Фестиваль «Возращение» начался в Московской консерватории в двадцать первый раз. Площадка первых концертов — Рахманиновский зал. Автор: Майя Крылова
Фото: Ирина Шымчак
Фестиваль «Возвращение» — терпкая смесь традиций и непредсказуемости: никогда — за много лет! — не повторенные программы составлены со знанием истории музыки, и не только в ее главном «фарватере». Участники «Возвращения» (высококлассные музыканты, «востребованные профессионалы со сложившейся карьерой», многие из которых знакомы с детства) длят дружеский обычай, сложившийся еще в 90-х годах — музицировать вместе. Даже без гонорара. И есть на фестивале какая-то душевная легкость, как будто разлитая в воздухе.
Авторы идеи, организаторы и художественные руководители «Возвращения» — скрипач Роман Минц и гобоист Дмитрий Булгаков — не приветствуют пафос, фанаберию и надувание щек. Последний концерт, по словам организаторов, не имеет большей ценности, чем первый. И в проекте с двадцатилетним стажем предпочитаются отнюдь не круглые даты.
«Возвращение» — это сольная, камерная и ансамблевая музыка. Четыре концерта: три тематических (это фирменная примета) и четвертый — по заявкам, только не публики, а самих музыкантов. Темы трактуются предельно широко, от буквальных смыслов до многозначных ассоциаций. Но литературности совсем нет. Музыка определяет всё. Начиная от порядка номеров в концертах, когда хронология не важна, а важна лишь музыкальная драматургия, так что двадцатый век может предшествовать четырнадцатому. В этом году музыка рождается под невеселыми грифами «Оpportunism», «Несвобода» и «Mort». Названия не означают, что на концертах царят бесконечная скорбь и рыдания.
Первый вечер — «Оpportunism» — был посвящен теме музыкальных приношений власти и сильным мира сего. Такого рода поступки на протяжении веков позволяли себе — по разным причинам — многие композиторы, в том числе великие. Причиной могли быть искренние восторги или липкий страх (часто — вместе), карьеризм или желание заработка. Общепринятая в эпоху монархий практика отношений художника и аристократа не похожа, конечно, на спасение своей жизни при тоталитарном режиме. Соотношения заказа и порыва, искренности и фальши, ужаса и цинизма бывали разными. И все это сложными путями коррелировалось с качеством музыки, которое могло быть при этом и прекрасным.
«Оппортунизм» начался с «Поэмы о Сталине» Арама Хачатуряна. Причины ее создания — формально — 60-летие вождя, а фактически — горькие итоговые слова композитора: «Шостакович, когда его ругали, работал, а я хотел повеситься». Написанная для смешанного хора и оркестра, верноподданнически-хвалебная «Поэма» после войны была переложена для фортепиано в четыре руки. Чтобы в каждом сельском клубе можно было восхвалять вождя. В исполнении Вадима Холоденко и Якова Кацнельсона все восклицательные знаки музыки, с ее бесконечными секвенциями и многословной восточной цветистостью, прозвучали и красочно, и иронично: такое вот неистовство лести с подспудной пустотой.
Фото: Ирина Шымчак
Затем последовал скачок в старину, коль стилевой и эмоциональный контраст — часть подразумеваемой концепции фестиваля. Музыка Филиппокта Казертского (Par les bons Gedeons et Sanson / «C именем блаженных Гедеона и Самсона») и Сourtois Et Sages / «Куртуазный и мудрый» Магистра Эгидиуса (оба- XIV век) прозвучала в исполнении нового участника «Возвращения» — ансамбля Labyrinthus. Анастасия Бондарева (вокал), и также Александр Горбунов (виела, гитерн), и Данил Рябчиков (цитоль, художественный руководитель) — специалисты по средневековой музыке, играющие на аутентичных инструментах. А тот факт, что сочинители посвятили свои опусы «антипапе» Клименту Пятому во времена раскола власти в католической церкви, не отменяет прелести старинного трехголосия. Средневековые мастера умели льстить с чувством собственного достоинства. И роскошно работали с длительностями: ритм все время множится и повторяется, кокетничая с высотой звучания: догонишь? — нет, не догонишь.
