Вадим Холоденко: Я занимаюсь любимым делом

С Вадимом Холоденко, блистательным пианистом, имя которого вызывает живейший интерес у самых заядлых меломанов, мы должны были встретиться давно. В октябре прошлого года, когда выдающийся педагог, великолепная пианистка, профессор Московской консерватории Вера Васильевна Горностаева отмечала юбилей, была такая идея — собрать ее учеников и побеседовать в «домашнем кругу». Тогда в гости к Вере Васильевне пришли Андрей Ярошинский и Даниил Саямов. Вадим, к сожалению, не смог — выступал в это время в Японии. С воспоминания об этом мы и начали разговор. И почему-то имя Веры Васильевны во время нашей беседы звучало постоянно. Впрочем, разве могло быть иначе, если Вадим — ее ученик?

— Тогда, 10 октября 2014 года, Вера Васильевна на мой вопрос, где же Вадим, ответила: «А Вадик в Японию улетел, играть Прокофьева… Звонит мне и говорит, что руку потянул, а ему играть пять концертов». И, улыбаясь, добавила: «Ну конечно, это же самое лучшее средство вылечить руку — концерты Прокофьева-то…».

-Да, у меня что-то было в этот период с руками. После конкурса (IV Международный конкурс пианистов им. Вана Клиберна, — прим.автора) в первый сезон приходилось много играть, порядка сотни концертов, в Европе и в Азии, конечно, руки перегрузились.

-Как сейчас с руками?

-Сейчас все хорошо. Концертов поменьше, качество получше, и мне это больше нравится.

-Вы только что из Петрозаводска, где проходил Второй международный фестиваль «XX век с Вадимом Холоденко». Как возникла идея фестиваля, почему именно в Петрозаводске и почему XX век?

-Это идея Татьяны Талицкой (музыковед Карельской филармонии, — прим.автора). Татьяна предложила провести в Карельской филармонии фестиваль современной музыки, и я ей безумно благодарен, что благодаря этому появилась возможность играть много интересной музыки и приглашать замечательных музыкантов. Это очень важно. А почему двадцатый век? Когда проходил первый фестиваль, в декабре 2014 года, у меня в руках было много репертуара XX века. Так удачно сложилось, что в декабре я был в России, и те, кого пригласили, тоже смогли приехать в декабре — и Сергей Догадин, и Григорий Кротенко, и «Новый Русский Квартет», и многие другие.

Мы решили, что, чем в очередной раз играть одно и то же, лучше представить замечательную музыку XX века. Гриша давал лекции по музыке XX века, и это всем очень понравилось. В этом сезоне приглашенных музыкантов было меньше: календарь не сложился для всех, кто хотел, и кого мы приглашали. Но в этот раз мы сыграли огромное полотно, концерт для фортепиано с оркестром Ферруччо Бузони, созданный им в 1904 году. Бузони жил в уникальное время — конец девятнадцатого, начало двадцатого века. И музыка эта совершенно особенная, непохожая на все остальные фортепианные концерты. Мне вообще очень хочется поиграть советских композиторов, которые жили и творили в двадцатых годах двадцатого века. Это огромный пласт незаурядной музыки, у нас был потрясающий авангард.

-Кстати, Всеволода Задерацкого играли?

-Да, прелюдии и фуги. Вера Васильевна познакомила меня с его музыкой. А ее с творчеством Задерацкого познакомил его сын, Всеволод Всеволодович, и она сразу же приняла решение включить его произведения в программу своего классного концерта «Избранные прелюдии и фуги». А сейчас Лукас (Лукас Генюшас, — прим.автора) ее играл. Это замечательная музыка, ее надо играть!

-Вчера в Петрозаводске на закрытии фестиваля как «спецпроект» Вы исполняли мою любимую до-мажорную «Фантазию» Шуберта с Аленой Баевой….Есть надежда услышать ее в Москве в Вашем исполнении?

