Прошла премьера «Школы жен»

Король и шуточки

"Школа жен" в "Новой опере"

В театре "Новая опера" прошла мировая премьера оперы "Школа жен". Музыку написал Владимир Мартынов, а либретто — Юрий Любимов. Предполагалось, что именитый режиссер выступит также и постановщиком, но тут вмешались медицинские обстоятельства, и в результате режиссером-постановщиком формально значится Игорь Ушаков. Рассказывает СЕРГЕЙ Ъ-ХОДНЕВ.

Фото: Петр Кассин / Коммерсантъ

Отношения между названием оперы и ее сюжетом заставляют вспомнить шекспировского Основу, обдумывающего балладу, которая "будет называться "Сон Основы", потому что в ней нет никакой основы". Мольеровская комедия "Школа жен" на поверку не имеет к опере ровно никакого отношения, причем Владимир Мартынов даже попробовал дать этому расхождению метафорическое объяснение (пусть читатель судит, насколько элегантное) в том смысле, что перевелись нынче мужики, обабились и любая жизненная школа, таким образом, по определению "школа жен".

В действительности за основу взят другой Мольер — "Версальский экспромт", небольшая багатель, в которой драматург для увеселения придворного общества сатирически-любовно изобразил, как делается спектакль. Через два часа в театр должен явиться король, и труппа, капризничая и выводя Мольера из себя, пытается в авральном режиме разучить новую пьесу. В оригинальной пьесе Мольер успевает по ходу действия тонко высмеять конкурентов, а заодно сделать реверанс Людовику XIV, который, дескать, по своему великому милосердию разрешает всеобщее затруднение, позволив актерам вместо новой пьесы сыграть старую.

В опере этого нет: король по либретто так и не появляется (хотя режиссер все-таки на минуту выводит его на сцену — без речей и в виде неприятного нарумяненного старца в алонжевом парике с рожками). Начальная мольеровская сцена с бунтом актеров оставлена, да еще усилена вложенной в уста Мольера сердитой цитатой: "Что за люди эти актеры! Да и люди ли они вообще?" — чтобы намек на ситуацию с Таганкой стал совсем уж очевидным. Дальше, однако, следует пестрый котел: в либретто использованы фрагменты "Мещанина во дворянстве", булгаковской "Кабалы святош" и тексты Козьмы Пруткова. Перемежаемые авторскими стихами наподобие "Он Солнце, он Луна-король, // беспрецедентна его роль" и "наш русский друг — Козьма Прутков, // он превратит нас в мудрецов".

Как бы слабо ни вязался этот жанр с именем композитора, Владимир Мартынов, ознакомившись с либретто, всерьез решил писать именно оперу-буффа. Ну то есть как всерьез — разумеется, с оговорками, что на самом-то деле оперы сейчас писать уже невозможно, разве что в виде аналитических симулякров, "опер об опере", "музыки о музыке". Посулив, таким образом, заманчивое второе дно, композитор, однако, предлагает слушателю очередной парад аллюзий с реминисценциями. Тут и там мелькают лоскутки то Вагнера, то Верди, то Люлли, намеки на Стравинского и Доницетти, на Рихарда Штрауса и мюзикловую попсу. Некоторые стилизованные эпизоды повторяются многократно — например, мажорное аллегро в духе раннего классицизма и фанфарная тема с восходящей гаммой, отсылающая к токкате из "Орфея" Монтеверди. Оркестр, которым дирижирует Дмитрий Юровский, справляется с этим жонглированием, надо признать, довольно ловко. Да и вообще, как развлекательный "концертштюк" партитура, может, и работала бы (хотя не возьмусь ее сравнивать с "Танцами и упражнениями Гвидо" и "Vita Nova"), несмотря на все странности оркестровки. Но сценический оперный спектакль — ноша, которая ей не по силам.

И это не тот случай, когда дело портит малоудачная в зрелищном смысле постановка. Декорации Бориса Мессерера (платформа с лестницами, над которой висит в лучистом ореоле портрет короля Людовика) и приблизительно "исторические" костюмы Рустама Хамдамова ничем, собственно, не дурны. Проблема в структуре и композиции самого либретто, из-за чего зритель, которому постоянно сбивают сетку координат, так и не может понять, куда именно создатели оперы метят. Простодушная игра в оперу? Но ярких вокальных номеров в "Школе жен" негусто, разве только пресмешной дуэт двух контратеноров (Владимир Магомадов и Олег Безинских) на текст прутковского "Спора древних греческих философов об изящном", в остальном единственная сколько-нибудь запоминающаяся вокальная работа спектакля — баритон Дмитрий Орлов в роли Мольера (хотя разговорная декламация, которой в опере многовато, дается ему натужно). Пародия на оперные штампы? Действительно, есть, скажем, здоровенный эпизод с "Блондами" Пруткова, превращенными в обобщенную (и затянутую) сатиру на оперный театр XIX века, но это единственный чистый случай. Или, может, это вообще не кабинетный постмодернизм, а вовсе даже политическое высказывание на злобу дня? И это в опере есть, хотя обыграно не самым очевидным образом. Так, Журден, узнав, что он разговаривает прозой, внезапно начинает зачитывать прутковский же "Проект о введении единомыслия в России". А Мольер, получив известие, что король так и не приедет, разражается тираноборческой тирадой из "Кабалы святош". Эффект ее, впрочем, смазывается тем, что вслед за этим в виде финального номера следует панегирическое стихотворение из той же пьесы, заканчивающееся словами: "Но я славен уж тем, что играл в твое время, // Людовик Великий, французский король!" Причем композитор без всякого второго дна положил эти слова на самую что ни есть прочувствованную барочную пассакалию, предоставляя зрителю догадываться, кто же это такой в современных условиях может быть "королем-солнцем" и единственным мужиком посреди всеобщей "школы жен".

Сергей Ходнев
http://www.kommersant.ru