Это надо слышать

Дирижер Михаил Плетнев возобновил свою карьеру пианиста концертом с Гидоном Кремером и «Кремератой Балтикой»

Семь лет назад Плетнев прервал свою пианистическую карьеру двухдневным циклом из всего концертного Бетховена. Сегодня он играл ре-мажорный концерт Гайдна. На слегка постаревшего с тех пор музыканта смотрели, как на воскресшего Иисуса. Надо ли что-либо здесь добавлять? Он творил. Творил одно большое чудо под названием Михаил Плетнев.

Нас, журналистов, никак не встречали. Хотя на часах было уже без десяти семь и пора бы уже было кому-нибудь появиться. В предбаннике служебного входа в КЗЧ стали собираться журналисты-музыкофилы. Точнее, журналистом среди них был я один. Остальные были журналистками. Они были в возрасте и явно опытнее. Рядом с собой я услышал знакомый выговор, точно такой же, как с утра по «Орфею»: «В эфире передача «Нота странствий»… – тем же голосом заговорила дама справа от меня. Смотрю на нее – нет, не она. Отворачиваюсь, прислушиваюсь, – да, она… Пока я так развлекался, появилась наконец девушка со списком приглашенных акул пера. Единственным, у кого спросили «а вы каких будете?», был я. Пустили в обмен на фамилию и увесистое печатное издание с анонсом.

Наш путь лежал в портик. Как оказалось, этот архитектурный элемент располагается на третьем этаже налево от бухгалтерии, и путь к нему лежит через комнату со старой мебелью, двумя вибрафонами и стадом спящих под кожаными покрывалами литавр. Сам портик (натуральный, с колоннами) раньше в КЗЧ я не замечал. Он и его брат-близнец на противоположной стене зала прилеплены сразу за коробками лож, еще ближе к сцене. То есть место козырное. Даже с личной бабушкой-билетершей (на 20 человек-журналистов). Выглядел портик, однако, удручающе: тесно, по полу ползут черные кабели, вдоль бортика тянутся гофрированные пластиковые короба для электропроводки…

Концерт начинался. Публика до конца заполнила зал (1500 мест), на сцену начали выходить оркестранты «Кремераты Балтики». Под уверенные, но весьма спокойные аплодисменты на сцене появился один из двух виновников вечера - Гидон Кремер. Начали играть Баха, точнее, баховский новодел – адаптации и переложения баховских шедевров, выполненные современными композиторами. Первая пьеса «Посвящение И.С. Баху» Сильвестрова дала и публике, и скрипачу возможность не спеша придти в себя и настроиться на нужный лад. Кремер играл соло, которое почти в доску повторял исполнитель на вибрафоне, создавая эффект эхо. Вторым номером шли прелюдия и фуга из ХТК 1, переложенные Раскатовым для камерного оркестра. Тут кремеровские музикусы (исключительно струнники) показали себя во всей красе, особенно в фуге, которую композитор просто раздал оркестру, но потребовал от каждой группы особых красок (скрипки скрипели, виолончели мяукали от слепа, альты вешали флажолеты).

Сарабанда из клавирной Партиты №6 лишний раз подтвердила композиторское мастерство и лирические наклонности Десятникова. Название пьесы Тикмаейра памяти Гульда (которого ведущая концерта почему-то объявила как Гулда) «Гольдберг-вариации на фоне Шенберга» говорит само за себя – это прекрасная музыка для фанатов слушать головой. Знаменитая ария из того же цикла, переложенная неким Кисиным (слава богу, не Евгением, а Виктором) для оркестра, скрипки и рояля (партию которого представляла собой запись самого Гульда) привела публику в состояние, близкое к экстазу.

После небольшой паузы на сцене появились четверо духовиков РНО (две валторны, кларнет и флейта) и рояль. Последовали аплодисменты, по которым стало понятно, что из дверей на сцену к роялю направляется музыкальный мессия, кумир московской публики Михаил Плетнев.

Семь лет назад Плетнев прервал свою пианистическую карьеру двухдневным циклом из всего концертного Бетховена. Сегодня он играл ре-мажорный концерт Гайдна. На слегка постаревшего с тех пор музыканта смотрели, как на воскресшего Иисуса. Надо ли что-либо здесь добавлять? Он творил. Творил одно большое чудо под названием Михаил Плетнев.

Сколько об этом ни пиши и сколько ни читай – все равно не поверишь. Это надо слышать.

После антракта Кремер и Плетнев остались на сцене с 10-й сонатой Бетховена и ля-мажорным «Дуэтом» Шуберта. Такую музыку надо слушать, закрыв глаза. Поздний Бетховен поражает своей глубиной: в отблесках гармоничного (венского) прошлого сквозит хаос последних атональных (алокальных, космических) сонат и квартетов. Это действительно музыка титана, это последний героический рывок Сизифа, это лебединая песня глохнущего композитора. 10-я соната стала его последним произведением, написанным для скрипки.

Так называемый «Дуэт» Шуберта на самом деле имеет те же масштабные четыре части, что и бетховенская соната, и дает музыкантам богатейший простор для совместного творчества. Ля-мажорную сонату сто лет назад записали Рахманинов и Крейцер, и с тех пор она стала не просто одним из хитов дуэтной музыки, она вошла в репертуар скрипачей в качестве эталонного номера камерной программы. Исполнение Плетнева и Кремера было игрой двух музыкантов, проживших долгую жизнь в музыке и с высоты своего мастерства безошибочно видящих все течения и отмели музыкальной реки. Слушая Шуберта, порой кажется, что он резвится у берега, вдалеке от сильных порогов, но, став свидетелем мастерства Плетнева и Кремера, свидетелем их совместной творческой навигации по нотному тексту, ощущаешь безбрежную широту его музыки и искусства тех, кто ее исполняет.

Дмитрий Заика
http://www.chaskor.ru