Роман Минц: «Возвращение» — это ностальгия по детству

Фото Светланы Минаевой

6 января, на Рождество, в Москве открывается ставший уже знаковым для музыкального мира столицы фестиваль «Возвращение». И оставшиеся каникулярные дни будут радовать меломанов редкой эксклюзивной программой, ради которой стоит оторваться от столов, дружеских бесед, законного ничегонеделания и беспрерывного новогоднего отдыха. Четыре концерта, 6, 8, 10 и 12 января, соберут в Малом зале Московской консерватории тех, кому интересны музыкальные открытия. О «Возвращении» знают многие, знают, что его «отцы-основатели» — гнесинцы Роман Минц (скрипач) и Дмитрий Булгаков (гобоист). Пользуясь любезностью Романа, я дотошно расспросила его обо всех подробностях. Кажется, разговор получился полезным.

Фото Карины Градусовой

-Роман, я давно уже заметила, даже, скорее, не «заметила», а поняла по ощущениям, что гнесинцы — это некая каста людей…

-Ниша.

-…которая выделяется особенной аурой. Что с вами делают в Гнесинке, что из вас вырастают такие люди?

-Я не знаю. Это было очень давно, когда с нами что-то там «делали», и мы вырастали. В принципе, среда оказывает решающее значение, так же, как и непосредственно занятия, потому что среда — это один из составляющих моментов формирования личности. Но, безусловно, я ее не формировал, я был ее частью. Могу сказать, что в фестивале, который мы делаем, как раз для нас и есть главное — создание атмосферы, в которой нам удобно и приятно существовать. Наши участники — отовсюду, из ЦМШ, из Гнесинки, из других мест. Я не могу сказать, что у кого-то на лице написано, что он Гнесинку закончил. К примеру, я учился в 57-ой школе, не музыкальной, а общеобразовательной, и ее выпускников действительно можно узнать: они через слово говорят «на самом деле». Есть такая присказка. Честно говоря, «гнесинский акцент» я никогда не анализировал.

Фото из архива фестиваля

-Итак, «Возвращение-2016». В прошлом году вы собрали на Планете.ру 414 тысяч рублей, при этом цель проекта была собрать 400 тысяч. В этом году надо было собрать уже 750 тысяч. Почему так резко увеличилась нужная сумма?

-В прошлом году, пока мы собирали 400 тысяч, в этот отрезок времени рубль упал в два раза. Мы собрали, и все очень радовались… Все вокруг, кроме нас, потому что мы оказались в диком дефиците. Так получилось, что музыканты, которые к нам летели, купили билеты на самолет заранее, а когда они к нам прилетели, мы должны были им отдавать деньги за билеты в евро. Плюс к этому у нас в прошлом году был еще один источник финансирования — компания «Содружество». В этом году там сменилось руководство, и мы знали, что не можем на них рассчитывать. Поэтому нам пришлось все собирать самим. На самом деле нам нужно было намного даже больше денег, чем 750 тысяч, и у нас была длинная дискуссия, которая в принципе сводилась к тому, что я говорил — «давай собирать миллион», а Дима мне отвечал — «все равно это невозможно, мы этого не соберем, поэтому давай собирать хотя бы семьсот». Тогда я и предложил — давай хотя бы 750.

Фото Ирины Шымчак

-Кто помогает в этом году, кроме Московской филармонии?

-Есть несколько частных лиц, благодаря компании по краудфандингу на Planeta.ru. Это работает и как реклама, и как фандрейзинг, потому что меценаты сами появляются, когда видят, что идет такой сбор. Для нас это оптимально: мы не умеем ходить и просить деньги, это всегда было нашей самой слабой стороной. В этом году, когда мы объявили краудфандинг, появился фонд «Открытое море», который нам пожертвовал значительную сумму. И появились они, увидев на фейсбуке наш пост о сборе средств на Planeta.ru, написали мне, сказали, что хотят помочь и действительно помогли.

-А Московская филармония?

-Филармония арендует для нас Малый зал Московской консерватории. Известно, что аренда стоит немалых денег, мы бы не смогли без филармонии существовать. И мы очень благодарны им за то, что они дают нам возможность много лет подряд делать наш фестиваль.

