Михаил Гантварг: Я не играл по их правилам

Уже экс-глава Санкт-Петербургской консерватории, скрипач и дирижёр Михаил Гантварг, видимо, останется в новейшей истории музыкального вуза как первый ректор в 21 веке, ушедший без скандалов, уголовных дел и судов о восстановлении на работе. О том, как и за что его уволили, он рассказал «Фонтанке».

Николай Рютин/Интерпресс

Кресло ректора Санкт-Петербургской консерватории ещё, можно сказать, не остыло после Михаила Гантварга, а Министерство культуры уже назвало кандидатуру и.о.: виолончелист Алексей Васильев. В вузе он занимал удивительно скромную для восхождения к ректорству позицию доцента, зато в прошлом был учеником Сергея Ролдугина — нынешнего директора Санкт-Петербургского дома музыки, крёстного старшей дочери президента Путина. Тем благороднее выглядело имя Сергея Ролдугина рядом с другими подписантами открытого письма «деятелей культуры в связи с ситуацией, сложившейся в Санкт-Петербургской государственной консерватории имени Н. А. Римского-Корсакова» на сайте Минкульта. Деятели культуры требовали «преодолеть кризис» в Консерватории. Позже на сайте Дома музыки появилось опровержение: Сергей Ролдугин, оказывается, «не составлял и не подписывал открытых писем относительно ситуации в Санкт-Петербургской консерватории». Его имя из-под письма убрали.

В вузе Гантварг считается всеобщим любимцем. Поэтому 4 года назад, после череды скандалов с увольнением ректоров, его фигуру называли самой оптимальной, она успокоила все противоборствующие кланы, и 4 года Консерватория прожила спокойно. Поговаривают, что одна из истинных причин его увольнения — ремонт в Консерватории, в ходе которого предстоит освоить в общей сложности 2,6 миллиарда рублей. Строптивый Гантварг, принимая работы, будто бы цеплялся к каждой бумажке и ничего не хотел подписывать запросто.

— Михаил Ханонович, какие формальные причины вам назвали, отправляя в отставку?

— Вот что мне сказал министр Мединский. Кстати, он даже не знал, что меня отозвали для этого из отпуска, что мне пришлось прервать концерты в Калифорнии, чтобы приехать. Конкретных причин мне не назвали. Министр только сказал: Ивлиев (это его заместитель) всё время что-то говорил о каких-то недочётах в моей работе. Я ответил, что это естественно, недочёты могут быть у каждого. Мединский сказал: «Я думаю, что у меня их даже больше, чем у вас». Тем не менее, сказал он, решение принято. И попросил меня написать заявление по собственному желанию.

— И вы написали?

— Нет.

— Почему?

— Когда мне позвонили в Калифорнию из министерства и попросили прервать отпуск, я сразу предложил: если вы зовёте для того, чтобы уволить, давайте я вам по факсу пошлю заявление. Мне сказали: нет-нет, что вы, но приехать надо. Теперь я рад, что не погорячился и не послал им заявление. Избирал меня коллектив Консерватории, со стороны коллектива нареканий в мой адрес не было, моя дверь всегда была открыта для всех — от студента до профессора и народного артиста. Если бы я написал заявление, мне было бы перед ними очень стыдно. Хотят в министерстве — пусть сами увольняют. Я считаю, что все эти 4 года в Консерватории была спокойная, нормальная, рабочая обстановка. Я не дал «расстрелять» Консерваторию, когда возникла идея объединения с Мариинским театром. При мне прошло 150-летие, мы сумели переехать на время ремонта на улицу Глинки, не прерывая учебного процесса… Вот мне и сказали спасибо. Мне только жаль Консерваторию. Она опять впадает в турбулентное состояние.

— Вам не сказали, а нам назвали две возможные причины, по которым вас отстраняют. Первое — Консерватория не прошла аккредитацию как вуз, потому что не имеет электронной библиотеки.

— Это просто ерунда. Те электронные библиотеки, к которым нам предлагали подключиться, не имеют даже одной тысячной от тех материалов, что есть в Санкт-Петербургской консерватории. Может быть, они хороши для исторического или математического факультетов. Но музыкальные материалы в них… Не хочу никого обидеть, но даже для сельской школы это бедновато. Тем не менее нам предлагали 4 электронных адреса, к которым надо было подключиться за 150 тысяч рублей в год.

— А, так дело всего-то в 150 тысячах в год…

— Я, естественно, изначально этого не хотел. Я видел в этом абсолютно неприкрытую коррупцию. Но поступил приказ из министерства — и мы заключили договоры. Так что этот вопрос снят.

— Понятно. Но есть ещё одна причина, о которой говорят вслух: вы не провели в вузе оптимизацию, у вас дублирующие должности на кафедрах и так далее.