Фото: Ирина Шымчак
Сонату № 2 для фортепиано и виолончели соль минор Бетховен посвятил королю Пруссии Фридриху- Вильгельму, который слыл неплохим музыкантом-любителем и сам играл на виолончели. Бетховен получил за партитуру ящик золотых монет. Пианист Александр Кобрин и виолончелист Клаудио Бохоркес сыграли эту вещь с удивительным ощущением целостности формы, при том, что композитор, как он говорил, умудрился «поместить в одну пьесу то, что было достаточно для двадцати». Кобрин, чуткий партнер, сделал все, чтобы выразительность рояля не перекрыла струнный инструмент, а Бохорсес благодарно откликнулся, как прекрасный мастер, со склонностью к четкому, чуть жесткому, но полному динамических оттенков звучанию.
Фото: Ирина Шымчак
То, как ансамбль солистов сыграл Второй Бранденбургский концерт Баха, можно описать словами «без почтения к академическим сединам». И это прекрасно как принцип. Ведь Бранденбургские концерты — развлекательная светская музыка, которуюБах послал маркграфу Бранденбургскому, в надежде на придворный пост руководителя оркестра. Ничего из этого не вышло, музыку проигнорировали, а рукопись пролежала в архиве сто лет. Тем самым маркграф многого себя лишил. Например, бурной первой части, где у Баха знаменитое соло трубы. На «Возвращении» особенно легла на душу вторая часть, Andante, когда флейта Марии Федотовой, гобой Дмитрия Булгакова и скрипка Романа Минца поочередно вступали в нежнейшую, доверительную беседу.
В Триптихе для скрипки и фортепиано Сен-Санса дуэт скрипачки Алены Баевой и пианиста Вадима Холоденко импрессионистская «ускользающая» прихотливость возникла из идеального взаимодействия солистов — по балансу звучности и тембровой выразительности, по ритмической ясности и передаче нюансов. Если эту вещь так же играли в 1912 году, когда композитор посвятил Триптих бельгийской королеве Елизавете, сиятельной меломанке крупно повезло.
Фото: Ирина Шымчак
Дмитрий Шостакович в середине прошлого века написал хоровой цикл без сопровождения «Десять поэм на стихи революционных поэтов». С интонациями революционных песен, вплетенных в полифонию а-ля старинный распев. Такой прием, призванный выражать особую торжественность, соответствовал социальному заказу эпохи — сакрализировать идеи революции. С одновременной демонстрацией лояльности автора. Камерный хор Музыкального училища имени Гнесиных под управлением Петра Савинкова показал высокий класс, соответствующий качеству музыки. Ведь неустойчивое положение Шостаковича в сталинской России — между орденами и плахой — не мешало ему создавать шедевры.
Фото: Ирина Шымчак
И наконец, Карл Орф и Гунильд Кетман, с их «Уличной песенкой» для инструментального ансамбля ударных, из собрания «Музыка для детей», предназначенного для воспитательной системы Орф-Шульверк. Согласно ей, дети могут и должны приобщаться к музыке через коллективную игру, развивая свои творческие способности, а аранжировки (вполне искусные) популярных песенок в этом помогут. И все бы хорошо, но композитор предлагал свои идеи Гитлерюгенду. К счастью для послевоенной судьбы Орфа, Гитлерюгенд идеи отверг. И то правда: зачем ему нужны развитые дети?
Фото: Ирина Шымчак
Это сентиментальное и одновременно страшненькое путешествие еще раз показало продуктивность идеи фестиваля, когда музыка разных эпох в сопоставлении непохожих талантов рождает контексты. Эстетические, исторические, культурные и социальные. «Возвращение» предлагает интеллектуальное и душевное пиршество, и самое продуктивное занятие тут — не только чувствовать, но и думать. Сопоставляя эпохи и нравы, фестиваль не только приглашает публику в увлекательное звуковое путешествие. Фактически он проводит исследовательскую, музыковедческую работу. А слушатели сами решают, что с чем и каким образом соотносится и как вечная универсальность проявлена в современности. Потому что это — территория свободы. И, как сказал Стендаль, «ноты — лишь искусство записывать идеи. Главное — иметь их».
Источник:
www.rewizor.ru