«Орфей из Суоми»: Никита Борисоглебский рассказывает о Яне Сибелиусе

8 декабря музыкальный мир отметил 150-летие со дня рождения финского национального героя — композитора Яна Сибелиуса. К этой дате Московская филармония подготовила концерт, в котором в качестве солиста выступил российский скрипач Никита Борисоглебский. Журналист m24.ru, Юлия Чечикова воспользовалась моментом и привлекла Никиту к участию в просветительской рубрике, помогающей читателям преодолеть барьеры неприязни к классической музыке.

Концерт для скрипки с оркестром

Несмотря на то, что созданный Сибелиусом концерт 1903 года входит в пятерку наиболее популярных концертов для скрипки с оркестром, немногие знают, что чаще всего исполняется его вторая редакция (1905 года). Услышать первую версию, более развернутую и сложную (как говорят музыканты, которым довелось не только сыграть ее, но и осуществить запись), практически нереально. В свое время, когда она прозвучала впервые, а произошло это в присутствии самого автора, скрипач не смог справиться со всеми техническими сложностями партии и растерял всю полноту замысла композитора. Раздосадованный Сибелиус принял нелегкое решение — наложить запрет на первую редакцию. Табу было нарушено только в 1991-м году греческим скрипачом Леонидасом Кавакосом, осуществившим запись этой версии концерта. Он связывался с родственниками Сибелиуса и каким-то образом убедил их. Кстати, он выпустил очень интересный диск — и с первой, и со второй версией концерта.

Я сам недавно заинтересовался этой темой, тоже хочу выучить первую редакцию, хотя, если честно, вторая мне нравится гораздо больше, или, наверное, она просто для меня более привычная. Впервые я услышал ее в глубоком детстве — мне было девять-десять лет (это возраст, с которого я начинаю себя помнить), и концерт, по-моему, исполнял Давид Ойстрах. Любовь к этому произведению пришла не сразу. У меня тогда были другие музыкальные приоритеты — Бетховен, Брамс. А вот концерт Чайковского так и не вошел в число моих любимейших. По необходимости, конечно же, мы все его играем — любой скрипач обязан иметь его в репертуаре, особенно если речь идет о русских музыкантах. А Сибелиус со временем стал оттеснять Бетховена, Брамса, Мендельсона и других с их позиций и постепенно выбрался в фавориты. Для меня Сибелиус стал единственным композитором, кроме Бетховена, пожалуй, который никогда не наскучит, сколько его ни играй.

Каждый раз, когда я принимаюсь за концерт Сибелиуса, то обнаруживаю в партитуре и в своей партии совершенно неординарные идеи. Гармония, мелодия — все повторяется в первой части и в ее репризе. Структура абсолютно идентична, кроме одной существенной детали — участия литавр. Это такая мелочь, которая, в принципе, далеко не всеми может быть замечена, но для меня этот акцент очень важен — удар литавр очень помогает в моей партии — там есть дальнейшее развитие, от которого я отталкиваюсь, то есть за ударом следуют мои пассажи. На закрытии конкурса имени Сибелиуса в Хельсинки я прослушал этот концерт два раза в исполнении разных финских оркестров, и в обоих случаях этот отсутствующий акцент у литавр был добавлен. Я подошел к дирижерам и спросил, почему они так сделали? Оказалось, в Финляндии принято считать, что в какой-то из версий Сибелиус упомянул об этом ударе, но по какой-то причине появились неправильно переписанные трактовки. Мне удалось убедить наш оркестр «Новая Россия», что неплохо было бы и им последовать этой хорошей финской традиции.

Когда я был на конкурсе Сибелиуса в Хельсинки, меня, как предыдущего победителя, пригласили на прием и посадили за столом рядом с двумя пожилыми женщинами, с которыми я не был прежде знаком. У них были типичные финские имена. Оказалось, что это две родные сестры, внучки Сибелиуса. Одна из них была скрипачкой, другая была — гобоисткой. Конечно, я себя почувствовал в центре важного исторического для меня события. Они рассказывали про многих музыкантов, которые приезжали к ним в дом -Шеринг, Стерн, Ойстрах, Гилельс… В тот момент меня посетила мысль спросить разрешения у них, обладателей прав на музыку Яна Сибелиуса, тоже воплотить первую версию скрипичного концерта. Думаю, что удастся сделать это в ближайшие сезоны.

В музыке скрипичного концерта, да и в принципе всего наследия Сибелиуса, прослеживается определенный, очень четко очерченный колорит. Наверное, для меня это больше связано с образами природы, но это не зарисовки каких-то местностей в музыке, речь о другом — о духе земли, народа, эпоса (он много писал на тему «Калевалы»). В финале скрипичного концерта звучит народный танец, но не тот, что предназначен для танца, а связанный с шаманством, ритуальными действиями. В этом заключался, кстати, один из моих ключевых подходов — понять специфику этого танца, чтобы расшифровать смысл финала.

