16 и 17 сентября Воронежский академический симфонический оркестр и дирижер Игорь Вербицкий представили в зале филармонии программу, посвященную двум юбилярам сезона — Сергею Прокофьеву (125 лет) и Дмитрию Шостаковичу (110 лет).
В первом отделении прозвучали сочинения С. Прокофьева — симфонический эскиз «Осеннее» и сюита из музыки к кинофильму «Поручик Киже», во втором — Концерт для виолончели с оркестром № 2 Д. Шостаковича с солистом Евгением Румянцевым.
Соединение в одной программе ключевых фигур отечественной музыки XX века, столь разных и равновеликих, создало оригинальную драматургию концерта и помогло взглянуть на их творчество в историческом контексте. Прокофьев и Шостакович были современниками, и сегодня их произведения являются гениальными документами эпохи, которая у каждого композитора выражается по-своему.
Слово «время»» стало ключевым в нашем разговоре с дирижером Воронежского академического симфонического оркестра, заслуженным деятелем искусств Воронежской области Игорем Вербицким и солистом — лауреатом международных конкурсов Евгением Румянцевым.
— Мы включили в эту программу произведения, которые достаточно редко исполняются на концертной эстраде, — рассказывает Игорь Вербицкий. — Этот сезон у нас связан не только с юбилеями Прокофьева и Шостаковича, но и с Годом российского кино. Кстати, «Поручик Киже» — первый опыт Прокофьева, связанный с кинематографом. Он даже сначала отказывался от этой работы. Но она оказалась настолько удачной, что Прокофьев создал из этой музыки сюиту, а потом еще и балеты ставили на эту музыку.
— Прокофьев и Шостакович — такие величины, что могут не уместиться в одном концерте. Сознательно шли на риск?— Они творили в одно время, общались. Может быть, не очень много, потому что были слишком разными людьми и по своему жизненному укладу, и по взглядам, и по манере письма. Но они были современниками, их окружали одни и те же события и беспокоили одни и те же вопросы, которые у каждого трансформировались во что-то свое. Сергей Сергеевич, быть может, больше абстрагировался от этого и находил выход в уходе от всех этих проблем. Например, во время войны он пишет оперу «Дуэнья» по Шеридану. Тем не менее, у него есть раздумья о времени и о себе: это и Пятая симфония, и опера «Война и мир». Что же касается Шостаковича, то, мне кажется, всё его творчество — это реакция на происходящее вокруг него. Например, во Втором виолончельном концерте он цитирует полублатную песню «Бублики», которая потом вырастает в страшный гимн победившей темной силы.
— Произведения Прокофьева и Шостаковича нельзя исполнять с «чистого листа», без ощущения времени. Это относится и к слушательскому восприятию. Как добиться точного фокуса в понимании их музыки?— На мой взгляд, музыка Прокофьева более универсальна. Может, поэтому она более востребована в мире.
— То есть, на западе его музыку воспринимают лучше, чем музыку Шостаковича?— На западе ее лучше знают, она чаще исполняется. В ней больше русской культуры, причем именно дворянской культуры, это немаловажно. И культуры европейской, которой Прокофьев пропитался, проведя значительную часть жизни на западе. Шостакович как здесь родился, так всю жизнь и прожил. Он никогда не эмигрировал, не общался с «мирискусниками», с кругом Дягилева. А Прокофьев всегда чувствовал себя человеком мира. Склад его музыки и письма связан с традициями, скажем, французской музыки. Какую-то часть жизни он прожил в Америке. Это тоже сказалось: например, он использует в партитуре саксофон. Прямого цитирования джаза у него нет. Это, скорее, вы найдете у Шостаковича: хотя у него именно советский джаз, ближе к джазу Утесова. У Прокофьева изначально в определенный период его творчества были и выступления, и записи. Потом, когда он переехал в Советский Союз, эта дверь за ним захлопнулась. Он попал в жесткие рамки советского режима и обязан был писать ту музыку, которая соответствовала заказу. Иначе бы он просто не смог здесь выжить. Тем не менее, некоторые произведения, написанные им в советское время, по музыкальному языку близки западному слушателю. Например, сказка «Петя и волк» многократно записывалась ведущими мировыми оркестрами, звучала в сценических постановках. Кстати, интересный факт: тему «Романса» из «Поручика Киже» использовал певец Стинг. Он дает эту тему в одной из своих песен как припев. Интересно, правда? И это именно Прокофьев, а не Шостакович.
