Францис Видил: «Мне мало одного органа»

Первого сентября в Саратове в большом зале консерватории открылся 19-й Международный органный фестиваль. Открывал его французский музыкант, профессор Парижской и Версальской консерваторий, человек-оркестр Францис Видил. За день до этого он дал благотворительный концерт для детей-сирот. Свое прозвище профессор получил неслучайно — он владеет большим количеством музыкальных инструментов, на некоторых играет одновременно. Еще он поразительно похож на Моцарта, поэтому его приглашают исполнять роль великого австрийского музыканта в фильмах и театральных постановках. Сразу по приезде в Саратов он дал эксклюзивное интервью газете «Время».— Францис, Вас называют «человек-оркестр». На скольких инструментах Вы играете?

— Я никогда специально не считал, но это орган, конечно, рояль, клавесин, труба. Очень нравятся ударные, особенно колокола. Еще я играю на скрипке, правда, не так хорошо, как хотелось бы. Все эти музыкальные инструменты очень трудно везти с собой, поэтому захватил только трубу. И, кстати, когда я был юн, дирижировал оркестром. Вот чего я не умею, так это петь.

— Откуда пришло желание освоить именно эти инструменты и в таком огромном количестве?

— Все просто — я люблю звуки. Но того, что дает один инструмент, слишком мало, чтобы выразить все то, что хочется выразить. Даже органа не хватает с его регистрами. Я пытаюсь рассказать все, что внутри меня, через разнообразие звуков. Смотрите, у рояля нет органного звучания, но при этом один только орган не может выразить лирику: у него четкое звучание, звуковая атака, которая сразу убивает наповал. Но к нему можно добавить трубу, и она будет завораживать своей мягкостью.

Мне кажется, что в качестве оркестра сегодня может и должен выступать один человек. Поэтому я пытаюсь соединить разные инструменты, включить их в регистр основного. Рояль — это король инструментов, орган — инструмент божественный, но если вы играете на них одновременно, сочетая четкость рояля и мощь, силу органа, получите нечто совершенно другое.

Во Франции на своем церковном органе я добавил колокола. Получается синтезированный звук, мини-оркестр. Я это сделал не просто потому, что мне так захотелось. Нет. Понимаете, прихожане становятся моложе и уже плохо воспринимают классический орган. Поэтому я пытаюсь усилить современным звучанием музыку, написанную столетия назад. Для этого я использую гонг, цимбалы, чаймс (это маленькие колокольчики, их еще называют эолова арфа — прим. автора), которые создают легкий звуковой ветер, не звук, но призвук. Я пытаюсь ретушировать основной звук такими призвуками.

— До самого последнего дня программа Вашего выступления остается неизвестной. Почему?

— Прежде чем решить, что именно я буду играть, мне надо познакомиться с городом, посмотреть орган. Ведь это очень важно — понимать публику и чтобы публика понимала тебя. Я импровизирую, ощущая энергетику зала, его эмоции, ментальность. К примеру, на Кубе или в Италии в моем исполнении будут преобладать латинские ритмы. Здесь, в России, музыка будет более спокойной. Стиль импровизации меняется в зависимости от страны, города, в котором я выступаю. Именно поэтому я предпочитаю импровизировать.

— Но Вы все же играете и классику?

— Да, конечно.

— А какие композиторы у Вас любимые?

— Бах, Моцарт, французский композитор Габриэль Форе. Я очень люблю русский фортепианный звук.

— А кто-то конкретно из русских композиторов?

— Из русских мне трудно кого-то выделить. Очень нравится именно звучание, импровизировать с этим звуком, соединять музыку русских композиторов с моим мироощущением. Импровизация тем и отличается, что я должен найти характерные черты того стиля, в котором играю.

— Говорят, что Вы очень похожи на Моцарта? Как это отражается на Вашей жизни?

