Музыкант и гражданин Украины Тарас Багинец: «Если бы у меня не было семьи, я был бы на Майдане»

О революции на малой родине, опыте музицирования на органе XVII века и благодарном российском зрителе, из-за которого Тарас не эмигрирует из России.

Тарас Багинец: Добрый день.

ЛЯ: Предлагаю начать наш разговор, как ни странно, не с музыки. Знаю, что тема Майдана вам близка и вы её очень переживаете.

ТБ: Я гражданин Украины, поэтому, конечно, все события, которые происходят в Киеве, меня очень волнуют. Я беспокоюсь, потому что многие мои друзья находятся на Майдане. Думаю, если бы я продолжал жить в Украине и у меня бы не было семьи, я тоже был бы на Майдане.

Я нахожусь в медиапространстве Украины, отслеживаю информацию из многократно проверенных источников. Я думаю, что силовая часть противостояния уже закончена. Дальше остались лишь политические детали, и в течение ближайших дней всё закончится.

ЛЯ: Вас тоже не устраивает тамошняя действующая власть?

ТБ: Меня не может устраивать бандитская власть, которая там была. Это бандиты и уголовники. С такой властью мне было не по пути, когда я уезжал из Украины в 2002 году, и сейчас тоже.

ЛЯ: Насколько разнится подача информации украинскими и российскими СМИ?

ТБ: Я посматриваю российские государственные телеканалы, в частности, «Россия 24». Я скажу так, чтобы не обижать: это малоадекватные репортажи и выступления экспертов, которых они туда приглашают. В частности, вчера вечером я смотрел: пригласили в студию некоего эксперта, главного редактора какого-то журнала. Дядя не видит различия в форме «Беркута» и украинской «Альфы», не знает Киева, не знает помещения консерватории, не опознаёт виды из окна, и при этом рассуждает.

С другой стороны, я понимаю, то даже тем людям, которые реально хотят разобраться в том, что там происходит, а не работать простыми пропагандистами, это трудно сделать из России. Медиапространство, культурное пространство другое. Чтобы разобраться и в главных героях, которые сейчас на первых планах в Украине, и во всех перипетиях, это работа не одной недели и не одного месяца. Для этого надо там быть и всё отслеживать.

Меня недавно студенты в Екатеринбурге пригласили на дебаты, дебатировали по поводу Майдана. Меня удивило, что молодые ребята искренне пытались разобраться. Пусть они делали много ошибок, но они пытались. И я ощутил, насколько это сложно сделать. Если бы меня попросили через месяц выступить с докладом по теме «Политическая ситуация в Казахстане» — это просто невозможно.

Мне в отношении Украины легче, потому что я все 12 лет, сколько живу в Екатеринбурге, всё равно наблюдаю за ситуацией в Украине. В этом я, могу сказать с уверенностью, разбираюсь.

В России много людей, которые искренне переживают, не поддаются на пропаганду, которая зачастую идёт в СМИ.

Это советский подход: в газете «Правда» пропечатали, значит, правда. Всё равно нужен некий критический анализ. Мало того, что нужно иметь несколько ресурсов, из которых ты черпаешь информацию, и желательно, чтобы это были разнонаправленные ресурсы, чтобы они освещали позиции всех сторон. При этом ты сам должен включать критическое осмысление и видеть, какие нестыковки в какой информации возникают. Когда ты смотришь канал «Россия 24», эти нестыковки просто выпирают из кадра, к сожалению.

ЛЯ: Вы сказали, что вы уже 12 лет следите за ситуацией в Украине. По вашим личным ощущениям, было предсказуемо, что всё может так обернуться?

ТБ: Все прекрасно понимали, что эта власть просто так не уйдёт. Разница с 2004 годом значительна. В 2004 году Янукович был премьер-министром, и он точно так же хотел провести силовой вариант. Но тогда был президент Кучма. К нему была большая ненависть значительной части населения. Но, во-первых, президент Кучма всё-таки достаточно мудрый человек. А во-вторых, он уходил, и ему вовсе не хотелось уйти с кровью на руках. Поэтому силового сценария тогда не было.

