От «Заката» до расцвета

Одна из ипостасей Алексея Гориболя - это его интерпретаторский дар. Блестящий пианист, ансамблист, дирижёр, автор популярных дисков классической и современной музыки, Лауреат Международных конкурсов. Ещё он сочинитель идей и организатор множества музыкальных проектов –музыкальных программ «Дар», «Эскизы к «Закату»», «Молот и серп», «Счастье моё», фестиваля камерного искусства в Костомукше. Концертные программы института Про-Арте "Консонансы ХХ века" Гориболя переросли в «Fashion-концерты». Это уже не просто знакомство с современной музыкой, это премьеры специально заказанных молодым композиторам сочинений. В данном случае Гориболь предстаёт уже как вдохновитель творчества современных авторов. А ещё Алексей Гориболь- музыкальный руководитель кинофильмов "Дневник его жены" (режиссёр А. Учитель), "Москва" (режиссёр В. Зельдович), "Нет смерти для меня" (режиссёр Р. Литвинова).
В-общем, яркая креативная мультимедийная личность в современной музыке, которую все ждали и, наконец, дождались.

- Алексей, взлёт вашей музыкальной карьеры пошёл с 90-х годов. Что вам мешало стать знаменитым раньше? Внутренние или внешние причины?

- Сначала я закончил Московскую консерваторию как контрабасист. Я отдал контрабасу 15 лет. Это не значит, что в эти годы я не развивался как пианист. Просто так сложилась судьба. После Московской консерватории я закончил Горьковскую- уже по классу фортепьяно. Я был контрабасистом тогда, когда делается первый бросок, связанный с пианистическими конкурсами или с тренажом пианистического репертуара, вот это время было отдано другому. С контрабасом было всё тоже самое- наращивался тренаж, но просто было упущено 15 лет – 15 лет минус в грамотном развитии меня как пианиста.

- Но этот минус, наверное, компенсировался в каком-нибудь другом плюсе?

- Плюс был в другом. Во-первых, я работал в разных ансамблях и коллективах. Это даёт другое слышание, слышание со стороны. Контрабас- это струнная основа оркестра. Я хорошо научился слышать вертикаль, оркестровые тембры. Играл я в самых разных ансамблях- вплоть до «Декабрьских вечеров» Святослава Рихтера. Благодаря контрабасу многое было приобретено, что в дальнейшем дало возможность заниматься дирижёрской практикой. Знание струнных развивало меня как пианиста, прибавляло техники. Всё это придаёт серьёзность моей деятельности. Недавно я узнал, что занимаюсь «фортепьянной режиссурой». В чём-то изобретатель этого словосочетания прав- в своих программах я и дирижёр, и продюсер, и вокальный педагог, и исполнитель.

- Ещё вас называют мастером ансамбля- не только как исполнителя, но и как человека, умеющего сочетать самые разные вещи при составлении программ и проектов. Но всё же откуда взялся контрабас? Это был ваш выбор?

- В 6 лет в детском саду я сел за рояль и сыграл тему из «Лебединого озера» Чайковского, чем привёл в неописуемый ужас музыкального работника детского сада Нину Георгиевну. Она позвонила моей маме и сказала: «Ирена! У тебя ненормальный сын, с этим надо что-то делать!». Я учился в капелле, в хоре мальчиков до 4 класса , занятия были платными. Мой отец был художником, мать работала в детском саду- богемная семья, с деньгами то густо, то пусто. В момент, когда было пусто, меня перевели в школу Гнесиных. На отделении фортепьяно места не нашлось, зато было место в классе контрабаса. Меня отдали на контрабас. Это был стресс, я не хотел... Кстати, из 15 пианистов нашего выпуска, на сцене сейчас только 2 человека, третий- Гориболь- контрабасист. Остальные -музыкальные редакторы, домохозяйки и т.д. Момент несправедливости был в отношении меня, но якак то благополучно всё это пережил...

- Но 10 лет спустя- скачок, участие в программе «Новые имена», выступленеи перед конгрессом США и в Ватикане...

- Не это главное. Да, была победа в Страпене, наш дуэт с Олегом Ведерниковым на камерном конкурсе получил гран-при, несколько лет этот приз никто не получал.

- А папа римский вас слышал?

