Душа под музыку

В Рахманиновском зале Московской консерватории состоялся музыкальный фестиваль «Возвращение». Он прошел в двадцатый раз.

Фото: Дарья Каретникова

Когда-то молодые московские музыканты, скрипач Роман Минц и гобоист Дмитрий Булгаков, основали фестиваль камерной музыки «Возвращение» для себя, друзей и коллег, чтобы не потерялась атмосфера дружеского совместного творчества, наработанная за годы в Консерватории и Гнесинском институте. По окончании учебы многие разъехались по миру, но начали каждый год в январе «железно» возвращаться в Москву, чтобы принять участие в совместном творчестве. И это так важно для участников, что они который год играют без гонораров.

В кулуарах проекта всегда есть место шутке. Но шутки в сторону, когда музыканты выходят на сцену. Тут идет игра всерьез и время откровений. Эпиграфом к ним можно поставить слова Марины Цветаевой: «Душа — под музыку — странствует. Странствует — изменяется. Вся моя жизнь — под музыку.»

За многие годы в афише «Возвращения» начали появляться новые имена. В последние годы средства на музыку собираются с помощью пожертвований. И деньги находятся: фестиваль за двадцать лет стал популярен.
Как создаются программы? Творчески. Фестиваль, с его непредсказуемым списком, в котором смешалось простое и сложное, новое и старое, рассчитан на непредвзятых слушателей. Организаторы не боятся, ни старомодности, ни бега «впереди прогресса», ни обвинений в репертуарном хаосе. Они вообще ничего не боятся. Одно обвинение им точно не грозит — в тривиальности программ. Без энтузиазма участников фестиваля многие редко исполняемые произведения не факт, что вообще когда-нибудь прозвучали в Москве.

Фото: Дарья Каретникова

Всего программ четыре, каждая со своей темой. Они трактуются широко, от буквальности до совпадений по касательной. И традиционный «Концерт по заявкам», причем не по зрительским заявкам: музыканты играют свое, желанное. Принцип простой — не повторять музыку предыдущих фестивалей, хотя это с каждым разом все трудней.

Вадим Холоденко. Фото: Дарья Каретникова

И кто бы еще, кроме как на «Возвращении», начал программу «Муки любви» с вальса Кюсса «Амурские волны»? Пианист Вадим Холоденко сумел передать суть и судьбу этой всенародно известной музыки, написанной безнадежно влюбленным полковым капельмейстером для жены своего полковника. Ее серьезную сентиментальность, подлинность эмоций, неизбежную «шлягерность» и совместную с публикой (несколько отстраненную) улыбку, которая возникает от наличия «Амурских волн» в программе.

А когда тот же Холоденко играл «Сонеты Петрарки» Листа, вы, по желанию, могли «подкладывать» под музыку литературное содержание (муки любви Петрарки к Лауре) или просто вникать в трактовку. Пианист не педалировал листовский романтизм и не «давил» на листовскую виртуозность, но и то, и другое не просто ощущалось, а было наполнено чуткой величественностью — точь-в-точь, как в канцонах Петрарки.

И где еще, кроме как на «Возвращении», от расхожего резко переходят к элитарному, сыграв после вальса две «Поэмы Ронсара» для флейты и голоса, авторства Альбера Русселя? Впрочем, содержание поэм буквально соответствует названию темы — сплошные муки любви. И можно было заслушаться «соловьиной» флейтой Марии Федотовой, когда звук инструмента словно плывет в вышине, гонимый порывами ветра.

Мария Федотова — флейта, поет Дарья Телятникова. Фото: Дарья Каретникова

Или фрагменты цикла современного композитора Сергея Невского «Правила любви», написанного по реальным рассказам советских девиц 70-х 80-х годов XX-го века. на темы «любит», «не любит», «точно любит», «совсем не любит». Цикла, в котором наивность произносимых слов («с приветом тебе Катя, но уже не твоя», «все дело в том, что юность прошла мимо»), а также охи и вздохи, уравновешены программно-«серьезной», нарочито искушенной музыкой. Певица Юлия Корпачева исполнила эту трагикомическую смесь (под шипящую флейту, «душевный» аккордеон и саркастические ударные «смычком о тарелку») с надлежащей полнотой переживаний.