Сейчас всем прекрасно было понятно, что Януковичу можно уйти только в тюрьму, поэтому он будет цепляться до последнего. Все понимали, что будет силовой вариант, все понимали, что будет жёсткий, будут стрелять. Украина отличалась от многих стран бывшего Советского Союза тем, что до последнего времени в нашей стране не было пролито крови в столкновениях. Были протесты, но не проливалась кровь. К сожалению, сейчас этот Рубикон пройден. Все надеялись на лучшее, на благоразумие власти. Но увы.

ЛЯ: У нас на днях был в студии креативный директор агентства коммуникаций Red Pepper Данил Голованов. Мы с ним тоже говорили о Майдане. В конце мая в Киеве должен пройти международный фестиваль рекламы. Это глобальное мероприятие, праздник, что-то доброе, светлое и хорошее. Данил сказал, что все российские рекламные агентства обязаны поддержать Украину, поехать и не побояться того, что там сейчас происходит. Насколько логичным вы считаете проводить культурные проектах сейчас?

ТБ: Во-первых, я уверен, что к маю или даже раньше всё успокоится. Восстановят центр Киева, по крайней мере, будут проводиться соответствующие работы…

ЛЯ: Но осадочек-то останется.

ТБ: Осадочек остаётся в любом случае. Вспомните Россию в 1993 году, когда в Москве погибли люди. До сих пор этот осадок остаётся у людей, все это помнят. Я думаю, эти жертвы, эта кровь, которая пролилась в Киеве, будет долгие годы в памяти людей. Я надеюсь, это никогда не забудут.

Но это не должно влиять на мирную жизнь, она продолжается, и те культурные и спортивные проекты, которые намечены, всё равно должны проходить. Единственное, что сейчас может мешать, конечно, это экономическая ситуация в стране. Она значительно проседала и до этих событий, а эти события никак в помощь не пошли. Сейчас надо будет как-то это всё выравнивать, чтобы экономика не страдала. Как всё это будет сочетаться — проведение дорогостоящих культурных мероприятий и экономика — сейчас сложно сказать.

Будем надеяться, это никак не нарушит связи между народами. Я уверенно могу сказать, что подавляющая часть людей, которые вышли с протестами и в Киеве, и в других городах, к России относятся очень хорошо и не питают никакой злобы и ненависти. Другое дело, что они просят, чтобы сама Украина разбиралась в своих проблемах, без иностранного вмешательства и давления. Но с Россией всегда были самые дружеские отношения. Надеюсь, они такими и останутся. Может быть, так говорили бы и в СМИ, но тогда СМИ будут меньше смотреть и читать. А вот если показать националистов, которые крушат вывеску генерального консульства России во Львове… Дружеских проявлений украинцев по отношению к россиянам и наоборот, россиян к украинцам, гораздо больше, чем негатива. К сожалению, пока есть такой перекос в средствах массовой информации, в частности, российских, когда надо показать побольше негатива, мяса. Такое есть, к сожалению, и в украинских СМИ. Но на бытовом уровне общение людей остаётся позитивным.

ЛЯ: Хочется верить, что эта ситуация разрешится как можно быстрее и кровопролитие закончится.

ТБ: Я надеюсь, что оно уже закончено.

ЛЯ: Предлагаю оставить тему Киева и Украины и перейти к музыке. Я пыталась найти информацию, сколько в мире органистов. Это же единицы.

ТБ: Да ну. Нет, их много, сотни тысяч, миллионы.

ЛЯ: Но это же не виолончелисты, не пианисты, не скрипачи…

ТБ: Конечно. В Китае, например, только официальных пианистов 50 миллионов. Органистов, конечно, меньше, чем оркестрантов, но всё равно достаточно много. В тех странах, где орган является частью католической или протестантской церкви, почти в каждом соборе есть орган и, соответственно, органист. Органистов-профессионалов и музыкантов высокого уровня очень много.