Фото Ирины Шымчак

-Помните свой первый фестиваль, в 1998 году?

-Помню. Вплоть до того, кто что играл. Во-первых, он тогда проходил в четырех разных залах. У Тани Давыдовой, кстати, есть все буклеты фестиваля.

-Надо ей дать такой титул — «Хранитель».

-Уже (улыбается). На первом фестивале в Рахманиновском зале проходил только финал, а первый концерт был в Гнесинской школе, потом в Шуваловской гостиной и зале Антрепризы МСМ.

-Народу много пришло на первый фестиваль?

-Рахманиновский зал был полный.

Фото Ирины Шымчак

-И вы сразу же составили такую концептуальную программу?

-Нет-нет, тогда были только зачаточные ростки. Начинали мы с того, что «это хорошо идет после этого». Потом, помню, был один концерт, где все время играл струнный квартет с разными добавочными инструментами… Правда, последний концерт у нас всегда был по заявкам. Финал первого фестиваля завершался гобойным квартетом Бриттена: все по очереди переставали играть и уходили со сцены, а в конце гас свет.

-Помните, сколько было участников в первом фестивале?

-Точно не помню, где-то человек двадцать, наверно, не больше.

-Конечно, вы же только начинали.

-Начинали-то мы даже раньше. За год до первого «Возвращения» отмечали 50-летие Гнесинской школы, проходила масса концертов, которые так или иначе были с этим связаны, мы сделали один из них и это дало идею фестиваля.

Фото Ирины Шымчак

-Сама идея была Ваша или Дмитрия Булгакова?

— Общая. Помню, где это произошло. У нас был друг, Антон Суссь, который жил на набережной напротив Белого дома, мы все время там тусовались. Помню, мы просто стояли и курили на набережной, и я сказал, что надо как-то сделать это регулярным. А у Димы отец тогда руководил Москонцертом, и он предложил поговорить с папой, потому что у него была возможность дать нам Рахманиновский зал. И все, понеслось. А как назвать это? Предложили «Возвращение», сразу название появилось, не было даже других вариантов.

-Что за эти годы изменилось, кроме возраста участников, конечно?

-Когда ничего не знаешь, легче все начинать и преодолевать любые трудности. Нет опыта, и ты не думаешь о том, как это сложно. Сейчас, когда я знаю, я уже заранее думаю, что это будет стоить столько-то, а это — столько-то, может, и не получится… А тогда меня эти вопросы не сильно волновали. На какие-то заработанные деньги мы сделали первый буклет, очень простой. Дизайн был так продуман, что на обложке было изображение фасада Гнесинской школы, а в фасаде — знаменитые ниши (там все курили). Внутри буклета, когда открываешь, в нишах уже стояли мы. Эти ниши имели для нас особое значение. Помню, когда я был в Лондоне, и встретился с Борисом Березовским (пианистом), первое, что он меня спросил: «Правда ли, что ниши закрыли?».

Фото Ирины Шымчак

-А человечек когда появился?

-Уже на втором фестивале.

-Кто придумал и нарисовал?

-Моя одноклассница, которая потом активно занялась рисованием, Маша Головкина. Этот человечек изначально задумывался, как логотип. Понятно, что в этом качестве он не совсем подходил, но так и остался, как символ и талисман. Два года назад она сказала, что надо бы его перерисовать, но так и не перерисовала. Пока.

-Вы уж оставьте его! Не убирайте. Это же оригинальный узнаваемый символ фестиваля. Кстати, и еще символом фестиваля стал принцип, что программы не повторяются и абсолютно уникальны. Можете контурно обрисовать программу каждого концерта? Как возникли «Вариации»?

-Меня всегда занимало проникновение одного в другое в музыке, оно ведь происходило и происходит везде и во все времена. Понятно, что все на всех оказывают влияние, и все у всех что-то берут. И себя противопоставляют в чем-то. На материале вариаций это отлично прослеживается, потому что музыка одного автора изложена другим, и в результате она преображается. Особенно мне интересна история Моцарта с Жаном-Пьером Дюпором. Известно, что Моцарт его терпеть не мог. Дело в том, что Дюпор занимал должность при дворе, где Моцарт надеялся что-то получить. И, судя по всему, это, правда, не точно, но это известная гипотеза, что эти вариации («Вариации на тему менуэта Дюпора для фортепиано — прим.авт.) он написал, чтобы подлизаться к Дюпору. Тем не менее, цели не достиг, но произведение осталось.

