи, а на самом деле мы даже и не думали выражать именно это и вообще не это имели ввиду. Как в анекдоте, операция выполнена успешно — пациент мертв. Другие говорят: я не понял вот это и вот это, но ты понимаешь, что музыка его затронула и именно там, где нужно.

Когда мы выпустили запись оперы «Дидона и Эней», мне многие говорили, что я радикальный. А еще, что безумный, сумасшедший, и что я постоянно стараюсь дать пощечину общественному вкусу.
В первый раз зритель, бывает, встречает, со скандалом. Во второй — с аплодисментами. Мир должен привыкнуть к новому. Новое не всегда сразу же принимают в объятья. То же самое, когда много лжи, правда кажется безумной.

Безусловно, есть произведения, которые трудно мне даются. Как, например, Третья симфония Густава Малера. Мне кажется, что я каждый раз умираю, когда его исполняю. Лет 15 назад, перед выступлением мне на глаза попался снимок девочки, в которую я был влюблен. Она была моей первой любовью. И я засунул ее фотографию в карман перед выходом на сцену. Думал: если помру на сцене, так хотя бы с приятными воспоминаниями (улыбается. — Ред.). Не умер.

Съездите на север Пермского края. Посмотрите, какие там бабушки. Поверьте, вы там найдете больше модернизма, чем на московских тусовках.

Я не сова и не жаворонок. Я очень люблю сидеть и творить ночью. Но, к сожалению, живу за городом, в Демидково: час туда, час обратно. Встаю очень рано. И работаю много — по 10−12 часов в театре. А потом еще работаю дома. Поэтому жизнь со мной — это очень на любителя.

Музыка — гимн «нацменов вечности». Нацмены всегда строят маленькую родину там, где оказываются. Так, «нацмены вечности» вспоминают прекрасные края, и пытаются построить их там, где они проживают в данный момент. Чтобы здесь было, как там. Да, жизнь существует и без нас, но мы — соучастники жизни. Мы здесь создаем музыку, чтобы жить в том мире, в котором хотим жить. Человек эволюционирует и совершенствуется, когда любит жизнь.

Есть ли жизнь вне музыки? Есть. Но музыка — это не что-то отдельное от жизни. Когда я сплю, разговариваю с другом, чищу зубы — у меня в голове играет музыка. У меня, как и у каждого, есть свой саундтрек в жизни. Музыка — это не столько звук, сколько наша способность к общению. Тишина — это тоже музыка.

До 40 лет оставляешь все на потом, а после чувствуешь, что этого «потом» не будет и устраиваешь гонки. Я редко берусь за любимые произведения. Они для меня, как хорошее вино, которое не открывают и держат на потом. Но время пришло, и сейчас я уже начал открывать и пробовать все вина.

Рад, что пермский зритель знает, где Зальцбург. На Зальцбургском фестивале мы будем выступать с оперой Моцарта «Милосердие Тита». Это большой вызов. Мы — единственный российский коллектив, который когда-либо приглашали в Зальцбург, чтобы поставить оперу Моцарта. Это совместный проект с американским режиссером Питером Селларсом, который знаком пермякам по «Иоланте» и «Королеве индейцев». Хорошо, что наши зрители знают, где находится Зальцбург и про Зальцбургский фестиваль. А вот чиновникам я долго объяснял, где это и что это за фестиваль, когда просил оказать финансовую помощь коллективу на дорогу. Приходится мне «пиарить» Зальцбург или Люцерн, потому что есть люди во власти, которые о них не знают.

Западно-европейское искусство немножко декоративно. Когда я бываю в католических храмах, любуюсь работами великих мастеров Возрождения — о, да, они прекрасны, они изображают человеческую природу Бога. Но мне в них не хватает изображения духа, которое существует как архетип в иконах восточной православной церкви.

Будут ли еще ночи с Курентзисом? Почему бы нет. Очень хочется, чтобы пермяки принимали активное участие в творческой жизни города.

На встрече было около 150 человек.
Фото: Антон Завьялов

Фото: Антон ЗАВЬЯЛОВ