- Нет, он слушал Михаила Плетнёва, но я имел с ним краткую аудиенцию. Он спросил меня, что я собираюсь делать в Риме, и сказал, что обязательно мне надо посмотреть Пьятту. Иоанн Павел говорил по-русски, его прикосновение, рукопожатие помню до сих пор.

- Но громкую известность вам принес проект, осуществляемый совместно с институтом Про Арте «Консонансы ХХ века».

- «Консонансы ХХ века»- масштабный проект, он включает 12 программ, и этот сюжет ещё не закончился, из него вырос проект «Fashion-концертов». Это премьеры специально заказанных сочинений молодых композиторов. В этом проекте принимали участие Владимир Раннев, Роман Рудица, Алексей Айги, написавший музыку к «Стране глухих» Валерия Тодоровского, Игорь Вдовин, известный саундтреком к “Богине” Ренаты Литвиновой, Андрей Самсонов, саунд-продюсер Земфиры и Ника Кейва.

- Почему именно «консонансы», а не «диссонансы», например?

- Эта идея пошла от Леонида Десятникова. Для многих 20 век в музыке- это прежде всего засилье авангарда, «диссонансов», музыки элитарной, непонятной и чуждой большинству широким массам слушателей. Порождение такой музыки насаждалось музыкальными издательствами. Но был Прокофьев, Шостакович, Пуленк, Бриттен, Яначек, Шнитке, Десятников- композиторы, которые используя авангардную технику, обращались в своей музыке к предшественникам авангарда. В их музыке есть мелодизм, драматургия. Вот Десятников- он не то, что более простой, упрощённый, но считывать Десятникова- это считывать слои, первый слой- простой, но дальше идёт ирония, перекличка эпох, чтобы понять это, нужна колоссальная эрудиция. Мы решили показать, что был другой 20 век. Авангард состоялся. Но это- гимнастика для ума, техника. Я глубоко уверен, что авангарду не нужен интерпретатор. Там нужна только точная передача,- сыграть и забыть. Душа не затрагивается. Интерпретатору нужны образы, драматургия, тембры, мелодии.

- То есть музыкальный авангард вам не интересен как исполнителю? А как обстоит с классикой и современными авторами?

- Существует 2 миллиона двести тысяч записей исполнения Шумана. Есть 5 концертов Бетховена в исполнении Гилельса, соль мажорная соната в исполнении Рихтера. Это давит. Зачем? Кто я такой? Почему мне интересно играть современных авторов? Новая музыка не давит. Ты не зашорен, перед тобой не стоит бесконечный строй интерпретаторов. Десятников доверил мне вокальный масштабный цикл, ораторию, оперу для двух людей «Любовь и жизнь поэта». Это счастье- сделать первую интерпретацию в контакте с автором, иногда в конфликте, иногда в согласии, иногда утрируя то, что он сам боится в своей музыке. Музыкант не может без новой музыки!

- Но наблюдается некое отставание современников от современной музыки. Широкие массы слушателей охотно идут на музыку 19 века, нужны были столетия, чтобы музыка дошла бы до ушей миллионов. Современная музыка часто подаётся как приложение к классике. Вы- один из немногих ярких популяризаторов современной музыки. Как сами вы к ней пришли?

- За последние 10 лет что-то поменялось. Да, публика идёт на имена. В начале 90-х это была романтическая музыка- Шуман, Брамс, Бетховен, Моцарт- круг композиторов был узок. Моё знакомство и сотрудничество с Десятниковым перевернуло меня, моё отношение к современной музыке. Это произошло, когда я столкнулся с его материалом, который лежал в столе и стал всё это играть. Дружба и соседство на белом свете с такого уровня музыкантом привело меня к пониманию того, что нет музыки современной или несовременной, есть музыка и есть не музыка. Десятников- это мой Пигмалион. Ещё на моё отношение к современной музыке повлияли программы Гидона Кремера, которого я слушал в юности, пока он не покинул официально СССР. Это было всегда сочетание знакомого и незнакомого. Я очень счастлив, что так жизнь сложилось, что с Гидоном произошло в дальнейшем знакомство, которое переросло в творческое сотрудничество. Потребителя современной музыки стало больше. Изменилось отношение филармонического начальства к современной музыке- это заслуга многих музыкантов- того же Кремера, других мастеров, музыкантов нашего поколения, в том числе.