Фото Ирины Шымчак

-Да, Моцарта знают все, а кто такой старший Дюпор, знают, в основном, музыканты, причем при этой фамилии укоренилось словосочетание «виолончель Дюпора».

-А в случае с виолончелью речь идет о его младшем брате. Но, как сказал дирижер Владимир Зива: «Когда мы говорим о том или ином композиторе, единственный критерий, который имеет значение, это установил ли он свои взаимоотношения с вечностью. Вот, например, Огиньский установил». В том же концерте будут вариации Бетховена на тему Генделя. Но это совсем другая история. Это уже дань, почитание, оммаж, как сейчас модно говорить.

-В первом концерте Вы лично принимаете участие?

-Там будет интересное сочинение Гезы Фрида для контрабаса и струнных, на тему Сен-Санса, называется «Вариации слона», солирует Григорий Кротенко, а мы струнным составом аккомпанируем. И Генделя я тоже там играю.

-Перейдем ко второму концерту. Почему цыганская тема?

-Это на поверхности, в общем-то, лежало. Цыгане на музыку, которую мы называем академической, оказали большое влияние. И наша программа это и показывает. Понятно, что цыгане разных стран — совершенно разные цыгане, тем не менее и Лист, и Брамс — это композиторы, которых уже нельзя воспринимать без цыганской составляющей, потому что значительный кусок их наследия связан с цыганской музыкой. Все знают, что Брамс не сам создал темы своих венгерских танцев, это народные мелодии, которые он записал. То же самое у Листа — многие темы народные, и именно поэтому в одной из венгерских рапсодий Листа есть тема, которая появляется в «Цыганских напевах» Сарасате. Цыгане в течение веков кочевали, переносили свою культуру, что-то брали с собой. Они связывали между собой народы и в музыке. Нам это показалось интересным, поэтому такая программа.

Фото Карины Градусовой

-А Шуберт? По принципу, «как же без Шуберта»?

-Мы регулярно делаем такие программы-портреты. Был у нас Чайковский, был Шостакович, Стравинский, Брамс…

-Вы же вроде не любите Шуберта.

-Люблю! Это был не я (смеется). Шуберт — гениальный композитор. Мы, когда делаем такие концерты, формируем программу так, чтобы звучало то, что вокруг этого композитора. То есть на этом концерте будет музыка, которая влияла на него, и на которую влиял он, так или иначе с ним связанная. Но музыки самого Шуберта будет мало. Причем неожиданного Шуберта, потому что прозвучит не тот лиричный, сокровенный Шуберт, которого все ожидают.

-И что же это?

-Три военных марша в обработке Франсе для духового ансамбля.

-И последний концерт, «По заявкам»?

-В концерте по заявкам у нас много всего, я бы сказал, довольно-таки экзотичного, например, концерт-Де Фальи для клавесина и пяти инструментов, камерная музыка № 1 Богуслава Мартину, Симфониетта Бриттена. Я могу сказать, что до того, как верстали эту программу, я никогда в жизни не слышал эту вещь Мартину, например. Кстати говоря, концерты по заявкам показывают, какой кругозор у наших участников, какие у них интересы и тот факт, что звучит много редкой музыки, говорит о многом.

Фото Светланы Минаевой

-В этом концерте по заявкам Ваше что-то любимое будет?

-В основном я удовлетворял заявки всех остальных. В данном случае моей заявкой был квартет Брамса, вокруг которого построилась вся программа с цыганской музыкой. Это я хотел его сыграть. Поэтому в концерте по заявкам я участвую в том, что предлагают играть другие участники. Но это не значит, что я не хочу в этом участвовать.

-Когда начинаете собирать заявки и формируете программу?

