Почему Люка Дебарг стал сенсацией в России

Исчезающий посредник

Желающих вживую услышать Люка Дебарга, недавнего лауреата IV премии конкурса Чайковского, в Петербурге оказалось намного больше, чем смог вместить Концертный зал Мариинки почти на тысячу мест. Такого ажиотажа в академической музыкальной жизни города не случалось уже давно, даже на редких концертах Григория Соколова. За несколько секунд, требующихся, чтобы дойти бодрым шагом от улицы Декабристов до дверей зала, три человека бросились мне наперерез, с надеждой в глазах спрашивая лишний билетик; четвертая стояла с табличкой «куплю два билета». Девушка в очереди умоляла администратора: «Ну пожа-а-а-алуйста, очень нужно!» Другие не попавшие в заветный список просили пририсовать к моему пресс-билету нолик или два (кажется, уже не совсем в шутку). Отчаянность, сквозящая в этих попытках, выдавала глубокое убеждение, что сегодня вечером произойдет нечто крайне важное, при чем необходимо присутствовать.

И в напряженных обсуждениях конкурса, и в бесхитростных комментариях к выложенным на YouTube трансляциям характеристика «гений», пожалуй, мелькала чаще всего. Уникальный 24-летний музыкант, профессионально занимающийся фортепианной игрой лишь четыре года, с природной техникой и обезоруживающими, навзрыд искренними интерпретациями — такой образ Дебарга сложился в сети. Жизненные обстоятельства пианиста и его артистическая манера оказались ключом, в котором каждая бороздка совпала с популярным представлением о гении, — и двери всенародной любви распахнулись с шумом восторженно взревевшего зала.

К случаю Дебарга отлично подходит понятие «исчезающего посредника» (vanishing mediator), позаимствованное музыковедами из политических наук. Прослеживая развитие ранних звукозаписывающих технологий, музыковед и теоретик медиа Джонатан Стерн анализирует философию high fidelity, согласно которой промежуточное звено между оригиналом и копией, между источником и воспринимающим должно быть как можно более прозрачным. Чем оно заметнее, тем меньше аутентичность. В идеале создается иллюзия, что его просто нет. (Кстати, реклама аудиотехники часто основывается на реальности звукового объекта, как, например, в этом классическом ролике.)

© Международный конкурс имени П. И. Чайковского
Профессия исполнителя как медиума между корпусом классических текстов и слушателем следует той же философии: все мы, кто так или иначе находится в поле академической музыки, вскормлены на немецком романтическом идеале Werktreue (верности тексту) и воспитаны в беньяминовом страхе потери аутентичности. Так вот, исполнительская манера и медиаобраз Люка Дебарга соответствуют идеалу «исчезающего посредника» сразу на нескольких уровнях.

Дебарг строит фразу и форму однозначно, логично, без сомнений и по всем правилам риторики — как монолог, обращенный лично к каждому. Когда этот монолог становится исповедальным, как в ультрамедленной, переливающейся через край позднеромантическим максималистским страданием второй части Седьмой сонаты Бетховена, — исчезает сама концертная ситуация: не тысячный зал, а доверительный разговор наедине. Поэтому пианист так привержен умеренным темпам: в них речь звучит доходчивее. Бесконечная вереница тембров служит той же цели — риторическому разнообразию и убедительности.

Есть такая пианистическая уловка: чтобы сыграть особо неудобный далекий скачок, нужно захотеть эту ноту, услышать ее заранее, и это сработает в обход рационализаций и упражнений. Кажется, что таким образом — по слуху — Дебарг играет не отдельные трудности, а вообще все: его нейроны и синапсы работают в обход косной материи пианистической кухни. Иначе как объяснить ясность баланса между разными этажами фактуры в «Ночном Гаспаре» Равеля — фармацевтическую точность градаций между пианиссимо, пиано, таинственным пиано, полетным пиано, пронзительным пиано, сосуществующих в одной и той же аккордовой вертикали. Сопротивление материала исчезает — исчезают глубина клавиш и особенности репетиционного механизма в начале «Скарбо», коварная аппликатура в Трансцендентном этюде фа минор Листа и трели в Менуэте из сонаты Бетховена, для которых нужна третья рука.

Подобная легкость почти всегда достигается годами упорной работы. Ведь в нынешней системе воспитания исполнителей (а особенно в трехступенчатой российской), если пианисты не занимаются по шесть и более часов в день с шести лет, доступ в высший профессиональный ранг им заказан. Люка Дебарг сломал стереотип, и на факте его короткой исполнительской карьеры основан его имидж — самородка от природы, не высушенного двумя десятилетиями ежедневной многочасовой муштры. Таким образом, исчезает профессиональный искус, который обычно стоит невидимой стеной между самовыражением музыканта и эмоциями слушателя.

© Международный конкурс имени П. И. Чайковского
Русскоязычный дискурс о Дебарге беззастенчиво культивирует тему прямого контакта с первоисточником. К примеру, педагог Люка Рена Шерешевская сообщает, что ее ученик подбирает «Скарбо» — труднейшую пьесу фортепианного репертуара — по слуху, обладает «виртуозностью от Бога», а в процессе исполнения пребывает «c композиторами, даже не с залом». Облаченное в эпитеты непосредственности, на наших глазах конструируется хрестоматийное представление о гении, осененном даром свыше, которому нельзя научиться. Насколько оно популярно, можно себе представить, не только почитав интервью академических музыкантов, но и посмотрев голливудские фильмы (например, «Умница Уилл Хантинг»).

Вряд ли стоит задавать риторический вопрос, полностью ли Люка Дебарг соответствует этому представлению. Реальный ученик Рены Шерешевской допускает больше фальшивых нот, чем то желает признать очарованное ухо слушателя, и еще не всегда умеет взять сценическое волнение под контроль: первая часть Седьмой сонаты — смазанная и торопливая — на концерте не могла сравниться с его же конкурсной записью, колким и невозмутимым анти-Бетховеном.

Но голод по аутентичности — мощная сила, которая лежит в корне российского успеха Люка Дебарга, исчезающего посредника. Согласно Ричарду Тарускину, в репрессивных обществах академическая музыка приобретает актуальность, непредставимую в более благополучном политическом климате. Похоже, теплый прием, который получил Дебарг в России, стал очередным подтверждением этой теории. Продравшись через ложь, страх и ненависть в телевизоре и газетах, в социальных сетях, в отношениях с бывшими союзниками, внезапно оборотившимися в «крымнаш», истосковавшись по правде, мы идем получить ее на концерте гения Люка Дебарга, который в России больше, чем Дебарг.

текст: Ольга Пантелеева
www.colta.ru