-«Фантазия» Шуберта — произведение беспрецедентной сложности. По-видимому, была такая жизненная позиция у композитора — писать невероятно сложные для исполнителей вещи. А мое желание что-либо где-либо сыграть связано с желанием организаторов. Тут главное, чтобы все части контракта сошлись. Это не так просто бывает.

-Но ведь бывает. Сейчас у Вас получился потрясающий концерт в Мемориальной квартире Рихтера, с Шуманом и Скрябиным. Правда, возможности для публики были ограничены размерами квартиры…

-Там была удивительно приятная атмосфера. Насколько я заметил, в квартире Рихтера в последнее время происходят очень интересные события. Надеюсь, в следующем сезоне произойдет еще не один особенный концерт.

-Кстати, там сейчас открыта выставка, с портретами Рихтера. Заметила, что Вы, едва переступив порог, сразу же сфотографировали портрет великого пианиста работы Яна Левинштейна, который висит прямо над роялем.

-Да-да. Оказывается, этот портрет вызвал бурю противоположных мнений. А на мой взгляд, хозяин квартиры был бы страшно счастлив, если бы увидел этот портрет у себя дома. Но некоторые отзывы меня удивили. Мне он очень понравился, и я бы с удовольствием имел если не оригинал, то хотя бы копию, потому что портрет — замечательный.

-Мне кажется, он отражает самую суть рихтеровского гения.

-Эти лапы! Шестипалые…

-Вадим, говорят, Вы — прекрасный напарник в камерном музицировании, коллеги любят с Вами выступать в ансамблях. А проект с Андреем Гугниным еще существует? Ваш дуэт IDuo?

-После конкурса камерных концертов стало очень мало: все время заняла «сольная карьера». Это отвратительное словосочетание, тем не менее, я стал играть в основном сольные концерты и концерты с оркестром. А камерное музицирование на двух клавишных инструментах — вещь очень специфическая, потому что оно требует большого количества занятий. То, что не слышно в акустике с сольным инструментом, все аккорды, взятые не вместе, невыверенное интонирование становится очень заметным и слышным в фортепианном дуэте. Времени, к сожалению, на занятия нет. Формально дуэт так и остался, но мы давно уже не играли вместе. Зато у Андрея прекрасная сольная карьера. Я очень за него рад, потому что я за него искренне болею.

-Да, я заметила. Смотрю на вашу компанию, с Лукасом Генюшасом, Сергеем Полтавским, Алексеем Курбатовым, Андреем Гугниным и радуюсь. Есть еще настоящая дружба! Это такая редкость в наши дни в творческой среде… Вы молодцы.

-Спасибо большое! Да, это замечательные люди, великолепные музыканты, и я каждого очень ценю. И я им благодарен, что они делятся со мной своим творчеством.

— Вадим, а где Вы живете, если не секрет? Вы много путешествуете, но есть же якорь.

-Ох, тяжело сказать.

-Но, все-таки, где Вы себя лучше всего чувствуете?

-Лучше всего — в Штатах. Это была первая страна, которая приняла меня с распростертыми объятиями, без каких-либо условностей, и я очень благодарен всем, кто оказал мне поддержку, я ее до сих пор ощущаю.

-У Вас так и нет российского гражданства?

-Нет. Это невероятно утомительная процедура. Когда после конкурса я предпринял еще одну попытку получить хотя бы вид на жительство и опять «поцеловал» закрытую дверь — мне просто надоело.

-В Америке где выступаете?

-В разных штатах. Вообще живу в городе Форт-Уорт, а он называется «окном на Дикий запад», поэтому большинство концертов в первом сезоне после конкурса проходило в Техасе, потом в Калифорнии, Орегоне и Вашингтоне. Второй сезон был больше на Восточном побережье.

-И как выглядит концертная жизнь в среднестатистической Америке?