-По-разному. Многие свои пожелания начинают высказывать уже на банкете после окончания фестиваля, потому что знают, что скоро может не оказаться мест. По-разному идеи приходят, и, на самом деле, я начинаю задумываться над программой в основном к концу лета, что, конечно, неправильно. По-взрослому это надо делать намного заранее до того. Но главное, что это как-то работает. Бывает, многие вещи определяются в последний момент, перед сдачей буклета, например. Это придает живость процессу. Всякое бывает. Случается, что исполнитель не может приехать, заболел, или в семье что-то происходит.

— Камерное ансамблевое музицирование — совершенно особый вид музыкального искусства и требует специфических качеств — прежде всего, кроме, конечно, безупречного владения инструментом, — настроенности на коллег и умения балансировать в одном звуковом пространстве. Как участники «Возвращения» успевают подготовиться, ведь многие приезжают непосредственно на фестиваль?

-Все мы, естественно, давно знакомы. Учились у одних и тех же педагогов. Много лет играем вместе. В течение года выступаем вместе тоже. Уже есть какие-то понятия, умение быстро друг к другу приноравливаться, ловить сигналы. Это способность хорошего музыканта. Да, надо быстро реагировать на какие-то вещи, договариваться. Ну, а то, что времени мало, это всегда проблема.

Фото Ирины Шымчак

-Народ съезжается непосредственно к фестивалю?

-По-разному бывает. Если кто-то появляется до Нового года, встречаемся до фестиваля. Но сейчас, как правило, нет. Когда мы начинали, то в первый раз собирались репетировать с лета. Но сейчас жизнь такая, что, к сожалению, не позволяет этого делать: все занимаются своими делами, у многих семьи. Для кого-то вообще проблема выкроить время и приехать — настолько плотно графики составлены вперед. Поэтому в этих условиях приходится делать то, что мы можем сделать. Репетируем с утра до вечера.

-В списке участников в основном все те же лица. А новых принимаете?

-Новых мы зовем, конечно. Некоторые сами проявляют инициативу. Когда-то существовал наш проект «Детский альбом», который был создан, чтобы привлекать юных музыкантов, учеников спецшкол и училищ. Потом некоторые из этих выросших детей участвовали в нашем фестивале. Кроме этого, всегда участники фестиваля приводят с собой новых друзей, процесс абсолютно естественен, как жизнь.

-Сейчас «Детский альбом» существует?

-Сейчас нет, потому что человек, который его спонсировал, свернул здесь свою деятельность и больше не живет в нашей стране. Вот Дима всегда этот проект любил и мечтает о его возрождении. Если найдем спонсоров, то с удовольствием возродим. Кстати, о спонсорах. В этом году нам очень помог телеканал «Дождь». Каждую неделю мы выходили в эфир с живой музыкой. Это тоже подогрело интерес к нашей краудфандинговой кампании.

-А что вы там делали вообще?

-Мы просто приходили в студию «Дождя» и играли минут десять. А «Дождь» при этом рассказывал о том, что есть такой фестиваль «Возвращение», который проводится много лет, и для его проведения требуются средства, которые можно перечислить через Планета.ру. Это довольно серьезная помощь — нас увидели, о нас узнали.

-Программы, которые звучат во время фестиваля, записываются?

-Да, но исключительно с архивной целью, не для издания.

Фото Ирины Шымчак

-Почему, это же абсолютно эксклюзивные вещи?

-На самом деле, очень тяжело хорошо записать такие концерты. Если записывается сольный концерт пианиста, то звукорежиссёр один раз вышел, поставил микрофоны, и после этого можно писать. А у нас каждый следующий номер — другой состав. Чтобы качественно это записать для коммерческого выпуска, нужно каждый раз выходить и заново выстраивать микрофоны. Поэтому записи, которые мы делаем — просто архивные записи, для нас самих, и это записи не того качества, чтобы их выпускать официально. С другой стороны, я считаю, в живых концертах есть определенные вещи, которые невозможно поймать, зафиксировать. Очень часто то, что создается на концерте, состоит из такого огромного количества факторов, что часть из них обязательно будет потеряна в процессе записи, и запись не всегда повторит то волшебство, которое возникло на концерте. В конце концов, микрофон стоит в определенной точке, и он снимает звук именно в этой точке. И совершенно необязательно так же слышит человек, который находится в зале. Это все довольно-таки приблизительно. Я вообще предпочитаю хорошо сделанные студийные записи, где исполнитель имеет контроль над тем, что получается на выходе. И можно попросить звукорежиссёра что-то поменять. Очень важно работать со звукорежиссёром, которые тебя знает, чувствует то, что ты хочешь. Запись — это совершенно отдельный род деятельности. А к концертным записям нужно готовиться специально, к ним фактически нужно репетировать. В условиях фестиваля такой возможности нет.

