Персимфанс — первый симфонический ансамбль, оркестр без дирижёра, был создан в 1922 году и просуществовал десять лет — период, во время которого странным и парадоксальным образом сосуществовали ГПУ и ОГПУ под управлением Ф. Дзержинского и В. Менжинского и значительная степень художественной свободы. Это был период, когда весь накопившийся потенциал того явления, которое теперь называют «русским авангардом», реализовался на площадях, в концертных площадках, в художественных школах и в архитектуре.

Его деятельность прекратилась в 1932 году, когда все соответствующие гайки страны начали закручиваться окончательно и бесповоротно, и такие явления как Персимфанс и та музыка, которая 14 декабря 2017 года была исполнена на сцене КЗЧ современным Персимфансом, объединённым с музыкантами дюссельдорфского Тонхалле, практически мгновенно стали историей.

Нынешняя инкарнация Персимфанса была создана в 2008 году и является результатом творческих усилий Петра Айду и Григория Кротенко. Пожалуй, если и применимо к чему-либо словосочетание «Остров свободы» — то это и есть нынешний Персимфанс, как антоним обычному Ordnung, если говорить о немецких коллегах или «юдоли скорби», если говорить о соотечественниках. Как сказала в своём интервью на «Культуре ТВ» продюсер проекта Елена Харакидзян «Немцам, конечно, было сложно, потом что они привыкли к порядку, к чёткой иерархии», и дело здесь даже не в отсутствии дирижёра, а в совершенно иной творческой мотивации музыкантов, участвующих в проекте.

Петр Айду. Фото: Владимир Зисман

Персимфанс — это не только исполнительский коллектив, это также и исследовательский центр. И вся чрезвычайно нетривиальная программа концерта под названием «Нечеловеческая музыка» была тому подтверждением.

В программу, помимо музыки 20-х годов, были включены также произведения Моцарта и Бетховена. И в контексте этого вечера, открывая каждое из двух отделений концерта, они были более чем органичны, потому что будучи произведениями, как принято говорить, вечными, они были исполнены аутентично тому временному срезу, которому был посвящён весь концерт.

Увертюра В.-А. Моцарта к опере «Волшебная флейта» была исполнена ансамблем солистов по изданию 1930 года — аранжировки музыкальных произведений для кино, клубов и школ. Тогда была выпущена целая серия таких переложений для произвольного состава типа «скрипка, бубен и утюг», то есть, классические произведения были оркестрованы таким образом, что могли быть исполнены любым составом от трёх человек до дюжины, а партия фортепиано являлась своего рода дирекционом, то есть, некоторым образом, помесью партитуры с клавиром. (Вообще-то, ничего исторически нового в этом нет — барочные ансамбли так и исполнялись, на тех инструментах, что числились на балансе у курфюрста или епископа).

И это исполнение моцартовской увертюры, возможно, и осталось бы академической иллюстрацией, если бы в это время на экране над сценой не шёл видеоряд — монтаж документальных кадров первых лет Советской власти, сделанный художником, для которого наиболее интересными являются мультимедийные жанры, Платоном Инфанте-Арана.

Впечатление, надо сказать, создалось достаточно жуткое. Во-первых, звучание ансамбля инструментов, пусть и более академических, чем вышеупомянутые бубен с утюгом, создавали звучание, несколько отличное от привычного симфонического. Но музыка «Волшебной флейты» в роли сопровождения немого кино приобрела новый, несколько постмодернистский смысл.

Репетиция. Фото: Владимир Зисман

И, наконец, сам видеоряд с кошмарными рожами счастливых уэллсовских морлоков вместе с музыкой Моцарта произвёл неизгладимое впечатление. Уж действительно, «из всех искусств…».

«Die Ursonate» («Примитивная, простейшая соната») Курта Швиттерса (1887−1948), экспериментальное произведение немецкого художника-дадаиста, написанное в 1932 году, стоит в одном ряду и контексте с хоровыми произведениями Д. Хармса и экспериментами со словами, звуками и смыслами В. Хлебникова и А.Крученых. Исполнение этого опуса был одновременно и показом исторического явления культуры, и, своего рода, шоу, и проявлением иронии по отношению к нему, которое более всего проявилось в коротких фальцетных соло Григория Кротенко и яркой фонетической каденцией, исполненной артистом Андреем Цицернаки, который объединял весь концерт своим появлением на сцене, да и вообще стал постоянным участником проекта.

Это произведение, вероятно, потребовало наибольших репетиционных усилий и именно к нему более подходит бессмертная ленинская формула «нечеловеческая музыка», чем к Бетховену, музыке которого адресовалась ленинская музыковедческая оценка.

Тем не менее, при всё этом самодостаточном авангарде, в сущности, замкнутом на эксперимент, произведение обладает достаточно внятной структурой и даже драматургией, которая плавно смещается от невнятных рычаний до артикулированных речей на псевдоарийском диалекте, конструкции, знакомой нам по финалу «Репетиции оркестра» Феллини. А частично, это произведение ассоциативно уводит в направлении романа Е. Замятина «Мы». Что тут сделаешь — «время было такое». Вообще, хотелось бы заметить, что почти вековой исторический опыт заметно обогащает понятийный контекст с некоторым перекосом в сторону общего пессимизма.

Квартет № 1 (1 и 2 чч.) А. Мосолова (1900−1973) в исполнении Евгения Субботина, Аси Соршневой, Сергея Полтавского и Ольги Дёминой открыл новые стороны творчества композитора, более известного по его конструктивистскому «Заводу» и произведениям с этническим оттенком для солиста, хора и оркестра. Квартет показал лирический камерно-интимный музыкальный язык незнакомого и вовсе не брутального Мосолова. Изумляли даже чисто формальные сонористические находки, и всё это было написано с той степенью искренности, которая позже, в послевоенном европейском авангарде уже отсутствовала.

