Музыка счастья Екатерины Мечетиной

Часто бывает, что подающие надежды вундеркинды со временем уходят со сцены, но эта судьба — точно не для Екатерины Мечетиной, великолепной пианистки, солистки Московской государственной академической Филармонии. Красивая, искренняя и очень целеустремленная, она стала звездой в 10 лет и прошла все этапы карьеры, включая глубокий спад, найдя в итоге свой путь к успеху и счастью.

Мы встретились с Екатериной в перерыве между её бесчисленными выступлениями и поговорили о судьбе классической музыки, потом, из чего складывается работа пианиста, секретах успеха и «тех самых» концертах, ради которых стоит всё затевать.
— Поразительно, насколько плотный ваш гастрольный график и сколько в нём названий маленьких российских городов. Как вас принимают? Что вы играете? Как всё это происходит?

— Это всё происходит постепенно. Десять лет назад меня принимали менее горячо, чем сейчас. Есть момент узнавания, как у любого артиста. Сначала ты никто, некая фамилия, за которой вообще ничего не стоит, и постепенно ты начинаешь завоевывать репутацию, и если не делаешь очевидных глупостей или очевидно не халтуришь, люди начинают твою фамилию узнавать и она превращается в Имя.

 — Насколько сейчас востребован классический репертуар?

— С точки зрения статистики, только пять процентов людей слушают классическую музыку. Но всегда есть публика, которая приходит исключительно на концерты академической музыки. Да, мы можем рассуждать о том, что это в основном бабушки, но в этом нет ничего плохого. Почему не может быть такого вида искусства, которое нравится людям старшего поколения? Для меня это незазорно, потому что молодежь тоже есть, и я, как и многие мои коллеги, совершенно не позиционирую себя как артистку для конкретной аудитории.

Классическая академическая музыка тем и хороша, что она абсолютно универсальна. Я чувствую себя частью достаточно глобального сообщества, которое именуется «русская фортепианная школа». Оно зародилось в середине 19 века, по сей день живет и здравствует, что бы про нее ни говорили злые языки. Мы все образованы универсальным образом, мы профессионалы и должны уметь играть музыку абсолютно любую. Дают тебе ноты добаховского периода — будь добр, сыграй. Дают тебе ноты, которые были написаны вчера рукописью — если четко написано, разборчиво, будь любезен — сядь и сыграй. В крайнем случае посоветуйся с живым композитором, как бы он хотел это слышать.

Иногда даже ходят разговоры, что вот, вы — элитарное искусство, сидите на облачке и реальные потребности, особенно молодой публики, вас мало интересуют. Есть музыканты из академического направления, которые экспериментируют. Очень таких уважаю, но сама, к сожалению, очень дозированно этим пользуюсь. Я иногда люблю посотрудничать с современными композиторами, но не со всеми подряд — это уже жизнь вынуждает — а только с теми, которые задействованы в филармоническом поле.

— Как вы охарактеризуете свои эксперименты? В каком направлении движетесь, что исследуете?

— Я исследую, во-первых, композитора. Как бы это ни звучало банально, но исполнитель — сейчас жуткую вещь скажу — не творец. Исполнитель — это не такая творческая профессия, как композитор. Как рождается музыка? Для этого нужен композитор, исполнитель со своим инструментом и слушатель. Вот если хоть одно звено изъять — всё, музыки нет.

Очень приятно, когда с композитором можно посоветоваться. С Бетховеном и Шопеном, к сожалению, нет: мы можем только догадываться, что они имели в виду и тщательно изучаем нотный текст. Из опыта общения с живущими композиторами выясняется, что всё, что они имели в виду, они написали. Все ремарочки, все точечки в нотах, которые они поставили — за этим всем что-то стоит. А поскольку со многими мы посоветоваться не можем, мы должны максимально внимательно в это вглядываться.

Можно почитать о жизни композитора, его биографии, что его волновало в тот период, когда он писал конкретное произведение, конкретный опус. Можно посмотреть, как это произведение исполняли другие артисты, послушать записи, хотя я сторонник того, чтобы музыкант сначала включил свою голову, а потом уже смотрел на достижения других.

