Композитор в ожидании зала

Фото Азнивика Андояна

Ростовский композитор Алексей Хевелев рассказал «Эксперту ЮГ» о том, как вообще возможно сейчас оставаться в этой профессии и почему престижной ростовской консерватории нужен собственный большой зал

Академического композитора Алексея Хевелева можно было бы назвать, как это сегодня модно в маркетинге, «композитором на 360 градусов». Он активно концертирует, выступая причём как с классическим репертуаром, так и, время от времени, с рок-группой. Он занят в образовательно-административной деятельности, будучи преподавателем композиции и заместителем декана по воспитательной работе ростовской консерватории имени С. В. Рахманинова. Он — соорганизатор целого ряда крупных событий в области классической музыки, от конкурса молодых композиторов до фестиваля «Ростовские премьеры», куда приезжают выступать и участвовать крупнейшие солисты и авторы страны. В конце концов, он много работает и по своей основной специальности — и призванию, — пишет музыку.

В своё время он был ростовским Моцартом, начав писать музыку в 6 лет, а с девяти уже выступая в качестве автора на международных музыкальных фестивалях. В 11 лет он получил золотую медаль на Международном Прокофьевском фестивале в Великобритании — как продолжатель традиций Прокофьева, а в 15, закончив общеобразовательную школу экстерном, поступил в ростовскую консерваторию. Ему пришлось адаптироваться к современности, взяв на себя сразу несколько социально-организаторских ролей, потому что сегодня невозможно одновременно предаваться чистому искусству и зарабатывать на жизнь.

Он на среду, тем не менее, не в обиде, называя себя счастливым человеком, поскольку может играть не только сам для себя, а исполнять свои произведения на сцене. Среди недавних премьер — концерт для фортепиано с оркестром «Иуда и Христос», музыкальная поэма «S.О.S.», посвящённая памяти воинов, погибших в Великой Отечественной войне, и опера «Русская рулетка». Следующей весной на камерной сцене Ростовского музыкального театра готовится к премьере опера Хевелева с нарочито интригующим названием «Х», которую он готовил почти три года. Но, если судить по содержанию разговора с ним, главное, чего ему в жизни не хватает — это Большого зала Ростовской консерватории, постройку которого он мечтает застать и выступить в нём.

Кризис отношения к культуре

— Если посмотреть на жизнь академической музыки в городе, то можно констатировать определённое оживление. Приезжают звёзды классического репертуара, раскупаются билеты, идёт фестиваль «Ростовские премьеры», на концертах которого — аншлаги. Можно ли говорить о каком-то витке возрождения интереса к симфонической музыке, классическому искусству?

— В Москве и Петербурге — безусловно, конечно. Там никогда не было проблем ни с публикой, ни с концертной деятельностью. Если говорить о Ростове, то разница с девяностыми годами — колоссальная, в лучшую сторону. То, что люди начали ходить на концерты, это безусловный факт, обусловленный во многом качественной работой менеджмента — и Музыкального театра, и других концертных организаций. Но вот отношение к культуре в целом не улучшилось.

— В чём это выражается?

— В частности, в зарплатах оркестрантов. Если организация получает президентский грант, это позволяет им чувствовать себя более или менее комфортно. Если не получает, то зарплаты такие мизерные, что едва позволяют им сводить концы с концами. Понятно, что они начинают искать другие способы заработка, а из-за этого страдает их основной вид деятельности — просто потому что музыканты устают.

— Даже Музыкальный театр не может дать такой нагрузки, чтобы музыкант мог зарабатывать работой по основному виду деятельности?

— Тут мы сталкиваемся с ещё одним больным вопросом: ростовская консерватория — это единственное в Европе музыкальное образовательное учреждение, у которого нет своего большого зала. Годами ведутся разговоры об этом: говорили о том, что его можно сделать в здании Парамоновских складов, на территории бывшего Летнего театра, но все эти идеи каждый раз обращаются в пепел. Я прекрасно понимаю: сейчас кризис, и нам всем надо потуже затянуть пояса, но три года назад кризиса не было, а зал, тем не менее, никто не строил. Это печально, потому что все ростовские оркестры на 90 процентов состоят из выпускников нашей консерватории, речь в том числе и о солистах Музтеатра. Я очень надеюсь, что рано или поздно обратят внимание на нашу проблему.

— Внимание к образованию сегодня есть, просто оно касается организационных моментов. Они затрагивают консерваторию?