ЛЯ: Почему вы выбрали именно этот инструмент? Или он вас выбрал?

ТБ: Это вопрос сложный… Я думаю, что у каждого человека в жизни случается момент, когда он задумывается о том, что будет делать в жизни, и осознанно или неосознанно ищет сферы, где бы ему было комфортно, интересно. Наверное, каждый сталкивается с тем, что он что-то находит и понимает, что он готов этим заниматься всю жизнь. Его совершенно не интересует, бесплатно или платно, ему просто это нравится. В какой-то момент я это почувствовал. Я учился в музыкальном училище на пианиста. Не могу сказать, что я мечтал быть пианистом. Этот инструмент мне, конечно, был очень дорог и важен, но были некие противоречия между тем, что я бы хотел, и тем, что мне могло предоставить в распоряжение фортепиано. А вот когда я встретил орган, будучи студентом…

ЛЯ: Когда это произошло?

ТБ: На втором курсе музыкального училища. В Харькове в музыкальном училище стоял электронный инструмент, орган рижской фирмы «Прелюдия». Он был достаточно примитивный, простенький, но меня заинтриговало, что в нём два мануала, две клавиатуры. Сразу возник вопрос, чем они отличаются, какие у инструмента есть возможности звучания. Дальше, когда пошли первые профессиональные занятия, я ощутил, что именно вот это мне очень интересно, я готов этим заниматься всю жизнь, и совершенно неважно, каким образом эта профессия будет оплачиваться. Это было начало 90-х годов, и музыканты оплачивались на крайне низком уровне. Если хочешь быть богатым, не иди в музыканты. Но это меня никоим образом не поколебало в уверенности, что орган — это моё, это то, чему я готов посвятить всю жизнь.

ЛЯ: Если говорить о материальной стороне вопроса, сейчас ситуация изменилась?

ТБ: Конечно, с 90-мы годами даже сравнения быть не может. Музыканты, конечно, не обладают такими серьёзными зарплатами, чтобы очень уж роскошно жить, но на жизнь хватает. Я абсолютно счастлив, потому что занимаюсь любимым делом.

Все органы, которые создаются в мире, уникальны. Нет серийных органов, их не делают, как модель стиральной машины, по десять миллионов штук с конвейера. Каждый орган планируется индивидуально, от начальных чертежей до литья или склеивания труб. Всё делается индивидуально, под конкретный инструмент, и можно смело говорить, что второго такого органа в мире нет.

Екатеринбургский орган, если смотреть по общей классификации инструментов, относится к числу средних инструментов. Есть совсем крохотные инструменты, как, например, у наших соседей в Тюмени: маленький органчик, на восемь регистров. У нашего органа 52 регистра. А есть органы-гиганты, например, самый большой в мире действующий орган, который находится в Филадельфии, имеет 462 или 472 регистра, точно не помню. Огромный орган Wanamaker 1911 года создания. Нашему инструменту уже 40 лет, пошёл 41 год, это очень солидный срок. Нам с ним предстоит работа этим летом. Мы проведём необходимые работы по реконструкции, ремонту и модернизации инструмента.

ЛЯ: Это же, наверное, долго и дорого.

ТБ: И долго, и дорого. А другого выхода нет. Если мы хотим иметь в нашем современном концертном зале, в нашей современной филармонии современный инструмент и приглашать лучших органистов мира, мы должны соответствовать. Эти работы надо проводить.

ЛЯ: У вас много гастролей, вы были во многих странах. Какое у вас самое яркое впечатление?

ТБ: Я играл на органах XVII века. Это отдельная история, отдельные впечатления. Например, забавная деталь: студентов в консерваториях учат, что можно играть на органе носком, а можно пяткой, и говорят: когда вы играете старинную музыку, например, Баха, нельзя играть пятками. Почему? А вот так исторически сложилось.