В итоге, посмотрев все материалы, сопоставив, прислушавшись к себе, послушав других, нужно помедитировать и понять, что ты в этой музыке видишь самое главное, какая у неё форма, какое назначение. И главная цель исполнителя — предъявить слушателю композитора, а не себя. Конечно, всё равно автоматически привносишь немного себя. Мы всегда ищем компромисс между собственными желаниями, собственным видением и тем, что хотел от нас услышать композитор, будь он жив.

— Вы амбициозный человек?

— Да! Конечно. Причем это рано проявилось. Мне всегда больше нравилось выходить на сцену за аплодисментами, чем заниматься дома.

Меня часто спрашивают, как я выбрала профессию, был ли этот «момент». У меня такое ощущение, что я с этим родилась, всегда это знала… Благодаря тому, что родители — музыканты, у меня не было мысли, что можно другую какую-то профессию выбирать. Меня, наоборот, пугали, мол, будешь плохо заниматься, мы тебя отдадим в обычную школу и придется тебе раздумывать над тем, кем ты хочешь быть: дворником или учить математику.

— Как вы увлеклись музыкой?

— Я была одаренным ребенком. Моя мама — педагог по фортепиано, взяла меня как-то на работу, потому что было не с кем оставить. Пока у взрослых было совещание, я подошла к инструменту, стала что-то наигрывать, и мамины коллеги обратили на это внимание, послушали и сказали: «Надо учить!» Мама сначала воспротивилась, ведь мне было всего четыре года, но коллеги её переубедили, потому что способности проявили себя. За этим нужно смотреть, какие способности проявляет ребенок, и именно их развивать.

— Вы оказались вундеркином: первый сольный концерт в 10 лет и тогда же — гран-при «Премии Моцарта» в Вероне, в 12 — уже сольное турне по Японии. Успех пришел довольно рано. Как вам удалось с ним справиться?

— Мой замечательный педагог Тамара Леонидовна Колосс сказала моим тогда молодым родителям, чтобы дома, в обычной жизни, не было никаких атрибутов успеха. Именно это меня уберегло от «звездной болезни». Я была нормальным ребенком, нормально общалась с друзьями в школе. Хотя в то время «железный занавес» приподнялся, и были гастроли за границей, от Калифорнии до Японии, я была сфокусирована на работе. Да, есть способности, но при этом есть ещё много работы, которую нужно сделать, есть конкретные концерты, к которым нужно готовиться.

Атрибутов успеха не было, поэтому я не задумывалась об этом, о каком-то своём статусе. Мне очень нравилось выходить на сцену, это да, и это было моей главной мотивацией. Я никогда не думала о завистниках, даже не подозревала, что они есть. Родители ограждали меня от досужих разговоров, знаете, когда бабушки и мамы сидят в коридоре музыкальной школы и начинают обсуждать и хвастаться, а вот мой уже сыграл то-то, а этот ещё не одолел то-то…

Понимание, что главное — это возможность играть, помогло мне пережить очень непростой период в аспирантуре. Это был период в жизни молодого артиста, когда уже перестаешь быть вундеркиндом и как чудо-ребенок уже никому не интересен в свои 17–19 лет. Но это ещё и не взрослый артист, нет ни опыта, ни своей артистической философии (если громко выражаться). Этот период самый труднейший, потому что нужно как-то завоевать доверие своих слушателей. Ведь в любом случае всю филармоническую концертную жизнь регламентирует всё-таки публика, которая приходит в кассу и покупает билеты. И вот, будучи студенткой, я поняла, что концертов-то вдруг почти и нет. Мало того, что их число не увеличивалось, они в тот момент практически свелись к единичным случаям, и я очень переживала. Переживала, потому что не мыслила себя ни педагогом, ни концертмейстером, мне всегда хотелось быть именно на сцене, солистом, и в общем-то, уменявсегда это получалось. А тут…

— Что же произошло дальше?

— Во-первых, я поступила в аспирантуру в класс к гениальному педагогу — профессору Сергею Леонидовичу Доренскому. Во-вторых, в моей творческой жизни появились особенные люди: Родион Константинович Щедрин, Мстислав Леопольдович Ростропович и Владимир Теодорович Спиваков. Они все трое, каждый по-своему и независимо друг от друга, придали мне веру в свои силы. Наверное, это не случайно: встречу с ними я воспринимаю как перст судьбы.