В свое время, когда я был маленьким, только учил текст концерта, то воспринимал его как обычную пляску, и это сразу упрощало, облегчало музыкальную мысль и в психологическом смысле. Но люди не в состоянии танцевать под такие ритмы. Поэтому я терялся от отсутствия смысловой стыковки. Затем, в 2005 году, я поехал в Хельсинки и посетил поместье Айнола, где Сибелиус жил на протяжении тридцати лет. В какой-то момент, отстав от группы туристов, я разговорился со смотрителем музея. «А вы знаете, что Сибелиус на самом деле был очень непростым человеком? Он много выпивал, часто сидел дома в суровом настроении. И даже были моменты, когда он бил своих родственников, вел себя жестоко по отношению к ним», — сказал он. И после этих фраз я понял, что финал концерта — ритуальный танец, при котором человек, войдя в ритм, теряет контроль над собой, над своим сознанием. И музыка-то на самом деле достаточно жестокая. Может быть, в ней запечатлена темная сторона характера Сибелиуса, о которой не все знают. Так мне удалось найти верный темп финала, нужный штрих без всякого облегчения. Это абсолютно безостановочное, неумолимое движение без всяких отклонений до самого конца.

Шесть юморесок для скрипки с оркестром

Юморески Сибелиуса не настолько популярны, как концерт. На Западе они играются чаще, особенно в Финляндии, конечно же. Сибелиус, который сам, к слову, был скрипачом, и прекрасно знал нюансы игры на инструменте, написал технически очень сложный концерт, но все же, ориентируясь на исполнителя — там нет каких-то неудобств, все под руками — вопрос только в том, чтобы это выучить. И это обстоятельство действительно отличает по-настоящему скрипичную музыку. Паганини, Изаи, Сарасате — это все первоклассные скрипачи, которые сами прекрасно знали, как написать музыку, чтобы это было одновременно и сложно, и эффектно, но преодолимо. А, например, Чайковский не чувствовал этой специфики. Его концерт — не скрипичный. Леопольд Семенович Ауэра, великий российский скрипач венгерского происхождения, просто отказался его играть в свое время.

У Сибелиуса в концерте эта скрипичность присутствует. Юморески, написанные гораздо позже, наоборот, в этом отношении совершенно невозможные, и доставляют массу неудобств. Сибелиус, обладая большим опытом написания скрипичных вещей, создал шесть адски сложных пьесок. Все вместе они длятся не так много, наверное, тридцать минут. И меня этот факт очень сильно удивлял.

Ответа на этот вопрос для себя я пока не нашел, но я нашел такой интересный факт, что, в принципе, когда ты перестаешь бояться их и уже выходишь на сцену, все сложности начинают сами ложиться под руки, причем ты не понимаешь, как это происходит. Сумасшедшие скачки, переходы через две струны — с самой нижней на самую верхнюю струну: все эти совершеннейшие неудобства, которые, как правило, не работают для скрипки, начинают вдруг получаться, при условии, конечно, что ты затратил энное количество часов на них оттачивание перед исполнением.

Музыка в юморесках еще более оригинальная. Несмотря на свое название, ничего веселого в них не улавливается — юмор глубоко скрыт, в том числе и на профессиональном уровне. Если вглядеться в партитуру, то можно обнаружить, что Сибелиус очень необычно обращается с голосами: один голос ведет какую-то тему, но вдруг она перескакивает в самый нижний голос, потом еще скачок. На слух, может, они не настолько различимы, но не можешь отделаться от ощущения, что композитор пишет нетривиально. И юмор в этих пьесках такого же плана — холодная финская ухмылка. Но, опять же, когда ты эту музыку играешь с оркестром, юморески начинают переливаться очень интересными красками, которые до Сибелиуса, наверное, никем не использовались. Мне кажется, ближе всех по оригинальности письма к нему подошел бельгийский скрипач и композитор Эжен Изаи. У него своя гармоническая система, свой мелодический язык, но, тем не менее, по степени оригинальности использования материала, мне кажется, он более близок, именно к скрипичной музыке Сибелиуса.

Одна из юморесок — пятая, наиболее, может быть, доступная для европейски настроенных слушателей, моя любимая. У нее есть мотив, который начинается с кукушки: сначала он проходит у скрипки, потом у флейт, снова у скрипки — то идет перекличка с оркестром, и затем скрипка несколько раз играет в разном изложении такую тему, которую можно охарактеризовать очень грубо, но, тем не менее, как песню пьяного финского мужика. Это опять же у меня ассоциация с концертом Чайковского, у которого в финале есть раздольная тема, которая напоминает песню пьяного русского мужика.

Симфония № 4

У Сибелиуса есть семь замечательных симфоний. Первая, вторая, пятая, шестая, седьмая — из списка популярных. А есть симфония № 4, которая всегда и всеми передавалась несколько странно. И даже сам Сибелиус писал, что создал ее в качестве протеста современным классическим сочинениям, специально, чтобы вызвать дискомфорт у слушателей и заявить право на существование нестандартной музыки. Как и на премьере, при жизни композитора, публика реагирует на нее сдержанно.

С этой симфонией связана легенда, мой друг, пианист Борис Березовский очень любит творчество Венедикта Ерофеева. Он любит читать его книги, общается с его вдовой, последней женой. Так вот Боря обнаружил, что четвертая симфония Сибелиуса была любимым произведением Венечки. Он вообще почитал классику. Как Боря пояснил, Сибелиус писал ее в период, когда он перенес несколько опасных операций на горле, и, помимо всего прочего, он не мог пить. А у Ерофеева был рак горла. Потеряв голос, он оказался способен говорить только при помощи медицинского приспособления. Представьте, каково это все для человека, который получал от алкоголя вдохновение (нельзя его за это упрекать): не вводя себя в экстаз, он бы не написал, наверное, все эти вещи. И Боря сделал предположение, что Сибелиус был зол весь мир и, находясь в ином состоянии своей личности, совершил такой знак протеста, вылившийся в симфонию.

www.m24.ru