А потом ты попадаешь на инструмент времён Баха, и всё становится понятно. Я в своё время попал на самый крупный инструмент, дошедший до нашего времени, на котором играл Бах. Это инструмент в городе Наумбург, недалеко от Лейпцига, в соборе святого Венцела. Орган мастера Цахариаса Хильдебрандта, большой, красивый, потрясающий. Сейчас существуют стандарты немецкого общества органных строителей, которые предписывают, что пульт должен быть вот таким, лавка вот такая, педаль должна располагаться здесь, мануалы там, и всё указано в сантиметрах и миллиметрах. А во времена Баха ничего этого не было, поэтому каждый органостроитель строил так, как ему казалось нужным и правильным. И вот ты садишься за баховский орган и понимаешь, что какая пятка? Мануалы находятся вот тут (тянется далеко вперёд), а педаль находится под тобой, и даже если ты захочешь, пяткой до неё не достанешь, поэтому играешь носками. Какие-то такие моменты сами о себе рассказывают. Не надо допрашивать педагогов, не надо их мучить — садись, поиграй, и ты всё поймешь. Сам инструмент тебя научит.

ЛЯ: Вы гражданин Украины, живёте в Екатеринбурге, в России. Не было желания при вашей востребованности и при возможности работать в любой стране мира, уехать или жить на несколько стран?

ТБ: Куда уехать?

ЛЯ: Хоть куда. Европа, Америка…

ТБ: Я уехал в Россию. Знаете, айти-специалисты могут собрать чемодан, уехать в Америку и там прекрасно работать, им это гораздо проще. А для музыкантов, для артистов важна их родная среда, среда тех людей, которые понимают их язык и находятся с ними на одной эмоциональной волне.

Я могу сказать, что впечатление от органной музыки у европейских и российских слушателей очень различается. Более того, я знаю, что значительная часть европейских музыкантов, которые сюда приезжают, получают кайф этих концертов в России, потому что видят горящие глаза зрителей, полные залы народу, ажиотаж, интерес, встречи после концертов. Ничего этого в Европе он не имеют. В Европе все понимают, что орган — это важный, ценный инструмент, всё это замечательно. Но он в понимании людей очень тесно связан с церковью, поэтому когда им предлагают сходить на органный концерт, это не вызывает особого энтузиазма. Публика, которая сидит на органных концертах, это клуб от 60 и старше. Мы, конечно, не берём туристические центры вроде Нотр-Дам-де-Пари, где сидит тысяча человек, и ещё две тысячи гуляют вокруг собора во время концерта. Обычно на органных концертах нет молодёжи. А если ты видишь на концерте молодую красивую девушку, можешь смело заговорить с ней по-русски, это русская туристка. Местные туда не ходят. Меня вообще интересует вопрос, кто там будет через 20 лет ходить на органные концерты.

Без публики, без этой реакции, без концертов мне было бы очень трудно в жизни. Я не рассматриваю вариантов уехать, к примеру, на хорошую зарплату куда-нибудь в Норвегию или в Германию. Мне это не так интересно. Мне интересно общаться с публикой и играть для неё, получать ответную эмоциональную реакцию. Без этого я как музыкант не смог бы прожить.

ЛЯ: В начале марта открывается «Bach-fest». Расскажите, когда и куда идти и есть ли ещё билеты?

ТБ: Билеты, я думаю, пока ещё есть. В этом фестивале у нас будет десять концертов. Фестиваль пройдёт с 1 по 30 марта, весь первый весенний месяц. Концерты будут самые разнообразные. Впервые появилась возможность проводить клавесинные концерты, потому что совсем недавно филармония приобрела новый клавесин, точную копию исторического инструмента 1730 года. Он звучит потрясающе. Я работаю с этим инструментом, обслуживаю его. Вот сейчас в городе холодно, влажность падает, и я беспокоюсь о том, чтобы помещение увлажняли, чтобы клавесин ни в коем случае не ссыхался. Приглашаю всех на клавесинные концерты. Это потрясающая музыка и потрясающее звучание. Я очень счастлив, что у нас теперь есть такой инструмент.

http://malina.am (ВИДЕО)