Знаете, обычно спрашивают, какие концерты остались в памяти, и сначала невозможно выбрать один из тысячи сыгранных. Но, конечно, самые запоминающиеся — с этими людьми. Это абсолютно незабываемые концерты.

Сначала был Владимир Теодорович Спиваков. Его появление — моя первая встреча с великим маэстро, я имею в виду очно. Конечно, мы все ходим на концерты и наблюдаем их всех «в деле», но общаться лично до тех пор мне не доводилось ни с кем из таких величайших звезд. И это было для меня абсолютным потрясением. Во-первых, просто увидеть, сколько времени человек отдает работе. Вообще всё время… Мы репетировали, и я от него слышала, что он едет домой, чтобы участвовать в другой репетиции, либо он работает с партитурами, либо улетает сразу после репетиций в какую-нибудь Тьмутаракань, потому что он, так же, как и я теперь, исповедует принцип, что люди везде должны слушать хорошую музыку.

Вы у меня спросили про маленькие города. Если приглашают, я еду. Именно потому, что у нас огромная страна, а в какой-то момент получилось так, что вся музыкальная жизнь у нас сконцентрировалась максимум в трех городах: Москва, Санкт-Петербург и Новосибирск/Екатеринбург/Нижний Новгород, — и в этом есть что-то неправильное. Сейчас ведется огромная работа, чтобы это преодолеть. У нас абсолютно очевидные географические особенности, элементарно тяжело перемещаться на такие расстояния. Как выйти из положения? Придумали виртуальные залы.

Кстати, Московская Филармония — один из флагманов этого движения. Техника уже шагнула так далеко, что можно создать эффект присутствия артиста. Ставится экран и (условно) очень продвинутый домашний кинотеатр, чтобы вам было понятнее, с эффектом присутствия. Эта система сейчас зародилась и развивается, она будет установлена во многих городах. А так как Филармония уже несколько лет ведет трансляции с концертов на своем сайте, то с учетом этих более продвинутых звуковых систем, трансляцию можно сделать событием культурной жизни небольшого города.

— Хорошая музыка в каждый дом?

— Если у вас есть интернет (улыбается). Заходите на сайт, открываете в нужное время (в 19.00 по московскому времени) нужный концерт и смотрите. Я сама этим пользуюсь очень часто, потому что не могу успеть на все концерты. Но даже в youtube, даже со всеми этими сжатиями, понятно, кто хорошо играет. Например, у монопластинок совершенно неповторимый шарм, особенно это заметно, когда слушаешь струнные инструменты.

— Какую цель вы перед собой ставите? Какая ваша творческая, профессиональная амбиция?

— Очень трудно на это ответить, очень. Потому что цели бывают тактические, у меня ближайший концерт через три дня, поэтому я думаю только об этом. Вы видели моё расписание. Я постоянно должна, буквально математически, высчитывать свои приоритеты: что я успеваю, для чего мне требуется больше работы, для какой программы мне нужно оставить больше времени, а с какой можно сразу идти на репетицию, потому что всё хорошо помнится. А какая глобальная цель? Наверное, это плохо, но я не могу её точно определить. С одной стороны, это добиться максимального успеха. С другой, я не очень четко для себя понимаю, что такое максимальный успех, потому что нужно много факторов взвешивать. Достичь максимального количества концертов, чтобы их было больше, чем дней в году, я не хочу, потому что у меня есть семья и есть кое-какие планы, связанные с семьей.

— Есть мечта сыграть определенное произведение или выступить в зале?

— И да, и нет. Я стараюсь не играть музыку, которую я не люблю. Девяносто процентов того, что я исполняю, в какой-то момент было мечтой. А на будущее… Самое трудное — это сформировать программу. Самое трудное. Это процесс, который происходит обычно весной или поздней зимой, когда планируется следующий сезон. И вот это настоящие творческие муки, в отличие от всего, что будет следом. С одной стороны, огромное разнообразие произведений, нам пианистам особенно повезло, у нас огромный репертуар. А с другой стороны нужно выбрать то, что подойдет именно мне. Что будет приятно слышать публике. Я не инди-артист, не независимый, я существую в рамках Московской Филармонии, поэтому я должна думать о том, что будет приятно слушать публике, которая приходит именно в Филармонию.