-Вообще эта система меня поразила. Там все основано на частной инициативе: состоятельные люди платят за культуру. В Америке это естественное отношение состоятельных граждан к обществу, в котором они живут. Безусловно, не потому, что они — такие «добрые ребята» и готовы сразу отдать свои деньги обществу. Прежде всего это, конечно, связано с налогообложением, возвратом денег, и так далее. Но государство так сделало, что у человека есть возможность либо отдать сбор в виде налогов, либо давать на благотворительность, чем и занимаются американцы. У них отличные залы, которые построены на эти средства. Вот, к примеру, Нью-Мексика — это пустыня. В этой пустыне посредине стоит зал с прекрасной акустикой.

-Откуда же публика берется, если пустыня?

-Зрители приезжают из соседних деревень. Но, видите, это тоже сложно назвать «деревнями». Страна невероятно монолитная. Совершенно все равно, где жить. Я люблю путешествовать на машинах, потому что инфраструктура там великолепная, едешь, как по одному большому городу. А на съездах с трассы даже названия городов не указаны. Просто названия улиц. Такое впечатление, что это все одно большое село плюс город Нью-Йорк. И каждое село соперничает с Нью-Йорком. Они искренне считают, что могут у себя сделать такую же Нью-Йоркскую филармонию. Во многих маленьких городах, кстати, есть прекрасные оркестры, о которых мы никогда не слышали. И вообще, музыкальный рынок Америки немного обособлен. Фамилии, которые мы знаем здесь, совершенно неизвестны в Штатах. И, наоборот, популярные музыканты в Штатах (к сожалению, потому что есть совершенно замечательные музыканты!) «варятся» там у себя, и мы их не знаем. Многие из них вообще не выезжают за пределы страны, считают, что у них лучше всего. Самое удивительное, что в большинстве случаев они имеют право гордиться собой, тем, что создано их руками. Я еще раз хочу поставить ударение на том, что это все — частная инициатива. И эта схема — замечательная.

-Молодые музыканты в Штатах имеют шанс строить карьеру сразу после окончания профессионального обучения?

-Как бы это правильно сказать… Всем хочется карьеры, а надо просто немножко «повариться» в музыкальном мире, чтобы поспокойнее к этому относиться. Карьера карьере — рознь. Можно играть очень много концертов. Я, например, в первый сезон после конкурса играл огромное количество концертов. Мне было интересно, как себя чувствует музыкант, когда он играет каждый второй день. Ужасно! Я завидую по-хорошему тем, кто может это делать, потому что для меня это потеряло смысл примерно уже в половине сезона. Это очень утомительно. Можно делать карьеру, по-другому выстраивая какие-то вехи. Но тоже не очень просто, потому что через два-три года ты хочешь играть совсем иное.

Да, у нас очень сложная профессия. В то же время, я занимаюсь любимым делом, и это все, о чем надо помнить. Каждый музыкант, и я в том числе, страстно желает того, что я получил в первый же год после конкурса. И надо это попробовать и для себя решить: так продолжать или немножко по-другому. Вот и все. Просто молодые музыканты не совсем хорошо представляют, чего они хотят в будущем. Пока ты этого не попробуешь лично (все же упирается в наш личный опыт), дальше сложно понять, чего ты хочешь уже после того, как у тебя появилась карьера. Но это — личная ответственность каждого.

-Вы только что заметили, что «через два-три года хочешь играть совсем иное». За собой замечаете какие-то изменения во вкусах, предпочтениях?

-Сейчас я очень увлечен оркестровой музыкой. Когда узнаешь все больше, больше и больше музыки, естественно, меняются твои пристрастия и вкусы. Например, путь к моему пониманию фортепианного Шостаковича лежал через его симфонии. Путь к немецкому экспрессионизму у меня прошел через симфонии Малера. Этим летом я прослушал все его симфонии, и нахожусь до сих пор в восторге. Я просто преклоняюсь перед этой музыкой. Она изменила меня как личность: я ощущаю внутри себя, как музыка изменила мое восприятие.

-Интересное совпадение, я тоже все это лето слушала симфонии Малера. Больше всего Шестую.