В заключение первого отделения оркестр исполнил знаковое, но крайне редко исполняемое произведение Иосифа Шиллингера (1895—1943) симфоническую поэму «Октябрь». И. Шиллингер более известен как музыкальный теоретик, как учёный, создавший целостную теорию музыки, уместившуюся в его двенадцать книг Системы и как педагог, у которого впоследствии, разумеется, после его отъезда из СССР в 1928, учились или брали уроки Джордж Гершвин, и Гленн Миллер, Джерри Маллиган и Бенни Гудмен.

Тем не менее, его поэма «Октябрь», написанная в 1927 году, считается одним из самых ярких произведений этого десятилетия. По сути, она представляет собой коллаж из симфонизированных цитат эпохи — от мелодий еврейского местечка, органично перетекающих в микрофрагменты «Марша кавалеристов» братьев Покрасс, Интернационала, разнообразных маршей от «Вышли мы все из народа» до траурного «…жертвою пали в борьбе роковой» и далее по списку, вплоть до «Цыплёнка жареного» в чрезвычайно пафосном изложении в репризе — коллаж, мастерски демонстрирующий органическую общность музыкального материала. И всё это в форме фортепианного концерта.

Конечно, чтобы прочитать смыслы, заложенные в произведении, надо знать первоисточники, которые вымываются из памяти поколений, живущих почти сто лет спустя, а немецкой части оркестра и вовсе, вероятно, незнакомы. Таковы особенности музыкальной эзотерики, увы.

Открывала второе отделение увертюра Людвига ван Бетховена «Эгмонт». Видимо, это произведение традиционно относится к бурной революционной музыке, если не считать нескольких почти уникально пошлых тактов в финале. Хотя и здесь, в создании этих гармонических сочетаний, похоже, что Бетховен был первым. То есть, новатором и первопроходцем.

Строго говоря, в этом произведении совершенно не имеет значения, есть дирижёр за пультом или же нет. Единственное проблемное место — переход от медленного вступления к Allegro, оркестр всё равно играет по концертмейстеру. Так было и в этот раз — Марина Катаржнова, которая пассионарно вела за собой «верхнюю часть» струнной партитуры, абсолютно точно и внятно запустила Allegro и знаменитая увертюра в результате ничем не отличалась от традиционного исполнения ни по ансамблю, ни по темпам, ни по динамике. Может быть, только по ауре свободы и удовольствия. То есть, дирижёром больше, дирижёром меньше…

Последнее время стало распространённым явлением концертное исполнение оркестрами музыки к фильмам под видеоряд. Самый типичный пример — исполнение сюиты С. Прокофьева «Александр Невский» под кадры фильма Сергея Эйзенштейна. Это проделывается практически с той же частотой, что и исполнение чтецами повести А. С. Пушкина «Метель» под музыку одноимённой сюиты Г. Свиридова в исполнении того же (то есть, любого) оркестра.

Но исполнение «под кадр» музыки австрийского и немецкого композитора Эдмунда Майзеля (1894−1930) к фильму Эйзенштейна «Броненосец Потёмкин» — это иная история. Саундтрек Э. Майзеля в значительно большей степени является собственно, музыкой кино, чем сюита С.Прокофьева.

Поэтому и исполнение её камерным ансамблем Персимфанса, с одной стороны было очень непростым делом, а во-вторых, было чрезвычайно интересно познакомиться с этим ярким произведением, одним из ранних и заметных образцов киномузыки, равновеликим этой работе великого Эйзенштейна. При этом получаешь огромное удовольствие и от мастерства музыкантов, и от мастерства композитора, потому что ты, наконец, обращаешь внимание не только на фильм, а слышишь и замечаешь, какими технологическими средствами Э. Майзель решает те или иные задачи вплоть до изображения музыкальными средствами хода поршней паровых машин — практического эквивалента «Завода» А. Мосолова или «Пасифика 231» А. Онеггера или чисто формалистических, но очень эффективных приёмов вроде восходящих секвенций для воплощения нарастающего напряжения. И здесь, конечно, точное попадание в кадр — это высочайший ансамблевый пилотаж группы солистов Персимфанса.

Завершали концерт произведения Юлия Мейтуса (1903−1997). Григорий Кротенко под аккомпанемент Петра Айду исполнил вокальное произведение под названием «Удары коммунара», а Андрей Цицернаки — декламационный опус Юлия Мейтуса «На смерть Ильича», в ходе исполнения которого был убедительно проиллюстрирован ход событий в стилистике раннесоветского рабочего театра (произведения 1924 года).

Фото: Владимир Зисман

Под конец оркестр исполнил симфоническую сюиту «На Днепрострое» (1932 год), произведение уже знакомое почитателям Персимфанса, исполнительски довольно сложное, но тем не менее, мастерски исполненное оркестром.

В качестве биса Пётр Айду и оркестр Персимфанс исполнили довольно лаконичный фортепианный концерт А.Мосолова.

В заключение не могу отказать себе в удовольствии процитировать фразу из статьи Иосифа Шиллингера, написанной в 1926 году и заботливо перепечатанной в программке, выпущенной к концерту «Нечеловеческая музыка». «Ни в одном оркестре мне не приходилось наблюдать такого любовного отношения к партитуре, такого стремления выполнить её на сто процентов». Нынешний Персимфанс полностью сохранил эту традицию.

Источник: www.rewizor.ru

ВКонтакте Facebook Twitter Мой Мир Google+ LiveJournal