— Какова жизнь внутри Филармонии?

— Сейчас очень здорово работает менеджмент, начиная с самого высшего уровня, с дирекции, и заканчивая концертными директорами, поэтому у Филармонии регулярно битком полные залы. У нас очень хорошо с рекламой, на зале Чайковского висят огромные постеры, поэтому звать людей на что-то рискованное, на сверхновую музыку, не самые удачные опусы великих композиторов можно, но надо дозировать. Я считаю, что самая лучшая программа — это где много шедевров и кусочек новой музыки. Это не всегда получается, в какой-то год тянет играть что-то очень популярное, но я чувствую, что могу сказать новое и в хорошо знакомом репертуаре.

В прошлом сезоне была программа невероятно необычного сочетания Равеля и Рахманинова. Произведения, которые были написаны в одно и то же десятилетие, с 1900 по 1910 гг., но у этих композиторов нет почти ничего общего. Мы специально построили программу так, чтобы шли пять пьес Равеля — сонатина Равеля, пять пьес Рахманинова — соната Рахманинова. Идеальная параллель. И при этом абсолютно разные миры! Вот это настолько интересно, что делали во Франции и в России до эпохи глобализации. Та программа очень дорога моему сердцу. А нынешняя построена по совсем другому принципу, там больше шлягеров и будет затронута эмоциональная тема. В этом году у меня четыре баллады Шопена, игранные-переигранные. Как машины проносятся по автобану, так пианисты из года в год проносятся по этим балладам. Но с другой стороны, я-то нет, для меня это будет первый раз. И я думаю, что я могу сказать что-то своё. Получится это или нет, судить уже не мне, я стараюсь об этом не думать. Но чувствую, это должно у меня получиться.

— Влияет как-то зал на восприятие музыки?

— Пространство, акустика — параметр неизменный, исполнитель уже ничего с этим не может поделать. Есть какой-нибудь зал, где всё ковролином покрыто, микрофоны стоят и маленький рояль, а там 5000 мест. Или, наоборот, как было прошлым летом в Японии, крошечный зал, но такая публика и такая атмосфера, просто уникальная.

— Как вас принимали?

— Уж не знаю, это благодаря залу, который они любят, или на меня отреагировали, но было что-то невероятное. Это как говорить со сцены. Одно дело, когда выходит какой-нибудь человек из политбюро и разговаривает на пленуме ЦК КПСС, так что мухи дохнут, а другое дело, когда интимное общение в небольшом пространстве. Чем меньше зал, тем лучше, где-то до 500 человек. Дальше уже начинается… ораторство.

— Кстати, про ораторство. Вы часто общаетесь с журналистами. Какой у вас самый нелюбимый вопрос?

— Про курьезы, потому что когда человек выходит на сцену, у него продумано всё, абсолютно. Очень мало места неожиданности помимо творческой. Потому что ну что пианист делает? Он вышел на сцену, поклонился, пожал руку первой скрипке (если наличествует), сел. И дальше начинается игра. Вот во время игры могут быть любые неожиданности творческого характера, но они видны только профессионалам, обычный слушатель может вообще ничего не заметить. Хорошая мина при плохой игре — это про нас. Такое бывает (смеется). Ещё можно забыть текст на сцене, но это такая штатная ситуация, все умеют из этого выкручиваться. Я однажды видела пианиста, который играл-играл-играл какую-то позднюю сонату Скрябина, естественно, взаленикто ничего не понимает, и потом он вдруг снимает руки, встает и говорит: «Пианист просит прощения за задержку вашего внимания», уходит за кулисы, никто ничего не может понять… Видно, с человеком что-то не то. Может, плохо себя почувствовал? А он потом выходит обратно с нотами, ставит их и продолжает играть. Это очень неприятный момент, я бы не хотела оказаться в такой ситуации.

— Как муж относится к вашей активной концертной деятельности?