- Но теперь вы сами выступаете в роли Пигмалиона, ваши Галатеи- множество молодых композиторов и исполнителей, которых вы побуждаете к творчеству и совершенствованию мастерства своими программами. А что вы можете сказать о нынешней публике? Какая она- публика, которая идёт слушать и смотреть ваши музыкальные проекты.

- Публика разная. За последние 10 лет у меня сформировалась своя публика, есть основания так думать. После концертов ко мне подходят, спрашивают: «Когда вы играете в следующий раз?». На концерты ко мне приходят художники, актёры, пишущая братия, блестящая богема- как я им не надоел? Старшее поколение приходит- простая филармоническая публика. Недавно после концерта ко мне подошла вахтёрша Малого Зала, она благодарила меня, говорила, что «мы ждём, когда вы и ваша кампания будете у нас выступать». В Эрмитажном театре меня потрясла публика- такого скопления потрясающих стильных красавцев я ещё не видел. Петербургская жизнь интересна. Колоссальный импульс даёт городу Гергиев. В начале 90-х с его приходом начался бурный подъём Мариинки, его репертуара...

- А как вы относитесь к проекту Перо? Бурный подъём завершается созданием гигантского бриллианта, который будет блистать над снесёнными историческими зданиями...

- Нормально отношусь. Я обычно живу в Коломне за Маринкой, когда приезжаю в Питер. Сейчас строится третья сцена, Мариинский-2. Это прекрасно! Будут приезжать артисты, студенты, иностранцы, откроются кафешки и рестораны, книжные и музыкальные магазины, реставрируют Новую Голландию. Это будет новая Мекка. Будет 6 площадок, будут гастролёры, мы в том числе, я надеюсь. Будет яркая замечательная жизнь. Надо осмелиться на смелое решение- надо дать новый толчок. Да, Питер- это музей. Радикальные события должны быть очень тщательно сделаны- но они должны быть! Вписанный проект Перо не диссонирующий, дающий неожиданны ракурс. Почему нет?

- У вас была такая программа- «Эскизы к «Закату»».

- Это плод дружбы с Аллочкой Сигаловой. На даче у Кнорре в 89 году Десятников дал мне послушать только что написанную музыку к фильму Зельдовича «Закат». Я сказал, что это что-то невероятное- это надо танцевать. Через 10 лет я уговорил Аллу Сигалову, добавил в программу музыку Рико Соти, Пьяцоллы. Премьера состоялась в Костомукше, потом мы много раз эту программу показывали.

- Конец 20 столетия, закат века, империи, ощущение заката. Сейчас настроение другое?

- Скорее ощущение рассвета. Много планов, счастливое время настало. Есть опыт, мастерство, которое позволяет избежать ошибок, концентрированность есть, есть активность, энергия, молодость. Я настроен радужно. Думаю, что много смогу сыграть, инициировать. В моих планах- вместе с продюсерской компанией «Рекорд Ван» сделать фестиваль камерной музыки Шостаковича. Это будет цикл из 8 программ, в нём будет раёк, музыка кино. В конце я хочу, чтобы было совершено массовое приношение Шостаковича- исполнение темы к фильму Овод как можно большим количеством скрипачей. Эту программу мы будем делать в капелле, соединятся лучшие музыканты Москвы и Питера - Яна Иванилова, Илья Иофе, Назар Кожухарь, Татьяна Куинджи. Будет записан диск фэшн-концертов– это работа на целый сезон. Четвёртый фэшн в этом году проводить не будем, он переносится на следующий год. Я предложил для Фэшн Роману Рудице поэму Лоренцо Медичи, он написал большое произведение, на 35 минут- кантату для тенора, солирующего рояля и оркестра. Это надо серьёзно поднимать, торопиться не будем. Две недели назад я завершил работу «Все вокальные ансамбли Чайковского», записал ансамбль «Ночь»- предпоследнее произведение Чайковского. Мы с рекордвановцами хотим получить за эту запись Греми.

- Ваш с «Рекорд Ван» компакт Бриттена был очень удачным. Теперь вот Чайковский.