— Мне было страшновато, когда я наблюдал слияние строительного университета и ДГТУ. Я понимаю, что, вероятно, это необходимый формат существования вуза. Но всё равно. Вероятность подобного присоединения для консерватории опасна. Если встанет вопрос о том, присоединять ли консерваторию к чему-либо, я, конечно, буду в категорической форме против.

Кузницы лауреатов

— Какое место занимает ростовская консерватория на культурной карте страны?

— У нас мощнейшая фортепианная школа, наши студенты занимали первые места на крупнейших международных конкурсах. Выпускники консерватории — Анна Винницкая, профессор высшей школы Гамбурга, лауреат первой премии престижного фортепианного конкурса имени королевы Елизаветы в Брюсселе; Александр Яковлев, известный пианист, лауреат более шести десятков международных конкурсов. Вообще все кафедры выпускают сильных музыкантов, которые становятся лауреатами именно престижных конкурсов, а не соревнований талантов нашего двора.

— А много ли сегодня конкурсов для исполнителей и авторов академической музыки?

— В регионах — огромное количество, но проблема в том, что понятие конкурса классической музыки в последние годы девальвировано. Это всё «конкурсы нашего двора», где ты платишь взнос, играешь кое-как, а тебе вручают диплом лауреата. Если конкурс в один тур, о каком качестве его лауреатов может быть речь? Это всё организовано только для того, чтобы заработать.

Чтобы статус конкурса был высоким, его жюри должно быть очень представительным. К примеру, наш конкурс молодых композиторов «Музыкальные витражи», который мы проводим совместно с музыкальной школой Прокофьева, уже многие годы возглавляет Леонид Клиничев, известнейший ростовский композитор, мой учитель. В составе жюри этого конкурса в разные годы были композиторы Виталий Ходош, Юрий Машин, Аракс Матевосян — люди, которых в нашем кругу не надо представлять. Второй показатель качества конкурса — отсутствие взносов. Я не верю, что нельзя найти спонсоров или меценатов, особенно если речь о детском конкурсе. Участники нашего конкурса, все до одного, получили подарки. Во-вторых, если это конкурс композиторов, тем более детский, участников не может быть много. Композиция — одна из самых редких профессий. К примеру, в консерватории 600–700 студентов, из них композицией занимаются десять. Но и в других специальностях не может быть десятков и сотен лауреатов. Ну вот прошёл конкурс, где 30 пианистов стали лауреатами: они что, все тридцать — гении?!

Звуки музыки с темой христианства

— Если говорить о профессии композитора как таковой, то как можно оценить её статус в культурном пространстве?

— Если твою музыку исполняют, то ты, можно сказать, на гребне. Но дивидендов за это я не получаю. Я счастлив, что работаю в консерватории, среди талантливейших людей, что у меня в принципе есть возможность писать музыку и исполнять её. И не надо подрабатывать в салоне связи или быть администратором бутика. Но если бы я завтра сказал: всё, я буду только композитором, то мне пришлось бы выживать, создавая музыку для рекламы или юбилеев частных заказчиков.

— Выходит, композитор сегодня может держаться преимущественно за счёт самомотивации? Творить ради процесса творчества?

— Мотивация есть: хочется, чтобы тебя сыграли. А в целом — да: либо ты можешь сам себя подталкивать, либо тебе нечего делать в этой музыке. А вот если тебя сыграли, то ты должен радоваться и благодарить дирижёра, оркестр, руководителя подразделения, которое разрешило, чтобы тебя сыграли.

— А если писать для эстрады?

— Я писал. Много писал в молодости, но это никому не нужно.

— Нет заказа на качественную музыку? Почему этот путь оказался тупиковым?

— Для этого надо быть ближе к Москве, но это круг, в который не попасть. Это же деньги. Как они могут пустить в него какого-то Хевелева с периферии? Конечно, в столице масса выходцев из Ростова, но ключевое слово здесь именно что «выходцы», а здесь, в городе, есть своя музыкальная тусовка, все друг друга в ней знают, и никто больше им не нужен.

— На камерной сцене ростовского Музтеатра должна состояться премьера вашей оперы «Х». Почему вы выбрали этот жанр?

— Опера — это человек на сцене, это актёр, который погружается в образ. У меня уже был опыт написания оперы, это произведение «Русская рулетка». Либретто к ней написал мой брат Сергей: оно было совершенно зубодробительным. В этот раз идея была моей, и я очень надеюсь, что с третьего раза, в мае следующего года, премьера всё-таки состоится (декабрьская премьера была отменена из-за болезни солиста. — «Эксперт ЮГ»). «Х» — о том, как человек случайно умирает и попадает в пространство, где его начинают, образно говоря, «шерстить». Он жил богато: деньги, успех, множество случайных связей. Жену и детей не ценил. И он пытается как-то изменить своё прошлое и… Зрители всё увидят.