— К моменту, когда мы поженились два года назад, мы были знакомы уже лет двадцать (смеется). Поэтому и он, и я отлично представляли, что нам достается в наследство, с кем связываем свою судьбу. Мы познакомились ещё будучи подростками, вместе учились в Центральной музыкальной школе, я у него была первой любовью. Мы много лет были друзьями, а потом вдруг жизнь повернулась и настигла романтика (улыбается). Женя тоже музыкант, работает с Владимиром Спиваковым, поэтому и у него гастрольный график, и у меня концерты, но слава Богу, что есть современные технологии — мобильный телефон, интернет. Раньше, когда я гастролировала, было нормально позвонить домой родителям один раз в три дня. А сейчас, конечно, такого не бывает. Мы постоянно на связи друг с другом. Радует, что глобально у нас совпадают рабочие графики и во время отпуска мы можем побыть вместе.

— Как проводите время?

— Очень любим вместе гулять. Приезжаем в какое-нибудь место в центре Москвы на велосипедах или на машине, и бродим по улочкам, дворам, рассматриваем граффити, фотографируем. Для меня отличный отдых — это побаловать себя сном, хорошим массажем и книгой, сейчас читаю рассказы Толстого и учу японский. Я научилась довольствоваться малым, жизненные впечатления гораздо важнее, чем что-то материальное. Ещё очень важно здоровье, если я чувствую себя не в порядке, могу даже похандрить. Вообще счастье — это когда все близкие здоровы. Ещё отдых — это сходить на концерт к друзьям, например, к Сергею Мазаеву, с которым мы приятельствуем, потанцевать. Но только не на концерты классической музыки (смеется)! Для меня они — работа, а во время отдыха важно отключить голову минимум на 2 недели, чтобы забыть, что такое инструмент, тогда я с радостью приступаю к новой программе.

— Как вы ухаживаете за собой?

— Я не посещаю салоны красоты, элементарно не хватает времени. Поэтому уход у меня очень простой — высыпаться и радовать себя. Прежде всего, массажем. Я без энтузиазма отношусь к одежде. Исключение составляют концертные платья, потому что на сцене нужно всегда быть на высоте. К пирожным и еде тоже очень спокойно отношусь. Недавно я открыла для себя йогу, очень нравится прана йога. Это отличный способ медитации и расслабления, а для людей, которые занимаются такой высокой нервной деятельностью очень важно уметь качественно расслабляться.

— Ваши дети тоже будут музыкантами?

— Не знаю, нужно смотреть на способности. Учить точно буду, хорошее образование ещё никто не отменял. Доказано, что музыка развивает умственные способности, повышает культурный уровень, даже преступность снижает (улыбается).

Что нужно для успеха?

Способности, педагог, среда (учебное заведение) и характер. Как говорил Наполеон, характер — это уже судьба, и для достижения успеха нужна усидчивость. Я работаю в среднем по три часа в день, каждый день кроме отпуска. Максимум — это пять часов, не потому, что мышцы устают, а голова отключается, уже нет внимания, ничего не соображаешь, нет вдохновения, дольше работать не имеет смысла. В один день могу поработать два часа, в другой — четыре.

В музыкальной школе в четвертом и восьмом классе проходят экзамены на профессиональное соответствие, и если не тянешь, то отчисляют, чтобы дети могли не тратить время зря и найти другую профессию. Но это не так важно, как характер. Моя подруга в 8-м классе переживала что-то вроде подросткового бунта, и так получилось, что ей пришлось уйти из нашей школы. Так она поступила в другое учебное заведение, почти такое же как ЦМШ, и в итоге несколько лет назад она стала концертмейстером в Metropolitan Opera.

— Вы объездили весь мир. В каком городе вы хотели бы жить?

— Я счастлива там, где я есть — в Москве. Я люблю этот город и недавно поняла, за что. За его эклектичность. В Москве возможно всё, можно встретить что угодно: это и здания 16 века рядом с суперсовременными комплексами, и совсем неожиданных людей. Этот город кипит энергией. Есть города, стиль которых сформирован, тот же Париж, а Москва спонтанная, и это очень живо и хорошо.

— Что самое прекрасное в работе музыканта?

— Когда ты сыграл тот самый концерт. Их не бывает много, может быть 10 за год. Это не премьера программы, а тот концерт, когда программа знакомая, ты её уже играл не один раз, и вот раз на третий-четвертый ты отыгрываешь её в полную силу, ты свободен и уверен в этом, и ты чувствуешь себя в полной гармонии с собой, с миром, переполнен красотой этой музыки — это моменты счастья.

Подготовила Анна Доконт

www.womanontop.ru