Фото Дмитрия Ярославцева

-Жаль, это же уникальные концерты.

-Ну и хорошо, что Вы помните о том, что было такое уникальное событие. Вот я помню, что ходил на концерт Квартета Бородина, когда мне было 18 лет. И я помню, что они играли, и как играли. И у меня это впечатление, образ остались, но я не уверен, что запись была бы такой же, и что она меня также бы волновала, как впечатление, которое осталось на всю жизнь. Это не значит, что я категорически против концертных записей. Просто в условиях нашего фестиваля я не вижу, как это можно достаточно хорошо сделать. Были случаи, когда наши концерты записывало радио Орфей. И перед каждым номером выходил звукорежиссёр. Для живого концерта это хуже, это мешает людям, когда возникают большие паузы между сочинениями, тем более в программе, в которой не просто номера, а вещи, связанные между собой смысловыми нитями. И вдруг эта нить начинает рваться. Эта проблема и так существует, потому что надо двигать рояль, переставлять инструменты и пульты… В идеале хотелось бы, конечно, чтобы такие вещи были отрепетированы: зашли люди, этот рояль подвинули туда, этот пульт сюда, сделали это раз-два, помните, как меняют колеса на гоночной машине в боксах? Все отлажено до секунды. Это идеальная ситуация, о которой можно мечтать, чтобы программа шла без перерывов.

-С Димой Булгаковым бывают разногласия?

-Конечно, мы же люди, во-первых. Во-вторых, я невыносим.

-Что-то я не заметила.

-Я стараюсь, чтобы Вы не заметили. То, что мы делаем, это же наш совместный продукт. Если бы все было в полном согласии, то и смысла бы не было. Если мы во всем согласны, то зачем два человека? Так я и сам могу быть с собой согласен.

Фото с телеканала «Дождь»

-Сколько лет вы уже дружите?

-Это легко посчитать, потому что в 2016 году Гнесинская школа будет праздновать 25-летие камерного оркестра «Гнесинские виртуозы», в первом составе которого мы с Димой играли. И на это празднование меня пригласил Михаил Сергеевич Хохлов сыграть двойной концерт Баха с Тимуром Якубовым. Дима был на два класса младше меня в школе, и общаться мы начали тогда, когда стали вместе играть в оркестре. Соответственно, 25 лет. А так, разногласия бывают, и очень много. Самое рядовое — переставление произведений местами накануне концерта. У нас случается. Да и вообще, бывает всякое. В этих спорах рождается компромисс. Иногда этот компромисс мне кажется хорошим, то есть что-то уберегает нас от ошибок, а возможно, в каких-то компромиссах происходит уход от правильного решения. Но это всегда так. Когда долго чем-то занимаешься, восприятие «замыливается», и оценка в плане объективности может пострадать. Мне кажется, то, что получается, несет на себе отпечаток обеих индивидуальностей.

Фото Ирины Шымчак

-В следующем году фестиваль будет проходить в 20-ый раз.За эти годы не устали подбирать программы так, чтобы не повторяться?

-Устали. Но нам важно, что заданные себе рамки не позволяют топтаться на месте. Вот мы задали себе рамки «не повторять», и даже если нам это не очень удобно в какой-то момент (бывает, что произведение идеально подошло бы, но оно уже было в другой программе), правило придумано, ты все время должен искать и двигаться вперед. Заодно мы уже годами доказываем, что камерный репертуар огромен. Хотя один раз мы повторились, на Десятом фестивале. Но он был особенным, юбилейным.

-Вы в Москве сейчас живете? То есть Вам «возвращаться» и не надо.