-Я начал с Первой, и так дошел до Десятой. Зато сейчас я нахожусь в некой сфере немецкой культуры. Скажем, в школе у нас был совершенно замечательный преподаватель по русской музыке. Я обожал и обожаю русскую оперу благодаря ей. А в то же время Лукас меня знакомил с разнообразными произведениями Метнера, Хиндемита. Так что это даже не то, что «вкусы меняются». Просто раскрываются какие-то новые перспективы, когда новое узнаешь. И сразу же хочется в это влиться и жить с этим. Но, видите, с Малером пианисту трудно как-то вместе жить (улыбается). Музыка в основном оркестровая.

- На «Мелодии» готовится к выходу Ваш диск с записью произведений Чайковского-Балакирева-Курбатова-Чаплыгина. Что обусловило выбор произведений для этого альбома?

-Была идея показать русскую культуру. Девятнадцатый век и век не просто двадцатый, а даже двадцать первый. Чаплыгин свою вещь написал в 1994 году, а Курбатов свой цикл — прямо перед записью диска. Не специально для этой записи, но я это увидел, и к моменту, когда мы договаривались о программе, предложил включить цикл Алексея в состав диска. А с Евгением Евгеньевичем Чаплыгиным мы знакомы достаточно давно, уже делали записи его произведений. Это человек невероятно интересной судьбы: композитор, который сейчас занимается научной деятельностью. Он сознательно отстранился от мира академической музыки, посвятил себя науке. И пишет свои произведения «в стол», поэтому они, увы, неизвестны публике. Я надеюсь, Вам очень понравится. Музыка — замечательная. Пьеса называется «Маленькая кипрская музыка», длится семь минут. Отдыхая на Кипре, Евгений Евгеньевич познакомился с местной народной музыкой, которая и вдохновила его создать эту пьесу.

-А у Алексея Курбатова что?

-У Алексея это небольшой цикл пьес, и мне он сразу так полюбился, что возникло решение включить его в состав диска. Ну, а сонату Балакирева Вы уже знаете.

-Это та, которую Вы играли весной на сольном концерте в Большом зале? Редчайшая вещь.

-Да, си-бемольная соната Балакирева в мире вообще не очень хорошо известна. Меня с ней познакомил Лукас. И мне очень хочется играть эту музыку.

-Кажется, даже музыкальные критики до Вашего исполнения не были с ней знакомы.

-Соната — гениальная. Не было какой-то такой цели делать сопоставления, но вот так получилось, что будет русская музыка XIX и XXI веков.

-Название диска есть?

-Нет, просто по композиторам, четыре фамилии.

-Вы сейчас в Америке записываете все фортепианные концерты Прокофьева. Записали уже второй и пятый?

-Записано даже больше. Сначала появятся второй и пятый, во вторую очередь выходят первый и четвертый. Я их записал совместно с симфоническим оркестром Форт Уорта. Так как в Штатах очень мощные профсоюзы, в студиях невозможно писать из-за дороговизны, все сжато: играем три вечера подряд, и у нас есть 20 минут на заплатки. В студии сидит специальный человек, который строго следит за временем. Поэтому работается очень весело, хорошо, бодро, энергично. Мне присылали склеенные варианты, кажется, будет неплохо.

-Почему начали со второго концерта?

-Они выходят так, как и были сыграны. Второй, пятый, в октябре мы играли первый и четвертый. И в марте 2016 года будет сыгран третий.

-Ко дню рождения Прокофьева успеете?

-Конечно. Я очень люблю концерты Прокофьева, жаль, что четвёртый и пятый концерты оказались немного вне сферы интересов пианистов из-за своей специфики. У меня самого был интересный эпизод с четвертым, леворучным, концертом. Перед тем, как мы делали запись, я его исполнял в небольшом городке в штате Огайо. И после концерта я вышел играть двуручный бис. Оказалось, что моя правая рука требует разыгрывания. После того, как мой мозг был сфокусирован на левой части тела, правая рука ничего не могла делать. Когда мы сейчас играли четвертый и первый, я играл четвертый, потом забегал в артистическую, разыгрывался, чтобы моя правая рука как-то ожила, и выходил играть первый. Такая вот смешная проблема.