— Да, действительно, похож. В 90-х я играл роль Моцарта в театральных постановках. Мы тогда были на гастролях в России — в Москве, в театре Маяковского, в Санкт-Петербурге, даже в Петрозаводске. Я не только исполнял роль, но еще играл на трубе, скрипке, фортепиано. По просьбам зрительного зала я импровизировал на темы из творчества австрийского композитора. На те темы, которые предлагали сами зрители.

— Ощущаете ли Вы внутреннее родство с этим композитором? Есть у вас что-то общее?

— Я, как и он, не могу каждый день исполнять одно и то же. Хочу удивлять публику своими концертами. Не могу долго сидеть на одном месте, не могу работать только в Париже. Мне надо видеть мир, впитывать его, осмысливать, наверное, в этом мы и похожи с Амадеем.

Знаете, тогда, во время гастролей, люди часто подходили ко мне после спектакля: они хотели потрогать живого Моцарта, обнять его. Мне было очень приятно ощущать себя таким вот проводником во времени. Вообще, именно в те годы мне удалось сравнить европейскую и российскую публику. Вы гораздо теплее принимаете артистов. Если вам что-то нравится, это сразу ощущаешь.

— Но как органист Вы в России впервые? И в Саратове тоже первый раз?

— Да, и я очень надеюсь понравиться вашей публике.

— Вы можете оценить сам город?

— Я его толком пока и не видел. Комары только закусали ночью. (Смеется). Но не собираюсь его как-то оценивать: я приехал сюда не как турист, а как гость, как музыкант. Для меня важно показать вам свое творчество. Попытаюсь донести до публики свои мысли через игру, импровизацию. Россию и Францию многое связывает. И я хочу испытать эту взаимность, увидеть эту связь сам. Поэтому я и приехал не в Москву, и не в Петербург, а в Саратов. Мне кажется, что в провинции и есть настоящая Россия. И мне она близка.

Импровизация раскрепощает человека, позволяет общаться с публикой, жить душой на сцене, в отличие от академического исполнения, когда строго выдерживается заявленная программа. И в этой программе артист живет. А он должен жить в публике, чувствовать ее. Тогда искусство и может добраться до сердец. Я попытаюсь показать, как выступает артист, который прошел курс импровизации.

Кризис в классической музыке — это не только российское явление. Это явление общемировое. Поэтому музыку надо адаптировать. Сейчас мы пытаемся это делать — приходя в детский сад, школу, консерваторию, ребенок, человек должен, прежде всего, научиться раскрывать свой мир через музыку, а не мир того композитора, который написал ее сто, двести лет назад. Людей, в особенности детей, это угнетает. Я пытаюсь научить импровизации, мой курс есть не только в консерваториях Парижа и Версаля, я веду его в Соединенных Штатах, на Кубе и т. д.

— В России Вам предлагали подобное сотрудничество?

— Пока нет. Сам я — всего лишь артист, не политик, не организатор. Если вы напишете об этом и кто-нибудь заинтересуется, я могу дать курс лекций или провести какие-то встречи.

— Вам предстоит выступить перед детьми и взрослой публикой. С кем легче и интереснее работается?

— Мне ближе дети. Они более открыты и естественны, лучше чувствуют настроение и музыку, не скованны никакими правилами. Видят артиста и реагируют — сразу понятно, нравится им происходящее на сцене или нет. Импровизировать в работе с детской публикой легче, это все равно, что жить в ветре.

Что касается саратовских детей... Детская школа искусств №8 приглашала меня еще в прошлом году, но тогда я так и не смог приехать: прилетел в Домодедово с высокой температурой, просидел ночь в аэропорту и улетел обратно в Париж — меня не пустили в Россию из-за ситуации с гриппом. Но я очень хотел вернуться, обещал. Поэтому я здесь. Эта встреча — своего рода возвращение долга...

Анна МУХИНА
http://timesaratov.ru/gazeta/publication/27397?PHPSESSID=ha69peon8kff43kkjeo1odg1d0