— Может ли сегодня неподготовленный зритель идти на такую оперу? Есть ощущение, что современная опера — это больше не универсальное искусство, и как считывать её смыслы и обрабатывать в голове эту музыку, мало кто, не имея музыкального образования, знает.

-Я композитор очень традиционный, пишу музыку, которая будет понятна. Моя цель — донести до слушателей свой замысел, а в этом участвую не только я как автор, но и исполнители. И я глубоко убеждён, что возможность расшифровать послание автора зависит от исполнительского мастерства. Мне повезло и с «Русской рулеткой», и с предстоящей премьерой оперы «Х»: Юрий Алёхин, который исполняет ведущую партию, обладатель не только великолепного баса, но и прекрасный актёр. Я не думаю, что неподготовленный слушатель не поймёт это произведение. Более того, даже когда в рамках «Ростовских премьер» у нас был вечер композиторов-авангардистов ХХ века, исполнялась музыка Николая Рославца, Александра Мосолова, Алексея Животова, в зале не было «не понявших» слушателей, настолько сила исполнительского мастерства способна повлиять на восприятие.

— Но если посмотреть на репертуар сегодняшних театров, хоть крупных, хоть региональных, то подавляющую часть репертуара всё же составляют классические произведения. Почему сегодня нет таких композиторских фигур, чьи произведения могли бы не сходить со сцен десятилетиями?

— Сегодня в принципе стало больше и музыки, и композиторов. Дело в том, что выбор у слушателя гораздо шире — есть и музыка кино, и джаз, и качественная поп-музыка, и некачественная тоже. И даже чисто технически создать произведение сегодня гораздо проще, чем даже пятьдесят лет назад: раньше на написание симфонии уходили годы, сейчас это можно сделать за короткое время. Дело и, опять же, в огромном числе некачественных конкурсов, лауреаты которых мнят себя «композиторами». И находят каналы самовыражения, и это тоже уменьшает шансы хорошей музыки пробиться на свет. Сегодня в классической музыке есть крупные авторские фигуры, и внутри своей аудитории они хорошо известны.

— Какое будущее может быть у оперы, созданной и поставленной в Ростове?

— Я очень надеюсь, что её поставят в Москве или Питере, но главной моей целью всё же была постановка в нашем Музыкальном театре в качестве репертуарного спектакля. Если ростовский театр сочтёт это возможным, это было бы честью для меня.

— Тема искупления, вины и христианства в целом — очень значимый мотив для вашей музыки. Откуда пришло это влияние?

— Я был крещён в семь лет, мы с мамой много поездили по стране, и везде посещали церкви. Когда я увидел Владимир, Суздаль, церковь Покрова-на-Нерли, это произвело огромное впечатление. Я понял, что это не просто помещение, не просто церковь, это что-то гораздо большее, лично для меня. И всю мою жизнь Господь даёт мне слышать звуки и записывать их. Я — раб Божий, и единственное, что я могу и должен сделать, это показать своё отношение к церкви, православию, через музыку. Я знаю, что после моего концерта «Иуда и Христос» некоторые люди перечитали эссе «Иуда», написанное отцом Анатолием Жураковским в ссылке в 1934 году. Вот чего-то такого я и добиваюсь.

— Это вам нужно для само­осмысления, или это разновидность миссионерства?

— Сложный вопрос. Я не знаю, имею ли я право вообще на какое-то миссионерство? Но у меня есть такая потребность, есть какие-то силы, которые с детства борются внутри меня. Например, в 11 лет я написал «Сатанинский вальс»: дурацкое название, но идея была именно в борьбе добра и зла. Кстати, после того, как я его написал, моему учителю прислали анонимную телеграмму о том, чтобы он обратил внимание на ученика Хевелева, который обратился к дьяволу. А когда я писал «Иуду и Христа», хотел назвать произведение «Иуда», как и эссе само называлось. Но ты представляешь, что началось бы, если бы я концерт для фортепиано с оркестром так назвал?.. Про меня бы сказали, что я сатанист.

— Когда вы пишете произведение, вы задаёте себе хронологические рамки?

— Да, обязательно. Когда была жива мама, она звонила мне раз в неделю и спрашивала: «Что ты сочинил»? — Мама, я ничего не сочинил. Мама: «Ну понятно». И сразу ощущаешь себя каким-то воооот такого вот малюсенького размера человечком. А ещё есть учитель, Леонид Павлович Клиничев, который тоже всегда интересуется, над чем я работаю. И это счастье, когда есть такие люди, которым ты нужен. Порой живёшь и думаешь, что ты никому не нужен вообще. И когда понимаешь, что есть близкийчеловек, и ты ему интересен, это великое счастье. И ради этого стоит жить.