-Надо же, я и не знала…

-Никто не догадывался. В противном случае мы бы поставили сразу наоборот.

-А как Вам пятый концерт играется?

-Пятый — прекрасно! Я знал до этого записи Рихтера, эти знаменитые кадры, где он, энергичный, как лев, играет последние безумные скачки пятого концерта. Мне всегда хотелось играть эту музыку. А концерт этот… Он так был задуман. Сама музыка прокофьевская — гениальна. И учится с огромным интересом, потому что словно продираешься сквозь джунгли. В принципе, это особенность всех произведений Прокофьева, но потом, когда ты это заучиваешь, все остается в руках. В любое время суток ты можешь проснуться и сыграть, к примеру, пятый или четвертый концерт, единожды выучив. Но есть и такие произведения, как, например, третий Рахманинова, который требует времени, чтобы его вспомнить руками.

-Вы с блеском освоили и сложнейшую электронную музыку — с удовольствием выступаете с Сергеем Полтавским в его концертах-экспериментах с «живой» электроникой. Ваши ощущения от электроники? Когда звук гуляет по проводам и не совсем понятно, что получится в конце?

-Мне очень нравится, может, со стороны это и странно выглядит… Непривычное сочетание акустического звука и электроники. Физически мы не можем добиться таких звуков, так же, как электроника не может сделать того, что мы делаем с классическим акустическим инструментом. Поэтому этот симбиоз для меня невероятно привлекателен. Я ведь не только классику слушаю. Я слушаю и рок-музыку, и альтернативу. Это в своем роде некий способ прикоснуться к другому миру. Да, мне это очень интересно и, кроме всего, надо отметить огромное влияние личности Сережи. Это он основной двигатель этих концертов, и я ему бесконечно благодарен, что он меня приглашает в них участвовать. Все, начиная от выбора репертуара до самой организации, лежит на Сереже. Он делает огромную работу. Сейчас открыл курсы по электронной музыке в Культурном Центре ЗИЛ, они делают там хорошие вещи, а я просто наблюдатель, который может поучаствовать в том, что делает Сережа.

-Как бы Вера Васильевна отнеслась к этим экспериментам с электронной музыкой?

-Как гениальный музыкант, она чувствовала гениальность музыки, которую могла и не знать до этого. Она всегда улавливала прикосновение к настоящему искусству. Но, как бы она отнеслась к электронной музыке, мне сложно сказать: все-таки это не Хиндемит, с которым ее познакомил внук Лукас.

— Вера Васильевна была, и, мне кажется, остается для Вас очень близким человеком. Вы помните, как с ней познакомились?

-Это было в 2004 году, на конкурсе в Афинах. Во время нашей первой встречи я ужасно нервничал, но она сразу же отнеслась ко мне с теплотой. Вера Васильевна и приложила усилия к тому, чтобы я приехал в Москву. Мы нашли спонсоров для обучения, в том числе мне очень помог и тот выдающийся музыкант, который сидит сейчас слева от Вас (во время нашей беседы в кафе зашел Юрий Башмет, и расположился за соседним столиком, — прим.автора). К Юрию Абрамовичу меня привел директор оркестра «Новая Россия» Роберт Евгеньевич Бушков, который всячески «болел» за мой переезд в Москву. И в результате все хорошо сложилось. Да, сейчас мне очень не хватает Веры Васильевны… Была невероятная поддержка с ее стороны.

-Вера Васильевна обладала удивительным личным обаянием. «Затягивало» с первых же минут общения, каждая из которых — я это только сейчас понимаю — была бесценна.

-И надо заметить, что время занятий с ней было практически неограниченным. Сколько требовалось заниматься, столько и занималась. Конечно, очень многое зависело от желания самого студента, вовлеченного в процесс. Но она умела раскрыть его, увлечь своей любовью, отношением к музыке. Выяснилось (я для себя это понял), что не так-то легко вдохновить студента. У меня это совершенно не получается. В каком виде ко мне приходят на мастер-классы, в таком они и уходят.