- Кстати, поразительно, что к в Петербурге, где Чайковский- был первым и самым знаменитым выпускником Консерватории, где прошли премьеры многих его знаменитых балетов и опер, нет улицы и квартиры-музея. Улица Чайковского у вас названа в честь революционера Чайковского. Квартира брата Чайковского на углу Большой Морской и Гороховой на 5 этаже- где композитор всегда останавливался, где он умер, откуда его вынесли в Лавру, где он готовил своё последнее сочинение, где отравился или был отравлен- она должна стать местом паломничества для всех, кто любит Чайковского. Ей давно пора стать петербургским филиалом музея в Клину. Я, кстати, был в недавно в Клину. Директор открыла мне и 5 вокалистам музей, мы зашли, были там одни, я играл музыку Чайковского на его рояле. Казалось, что он сейчас войдёт и будет очень доволен.

- Как то так получилось, что вы принимали участие как музыкант и дирижёр в создании лучших российских фильмов последних 10 лет. Это судьба или ваш вкус?

- Судьба через Леню Десятникова свела меня с Алексеем Учителем. Десятников мне доверил свои великие саунд-треки. Первая большая работа была «Дневник его жены». Вторая работа с Сашей Зельдовичем- его «Москва»- это не просто фильм- манифест поколения, это шире и дальше, этот фильм с годами всё больше начинает вырастать. Сложилась потрясающая команда- мой друг писатель Володя Сорокин был сценаристом. Это счастливое стечение обстоятельств- талантливые люди собрались в одном месте в одно время. Потом фильм «Москва» и композитор Десятников через два года получили в Бонне гран при за лучший саунд-трек мира.

- Вы мультимедийность чувствуете внутри себя? Вы всё время выходите за рамки просто пианиста.

- Не чувствую, но выхожу. В частности, когда готовлю музыкальные фестивали камерного искусства в Костомукше. В это раз я уговорил приехать в Костомукшу Алису Фрейндлих, привезти гениальный спектакль «Оскар и розовая дама». Приедет балет Михайловского. Мне как-то удаётся это делать. Я сочиняю музыкальную картину фестиваля так, чтобы ею насладиться. После окончания я смотрю в окошечко из своей избы, в которой обычно проживаю в Костомукше на озеро Контоки и прокручиваю всё, что было. В последний момент снисходит ощущение положительного стресса- всё удалось! Любой фестиваль-это фестиваль друзей, это удовольствие от общения на сцене и в жизни. Наш фестиваль спонсирует скромно, но достойно Костомукшский Горнообогатительный комбинат «Окатыш». У них там потрясающий театрально-концертный комплекс, построенный финнами по последнему слову техники. Ещё я выхожу за рамки, когда делаю фестивали Таривердиева.

- В этом году ему исполнилось бы 75 лет. Откуда в вашей судьбе возникла музыка Таривердиева, популяризации которой вы отдаёте так много энергии?

- Я выступал как-то в зале Чайковского, обрамляя вечер поэта Андрея Вознесенского. Я предложил ему пьесы Рико Сати, они очень ложатся на его стихи. Французский композитор начала 20 века очень повлиял на развитие французской музыки, был большой затейник. На вечере была Вера Таривердиева, вдова композитора. Нас познакомили. Она сказала, что хотела бы взять пласт творчества Таривердиева, который основательно подзабыт- его вокальные циклы, которые пела ещё Зара Долуханова. Тогда вокруг московской антрепризы, которую я возглавлял, сгруппировалась замечательная молодёжь- вокалисты Ольга Дзусова, Татьяна Куинджи... Мы сдружились и многое сделали, сделали программу «Последний романтик» с музыкой Таривердиева, программу «Молот и серп». Я благодарен Марку Рудинштейну, который находил финансовую и временную возможность вставить нас в «Кинотавр». В год юбилея Таривердиева будет растянутый в городах и во времени фестиваль, на котором прозвучит как популярный, так и академический Таривердиев. В очередной раз Вера поверила в меня. Впервые в ноябре, в Москве будет звучать фортепьянное трио.

- А как вы относитесь к музыковедам? То, что пишут о музыке- это вам помогает?

- Безусловно! Образец музыковеда для меня - это профессор Людмила Григорьевна Ковнацкая, крупнейший исследователь английской музыки. Благодаря ей стали возможны мои бриттеновские вечера, проходившие 5 лет подряд. Это плод моего восхищения к ней. Её стиль- это и анализ, и литературный блеск, и артистизм. Она – учитель множества лучших перьев музыковедения сегодня. Когда я читаю в «Афише» о себе текст Манулкиной, я всегда открываю что-то неожиданное в себе, своей деятельности.

Источник