— Шостакович более привязан к своему времени?— Шостакович использовал в своих произведениях тот материал, который в его время люди слышали на улицах: революционные песни, площадные куплеты. И поэтому содержание его музыки лучше воспринималось людьми тогда. Они могли выйти из зала и услышать на улице то, что только что слышали на концерте. А сейчас эти цитаты узнают не все: те же самые «Бублики». Или симфонии, посвященные революциям 1905 и 1917 года: кто из молодого поколения слушателей сегодня знает эти песни? Я тоже родился в уже более спокойное время, не застал сталинский режим и не могу представить, как жили люди в то время, их состояние. То есть, человек приходит на концерт и слушает музыкальную реакцию своего современника на происходящее вокруг. В музыке Шостаковича очень мало светлых страниц, это глубоко трагичная музыка. В этом отношении Прокофьев гораздо более светлый композитор.
— А кто Вам ближе?— Все-таки Прокофьев. Музыка Шостаковича — это, как правило, искаженное болью лицо человека, глубоко страдающего. Я не то чтобы не хочу на себя примерять эти одежды, но… находиться в этом состоянии непросто.
В этот момент к нашему разговору присоединяется Евгений Румянцев — один из интереснейших молодых виолончелистов России, лауреат многих международных конкурсов, в том числе конкурса имени Чайковского. Выпускник Московской консерватории, ученик Наталии Шаховской. А она была ученицей Мстислава Ростроповича, которому Шостакович посвятил свой Второй виолончельный концерт. Снова связь времен — глубокая и не случайная.
— Евгений, Вы в этом концерте словно рыцарь на ристалище, где на кону — самая настоящая жизнь. Трудно вести этот бой?— Безусловно, это произведение для меня особенное. Впервые я сыграл его десять лет назад. Кстати, я играл его на конкурсе Чайковского. Это поздний Шостакович — мрачный, депрессивный, без намека на свет в конце туннеля. В этом смысле оно наполняется какими-то сюжетами из своей жизни.
— И в этом смысле Вы — заодно с дирижером.— Да, мы договорились (смеется). Я уже не первый раз играю в Воронеже, и каждый раз, когда мы вместе репетируем, у меня невероятно теплые и приятные ощущения, потому что я чувствую, что в смысле музыкального поиска мы движемся в одном направлении. Нам даже одни и те же записи нравятся. Второй виолончельный концерт Шостаковича сложен и для солиста, и для оркестра. Там очень подробная, детальная партитура, все время участвуют какие группы инструментов. В первой части есть даже каденция для виолончели и большого барабана. Это достаточно непросто сделать. У меня, когда мы репетировали здесь, в Воронеже, было ощущение, что мы играем этот концерт не в первый раз, а уже неделю репетируем.
— У Вашего инструмента очень красивый молодой и свежий голос. Он у Вас недавно?— Ему чуть больше года, он сделан по заказу. У меня с недавних пор изменилось отношение к инструменту, как к чему-то, неразрывно связанному с исполнителем. Знаете, как говорят: ах, он играл всю жизнь на одном инструменте, это его душа… Любой предмет, с которым ты проводишь много времени, становится для тебя очень значимым, но ответ на этот вопрос кроется в самом слове «инструмент» — это средство, чтобы что-то делать. Мне в этом смысле помогло преподавание. Когда что-то показываешь студенту, не всегда под рукой оказывается свой инструмент. И я понял, что могу сыграть на любом инструменте, только нужно некоторое время, чтобы понять, как его использовать по максимуму.
— А Вы часто бываете довольны собой?— У меня это понятие разделено на две стороны. Музыканту очень нужен момент уверенности в себе. Причем, даже там, где для этого нет поводов. Если ты не уверен в себе, то ты никого не сможешь убедить в том, что ты делаешь. А второй момент: ты слышишь всё, что ты делаешь, и критикуешь себя. Так что это всё вместе. Момента полнейшего удовлетворения, чтобы я сказал себе: да, это было самое удачное — такое вообще вряд ли возможно. Всегда есть что улучшить.
Музыка Сергея Прокофьева и Дмитрия Шостаковича будет звучать в течение всего филармонического сезона. В программу абонементов № № 1 и 2 входит концерт для скрипки с оркестром № 2 и кантата «Александр Невский» С. Прокофьева. Творчеству Прокофьева и Шостаковича посвящена программа абонемента «Для всей семьи» — «Два портрета в музыкальном интерьере». Произведения Д. Шостаковича прозвучат 1 октября в концерте, посвященном Году российского кино и Международному дню музыки в рамках проекта «Ночь в филармонии».
Текст: Елена Фомина
Фото: Дарья Бойченко
culturavrn.ru