— Оптимизация, к сожалению, идёт. Может быть, не в тех объёмах, какие хочет министерство. От меня требовали увольнять совершенно бесценных профессоров. Во имя какой-то оптимизации. Меня лишили гранта, составлявшего большую часть моей зарплаты, меня раз-два в год депремировали, это были такие намёки. Тем не менее эту оптимизацию мы вынуждены были проводить. Было, например, в Консерватории два оркестра: для оперной студии и для симфонического дирижирования. Сократили, объединили — сделали один. Было два хора — сделали один. Это не идёт на пользу учебному процессу, но я вынужден был выполнять и выполнял эти требования. Так что настоящие причины надо искать, видимо, в чём-то другом.

— И в чём же?

— К сожалению, я не могу их назвать. Но они вопиют. Видимо, кому-то понадобилось место…

— А давайте я попробую угадать причину?

— Ну, давайте.

— Говорят, что вы — человек несговорчивый. Например, в Консерватории идёт ремонт, а вы отказываетесь подписывать акты приёмки работ, какие-то работы вас не устраивают…

— Это абсолютно рабочий процесс. Естественно, я не играл по каким-то правилам, о которых даже говорить не хочу. Я просто старался защищать интересы Консерватории. Чтобы наш коллектив жил в нормальных человеческих условиях. Вот, например, министр мне приказал перевезти Консерваторию с Театральной площади на Глинки, 2. Я сказал: нет, нужен как минимум месяц. Но мы переехали, потому что работали, как умалишённые. Как в войну была эвакуация. Нам надо было перевезти, например, 400 фортепиано. К счастью, бог был за нас: стояла хорошая погода. Мы в 4 смены перевозили инструменты, тут же их настраивали — и уже на следующий день начинался урок. То есть учебный процесс у нас не прекращался ни на секунду.

— Вот вы рассказываете — и я понимаю, что вы вели себя с министерством очень строптиво, по любому поводу сопротивлялись.

— Я не могу сказать — строптиво. Но, видимо, нужна более сговорчивая кандидатура.

— Вы сказали, что не дали провести объединение с Мариинским театром. Так, может, как раз и нужно вас уволить, чтобы его провести?

— Не думаю. Мы с Валерой Гергиевым в нормальных отношениях, мы давно и довольно близко знакомы. Идея такая, действительно, была, я не знаю, кому она принадлежала, может быть, и не ему. По-моему, после нашей встречи, после разговора на эту тему он понял, что эта идея нежизнеспособна.

— Что вы такое сказали ему, чтобы убедить?

— Я ему сказал: Валера, ты понимаешь, учебный процесс — это совершенно ненужная дополнительная нагрузка на театр. И без того Мариинский театр на 90 процентов укомплектован нашими певцами, нашими музыкантами. Так что это «объединение» и так есть и носит совершенно нормальный характер. Раз наши кадры оказываются в Мариинском театре, и не только там, значит, мы их неплохо готовим.

— Могу ошибиться, но вы, кажется, в новейшей истории Консерватории едва ли не первый ректор, который уходит без скандала и без уголовного дела. Или, может, рано радоваться?

— Нет, я надеюсь, никаких уголовных дел и быть не может. И они это прекрасно понимают. Иначе зачем они меня уговаривали: Михаил Ханонович, лучше вы подпишите заявление, а то мы начнём проверки… Я говорю: ради бога. Я из Консерватории ничего не взял. Правда, и никому не дал это сделать. Может, это как раз и не устроило министерство? Но я на этом не настаиваю. У меня, в конце концов, контракт заканчивался в будущем году, и я всё равно собирался уходить.

— И вы не будете сопротивляться, подавать иск о восстановлении на работе на том основании, что вас увольняют во время отпуска?..

— Я?! Да о чём вы говорите, никогда в жизни! Я же вообще ничего не знал, когда летел из Калифорнии. Но земля слухами полнится. Я только боюсь, что из-за нового назначения учёный совет Консерватории опять будет собираться и говорить, что на них наплевали, что с ними не поговорили, что назначили кого-то, не посоветовавшись с ними… Я сказал министру, что если ему нужно спокойствие в Консерватории, то решение надо было принимать более взвешенно и спокойно. И уж точно не тогда, когда ректор в отпуске. А теперь получается, что опять на первый музыкальный вуз страны совершенно недопустимо наплевали.

— Вас ни в чём не обвиняют, Консерватория спокойно жила 4 года. Но хоть какие-то формальные основания для увольнения вам назвали? Что напишут-то?

— Мне этого не сказали. Но у меня в договоре сказано, что министерство имеет право расторгнуть контракт без объяснения причин. Так что я с большим удовольствием вливаюсь обратно в нашу консерваторскую семью, я продолжаю преподавать, я остаюсь профессором. Надеюсь, новый ректор меня не уволит. Знаете, мне будет даже как-то спокойнее. А то за эти 4 года у меня ни одного спокойного дня не было.

Беседовала Ирина Тумакова, «Фонтанка.ру»

www.fontanka.ru