-А где Вы мастер-классы даете?

-Обычно в Штатах. Когда приезжаю в университетский городок, меня просят дать мастер-классы. А Вера Васильевна всегда умела заразить своей любовью к музыке. И на самом деле то, что она говорила, я стал осознанно воспринимать спустя какое-то время, уже после аспирантуры. Для меня стали понятнее все ее слова. Я не так долго у нее учился, как другие, но тот период, который я успел захватить, прояснил многие вещи. В итоге, это все равно ответственность каждого музыканта: занятия, понимание музыки, настоящая любовь к тому, что делаешь, — этим Вера Васильевна «заряжала» мгновенно.

Когда ты приходил к ней играть Чайковского, а она, конечно же, слышала эту музыку миллион раз, она вовлекалась в процесс с первой же ноты. А как она могла зажечь в тебе то, что заставляет по-другому играть знакомые с детства звуки, и ты сразу четко представляешь, как это надо делать… Энергетика, которая от нее шла во время уроков и до самого последнего времени, была очень мощной. Я уже не говорю о понятии звука, как она учила извлекать звук из фортепиано, решение технических сложностей, и так далее, но вся эта кухня пианистическая — это отдельная, огромная, замечательная часть образовательного процесса. Как она любила музыку, и как она делилась этой любовью со студентами — вот это было уникально. Это — самое ценное. Ничего подобного я до этого не видел.

-А Вы сами сейчас чем увлечены?

-Сейчас я был увлечен процессом донесения фортепианного концерта Бузони до публики. Мне безумно нравится эта музыка, но она сложна для исполнения, потому что требуется хор и огромный оркестр. И 80 минут внимания дирижера.

-Очень длинный и необычный концерт.

-Очень. Но — замечательный. Когда находишься на сцене, не занимаешься оцениванием того, что играешь, потому что, в любом случае, ты значительно меньше того, что ты делаешь. Поэтому больше слушаешь, что у тебя получается и безусловно любишь то, что делаешь. Я просто чувствую себя в музыке комфортно.

-Поделитесь своими планами. Вы сейчас уезжаете из России до июня?

-Да, играю концерты в Штатах и в Европе. Февраль у меня отдельно запланирован для европейских концертов, остальное все — в Штатах. Доигрываю и дописываю Прокофьева, и готовлюсь к следующей записи (это будет летом) своей сольной программы — той, что я играл в квартире Рихтера. Только не этюды Скрябина, а прелюдии и фантазия, и два цикла Шумана. Это следующий шаг.

-Эту программу записываете тоже там, в Штатах?

-Да, в Аспене. Играю концерт, потом записываю. Работаю немного в стиле английских оркестров — они известны тем, что заплатки делают до концерта: дирижер предполагает, что именно не получится, записывает этот фрагмент, а потом делается запись концерта. И я так же. Мы делаем запись репетиции, потом записываем концерт. И из этого потом «лепим» целое.

-Остались еще какие-то вещи, которые мечтаете сыграть? Раньше, помню, Вы мечтали сыграть Гольдберг вариации. Сыграли. Дальше что?

-Много всего. Хочется повторить бетховенский цикл, хочется сыграть «Искусство фуги» Баха… Перспективы бесконечны. Вроде и играл много-много раз, а только пару тактов понял. «Искусство фуги» имею в виду. Хочется играть много камерной музыки. Я сейчас лишен этой возможности, из-за сольных вещей, но в будущем, думаю, это возможно. Из русской музыки хочется поиграть композиторов русского авангарда: Мосолова, Рославца. Это, конечно, огромный пласт музыки, который был забыт, и, вообще, за фамилиями Прокофьева, Шостаковича очень многих заметных композиторов того времени мы не знаем. Если для кого-то я открою что-то новое, я буду только рад.

Ирина Шымчак

Фотографии:

Ирина Шымчак, Мунхо Энхбаатар, Наташа Романова, Ира Полярная, пресс-служба Карельской филармонии, пресс-служба ГСО Республики Татарстан.

muzklondike.ru