-Мы начали наш разговор с этого «гнесинского духа». На самом деле «Возвращение» не подразумевает физического возвращения из точки Б в точку А. Вот, к примеру, Яша Кацнельсон никуда и не уезжал, но он с первого фестиваля участвовал и участвует в «Возвращении». Здесь вопрос совершенно не в физическом отсутствии или присутствии. Какое это имеет значение? Дело-то не в этом, а в том, что мы были компанией. И не обязательно гнесинской, среди нас были люди из ЦМШ, мы общались, пересекались, росли в музыкантской Москве. Кто-то из наших ухаживал за девочкой из ЦМШ, и наоборот, оттуда ухаживали за нашими девочками. А потом это детство закончилось, и всех раскидало. И, чем дальше живешь, тем больше потребность вцепиться в то, что когда-то было. Чем старше, тем больше, мне кажется, хочется вернуться к своим корням.

Фото Ирины Шымчак

Поэтому в большей степени это было возвращение к совместному состоянию, атмосфере детства и юности. Общности той. Мы ездили в совместные поездки, проводили вместе много времени, валяли дурака, играли вместе. А потом, когда началась взрослая жизнь, мы оказались в абсолютно разных местах. Поэтому «Возвращение» во многом — именно это. И это было главной идеей, на самом деле. Но, из-за того, что это объяснить гораздо сложнее, чем все остальное («они уехали за границу учиться, потом приехали на каникулы и сделали этот фестиваль»), в основном всегда педалировалась эта тема. Это проще написать в газете, журнале, чем объяснять читателю, что такое ностальгия по детству. И главное отличие «Возвращения» в том, что нас никто не организовывал. Мы сами себя организовали. Мы никогда не были событием, которое кто-то сделал для юношества. И мы, собственно, стали первым таким фестивалем, на тот момент единственным, а потом стали появляться другие, нам вслед. Вот в Армении есть фестиваль «Возвращение», который «ставит своей задачей возвращение армянских музыкантов, живущих по всему миру, в Армению».

-Ну, это сложная задача.

-Дело не в задаче, а в формулировке, которая взята из наших релизов.

Фото Ирины Шымчак

-Вы как-то регистрировали свое название?

-Ну, а зачем? Мы занимаемся такими вещами, что можно украсть, конечно, эту оболочку. Но содержание же украсть нельзя. Ну, пусть им будет хорошо. Мне, например, самому было бы неприятно у кого-то что-то украсть. Ко мне подходят иногда люди из наших постоянных слушателей, и предлагают идеи для программ. «Вы не хотели бы сделать вот такую-то программу?» И даже эти идеи могут быть неплохие, но мне хочется самому придумать, а не чтобы ее придумал человек из зала.

-А бывает, что идеи совпадают?

-Нет, такого не припомню.

-Все равно публика у вас особенная. Дышит с вами в унисон.

— Да, публика у нас очень хорошая. Мы всегда старались держать цены достаточно низкими, чтобы неимущие люди, пенсионеры и студенты могли попасть на наши концерты. Сейчас это во многом зависит от филармонии, но там идут нам навстречу, а мы всегда просим, чтобы цены держали пониже. Студентов стараемся пускать бесплатно, по студенческим, когда есть возможность. В Рахманиновском зале, например, ставили много добавочных мест, рядов. Посмотрим, как будет после реставрации в Малом зале. Малый зал, конечно, вместительнее, но Рахманиновский уютнее для наших целей. Может, потому, что исторически мы в нем начинали, для нас он какой-то домашний, родной. Поэтому я не определился до сих пор, который из этих залов для нас предпочтительнее.

Фото Ирины Шымчак

-В Рахманиновском, конечно, уютнее. Там все близко, и можно на подоконниках сидеть… И атмосфера демократичнее.

-Да, людям это нравится. А Малый — более официальный зал. Но он очень хороший и играть в нем — одно удовольствие. Чисто акустически в Малом играть приятнее. Хотя, честно говоря, не играл там еще после ремонта, только собираюсь.

-Удачи! Думаю, все будет звучать так, как задумано.

Ирина Шымчак

muzklondike.ru