Алена Баева, Владислав Песин, Максим Рысанов, Тимур Якубов, Кристина Блаумане, Дора Кокаш. Фото: Дарья Каретникова

Немного многословный Брамс (его Секстет для струнных) выявил важную особенность фестиваля. Чувство ансамблевой сыгранности, продолженное и в других вечерах. В то же время, при цельности общего исполнения, индивидуальность каждого исполнителя тоже ярко проявлена. Адресатом брамсовского Секстета считается Агата фон Сиболд, в которую композитор был влюблен. Мелодическое богатство полифонического секстета безупречно выявляли скрипачи Алена Баева и Владислав Песин, альтисты Максим Рысанов и Тимур Якубов, виолончелисты Кристина Блаумане и Дора Кокаш.

Алена Баева, Владислав Песин, Максим Рысанов, Тимур Якубов, Кристина Блаумане, Дора Кокаш. Фото: Дарья Каретникова

Тема второго вечера — «Закат». Слово, как всегда, лишь отправная точка: в музыке может быть закат буквальный, закат в переносном смысле и закат как тема народной песни, взятой композитором за основу (как в трио Шуберта). Отсюда выбранные произведения. «Сумерки» Родриго для фортепиано в 4 руки: как бы игра света в гуще листьев, «таяния» басов, угасающие «блики» и «мерцания» звуков, переданные Ксенией Башмет и Марией Эшпай.

«Тринадцать цветов заходящего солнца» Тристана Мюрая, для флейты, кларнета, фортепиано, скрипки и виолончели», где современный композитор «расщепляет» звуковые тембры: визуальный аналог этому — преломление цветовых тонов в гамме солнечного заката. Музыка тягучая, накатывающая волнами, нестерпимая и притягательная, как будто смотришь на солнце.

Фото: Дарья Каретникова

Не могло обойтись без атмосферного пост-романтического «Заката» Респиги: сопрано поет текст Шелли, в котором слова «уж солнце отошло за горизонт» — часть истории о любви и смерти, «Благородная скорбь» альта Сергея Полтавского и виолончели Александра Бузлова сошлись в общем «готическом» рисунке.

Прозвучали и знаменитые «Эскизы к „Закату“ Леонида Десятникова (сюита, составленная из фрагментов саундтрека к фильму „Закат“ по Бабелю), где флейта, кларнет, скрипка, контрабас и рояль рождают неповторимый микст гротеска и слезливости. Мария Федотова, Михаил Безносов, Роман Минц, Павел Степин и Лукас Генюшас сыграли с удивительным пониманием амбивалентного стиля, рожденного в союзе жестокого танго и клезмерской музыки. Отрывисто вопящая скрипка, залихватский кларнет, стаккато рояля, рвущий жилы контрабас и надрывающаяся флейта совместно уходят в нежнейший лирический финал.

Екатерина Апекишева. Фото: Дарья Каретникова

Прозвучавшее далее 40-минутное, тревожно-смятенное трио Шуберта (с явными бетховенскими интонациями и щемящим одиночеством) выявило глубокий „философический“ звук скрипки Романа Минца, искусную игру пианистки Екатерины Апекишевой и роскошную, богатую интонациями виолончель Кристины Блаумане.

Музыка на тему „Эпитафий“ началась с Пуленка (Элегия для валторны и фортепиано). После дивного московского специалиста по валторне Станислава Давыдова с тоской думаешь, как теперь слушать этот коварный (в смысле — трудный для точного интонирования инструмент) в оркестрах Москвы: столичные валторнисты часто потворствуют коварству. Дуэт Дмитрия Булгакова и Александра Кобрина с музыкой Лютославского (гобой и рояль) этот полуплач-полусмех, снова поразил сыгранностью участников и мастерством в „разговоре“ медленного и быстрого темпов. Трио Сметаны для фортепиано, скрипки и виолончели тоже поразило, но по-другому. Музыка девятнадцатого века звучала, как танго Пьяццоллы. Романтизм композитора разлетелся на острые осколки с „цыганским“ задором. Виолончелист Борис Андрианов, конечно, большой мастер.