Невидимые спонсоры музыки

— Если говорить о финансировании культуры, то, по сути, это экономическая задача, которую на Западе научились решать. Это может быть коммерциализация культуры, предоставление платных услуг, повышение стоимости билетов, и так далее. Второй путь, по которому в основном и идут — это поиск спонсоров. Третий — надеяться на господдержку. По какому сценарию культура могла бы развиваться у нас?

— Чтобы на сборы построить большой зал, консерватории придётся, имея в данный момент два зала по сто мест, в течение 20 лет продавать билеты по 20–30 тысяч рублей за место. Что касается государственного дотирования, то не думаю, что стоит рассчитывать на его усиление: мы и так государственное федеральное учреждение, и для нас большое счастье, что нас поддерживают в принципе. Мы можем давать концерты, и это отдых для музыкантов на самом деле.

— А путь фандрайзинга, привлечения средств со стороны, не освоен ещё?

— Я занимался этим, и большинство людей, которые давали деньги, говорили: «Бери деньги, но ты меня не видел». Титульного спонсора можно найти где-нибудь в Сибири, в местах, где есть нефтяные месторождения. Я знаю об этом не понаслышке, так как летом был, например, на совещании директоров концертных организаций, где говорили о фантастических вещах, о миллионах рублей на проведение конкурсов, фестивалей. Но в Ростовской области нефть, увы, не добывают. У нас добывают колбасу, зерно.

— А что с этими людьми не так? Они же тоже много зарабатывают и могут спонсировать мероприятия. Им культура чужда?

— Я не могу сказать, что консерватории вообще никто не помогает. Но надеяться на титульного спонсора, чтобы построить большой зал консерватории, невозможно. Невозможно.

— А концертную программу учредить или стипендию, например?

— Буду счастлив, если найдётся группа компаний или компания, которая возьмёт на себя поддержку молодых талантов ростовской консерватории. Но когда ты обращаешься в организации, чаще всего твой запрос застревает на уровне секретаря, чья основная обязанность — сделать так, чтобы ты не попал в кабинет к директору. Конечно, сама консерватория поощряет талантливых учеников в рамках тех средств, которыми она располагает. Многие ребята получают губернаторскую стипендию, и это тоже очень хороший стимул.

— Если посмотреть шире на классическую музыку, вообще на классическое искусство, то в чём проблема его недофинансирования? Менеджмент не справляется с задачей, аудитория недостаточно широкая, или интерес со стороны государства невысок?

— Мы все прекрасно понимаем, куда сегодня направляются деньги государства, и это, безусловно, оправданно. Но и в лучшие времена внимание на периферию практически не обращают. Для Москвы периферия — это вся территория за пределами Большого Садового кольца (а иногда, к сожалению, и Малого). Поэтому когда распределяются субсидии и гранты, то их получают Большой театр, Мариинка, где прекрасное финансирование и зарплаты хорошие. До Ростова они едва ли дойдут.

— Если посмотреть на Краснодар, то там заинтересованность в культуре государства, прежде всего региональной администрации, на порядок лучше. Поэтому там Валерий Гергиев проводит свой Пасхальный фестиваль, биг-бенд Георгия Гараняна собирает полные залы, Кубанский казачий хор известен на всю страну. А что нужно сделать, чтобы в Ростове музыкальные проекты были настолько же известны среди широкой публики и привлекали звёзд?

— Всё зависит от управления. Там, где есть хороший менеджмент, есть и интерес извне. В Ростове на слуху Музыкальный театр, там работает замечательный руководитель, Вячеслав Кущёв, который уже много лет руководит театром, и там полные залы на каждом спектакле. Не так давно сменился руководитель местной филармонии, и там тоже стали работать с каждым зрителем в отдельности.

— А в Ростове вообще есть достаточное количество публики, которая будет ходить не только на общеизвестных звёзд этого жанра?

— Конечно, есть. В рамках фестиваля «Ростовские премьеры», который был проведён совместными усилиями консерватории, Ростовского союза композиторов, Музыкального театра и филармонии, к нам приезжал Александр Чайковский, известнейший современный композитор: здесь проходило первое исполнение его IV симфонии нашим симфоническим оркестром под управлением дирижёра Андрея Аниханова, и автор присутствовал при этом. Не было не то что свободного места в зале — зрители стояли на балконе.

Людмила Шаповалова

expertsouth.ru