Квинтет Александра Локшина. Фото: Дарья Каретникова

И в Квинтете Александра Локшина для двух скрипок, двух альтов и виолончели тот же Андрианов с коллегами красиво отдали дань памяти Шостаковича. На кончину которого Локшиным (его музыку Шостакович называл гениальной) написан этот „поток сознания“ — с обрывками музыкальных мыслей, всплесками туманных образов, отголосками фобий и фрагментами путаной исповеди, с финальным обрывом в никуда. Только восхищение стоит выразить после трио Брамса для валторны. скрипки и фортепиано, где за роялем был Яков Кацнельсон, а на скрипке играл великолепный Борис Бровцын. Такой певучий, экспрессивный и мягкий звук (хотелось сравнить его с дорогим коньяком многолетней выдержки) хочется слышать снова и снова.

На финальный „Концерт по заявкам“ традиционно приходит гораздо больше людей, чем может вместить зрительный зал. И концерт того стоил. Разве что „Мессе“ Стравинского по линии духовиков и четкости хора хотелось пожелать больше успехов. Но все равно, холодная, как бы „разреженная“ музыка Мессы, написанная не для храма, а для концертных залов, да еще в тонком управлении дирижера Филиппа Чижевского, не может не покорить.

Андрей Гугнин. Фото: Дарья Каретникова

Два трио, неоромантическое, с языческой радостью, Мориса Дюруфле и картинно-медитативное Петериса Васкса, добавили искусство пианистов Ксении Башмет и Андрея Гугнина, у которого необыкновенно красивое туше.

Фото: Дарья Каретникова

Это нужно „Равнинам“ латыша Вакскса — музыке негромкой прелести о месте, „где можно видеть горизонт и смотреть на звезды в небе“. Заслушаешься и Квинтетом редкого для России композитора, британца Ральфа Воан-Уильямса, с его пристрастием к мелодическим формулам и любви к мотивам народной английской музыки. Как и „Испанской рапсодией“ Равеля для фортепиано в 4 руки — переработанный фольклор, подернутый находками двадцатого века, когда импрессионизм рационален, оркестровка блестящая, а все части рапсодии („Прелюдия ночи“, „Малагенья“, " Хабанера» и «Ферия») вливаются в душу жарким напоминанием об испанском танце.

Финал концерта и фестиваля — отдельная песня. Была исполнена «Зигфрид-идиллия» Вагнера. Когда он заканчивал оперу «Зигфрид» в 1870 году, жена Козима родила композитору сына, его назвали по имени главного героя оперы, а восхищенный Вагнер сочинил для жены «музыку благодарности», основанную на мотивах финала оперы. Но это даже не главное. Для того, чтобы дирижировать малым оркестром «Зигфрид-идиллии», в Москву из Голландии приехал Лев Маркиз.

Лев Маркиз Фото: Дарья Каретникова

Когда эта весть разнеслась по музыкальной Москве, люди не поверили своим ушам. Как, сам Маркиз? Легендарный дирижер, которого с восторгом слушали наши отцы. Музыкант, чьи диски, запрещенные после его эмиграции, нельзя было достать ни по какому «блату». Седовласый маэстро, который в 86 лет дал нам урок творческой энергии.

Лев Маркиз. Фото: Дарья Каретникова

«Зигфрид-идиллия» была исполнена впервые под управлением Вагнера как утренняя серенада. У Маркиза так и получилось: прозрачная, «серенадная» ласка струнных, сдержанное, но неоспоримое ликование духовых, тонкое разнообразие инструментальных тембров в их единстве и нежное лейтмотивное томление. В общем, тихая победная радость. Про аплодисменты после всплеска этого прекрасного долголетия в профессии можно написать отдельный и тоже идиллический рассказ.

Лев Маркиз. Фото: Дарья Каретникова

www.rewizor.ru