muzkarta.ru | музкарта.рф «Музыкальная карта»: академическая музыка Поддержать проект
Выберите регион, страну
Читайте на эту же тему
27 апреля 2018
23 апреля 2018
19 марта 2018
Валентин Урюпин: "Магнетизм пусть оценивают другие"
Добавлено 08 апреля 2018 волонтер
Российский дирижер Валентин Урюпин выступит с баритоном Томасом Хэмпсоном на V Международном фестивале «Опера Априори». Автор: Елена Алексеева
Дирижер в своем интервью рассказал нам о предстоящем выступлении с Хэмпсоном, а также высказал свои мысли о профессии, музыке, искусстве и процессе творческого поиска.
«Все произошло очень просто. Елена Харакидзян, инициатор фестиваля, позвонила мне примерно год назад и предложила этот концерт. Не могу сказать, что вырос на записях Хэмпсона, моя музыкальная пища была несколько другой. Но в последние годы много слушал его записей и даже смотрел интереснейшие его мастер-классы. Для меня большая честь участвовать в его концерте.
Сейчас осталось две недели до концерта, и я пока даже получил не все партитуры. Это связано с объективными разными причинами, так что надеюсь, что все успею. Вообще я себя спокойно чувствую, если за много месяцев до исполнения уже начал учить и потом время от времени между другими проектами к партитуре возвращаюсь. Самая неправильная ситуация, когда начинаешь готовиться к чему-то непосредственно перед этим. И потом, речь же не только о том, чтоб выучить ноты. И контекст, в котором находится произведение, нужно знать обязательно. Слышал мнение некоторых старших коллег, что надо исходить только из нотного текста как из абсолютной истины и больше ничего знать не нужно. Кстати, как правило его почему-то декларируют те, которые уже вооружены немалыми знаниями. Думаю, что молодым музыкантам лучше такие высказывания делить на десять, как минимум. Знать надо все, что было вокруг этого произведения. Как можно больше о композиторе, где, когда, почему он это написал. Письма, исторический контекст. И, конечно, знание самой партитуры очень важно. Все вместе иногда поразительным образом дает какую-то трехмерность в интерпретации, более широкий на нее взгляд, который передается.
— О дирижировании
Думаю, меня уже давно почти никто не считает дирижирующим солистом. Собственно, и солистом меня назвать трудно в полной мере — к сожалению, сейчас мало играю на кларнете, хотя заканчивать ни в коем случае не собираюсь. Но это не та ситуация, когда солист решил расширить свою сферу деятельности. К дирижированию я шел не то, чтоб очень последовательно, но с юности.
То, что дирижирование серьезная профессия, вроде очевидная вещь, но поразительно, как много людей этого не понимают. Наверное, в самых общих чертах ощущение от жизни в этой профессии можно сравнить с одиноким и медленным карабканьем по какой-то лестнице, которая никогда не закончится и никуда не приведет. Можно на это смотреть с юмором, но в силу своей комплексности, в силу требуемого довольно часто самоограничения во многих смыслах, это действительно некая служба. Надо быть готовым, что ты уже устал немного, а лестница продолжается. Зато вид, чем дальше, тем богаче вокруг. Причем этот условный подъем зависит от внутренней работы, количество собственно концертов и спектаклей иногда даже конфликтует с развитием. Но это не только в дирижировании, конечно.
Из студентов Геннадия Николаевича последних я, вероятно, один из наименее на него похожих, в смысле каких-то внешних проявлений. И влияют на меня кроме него еще многие. Но он, естественно, одна из ключевых фигур и в моей истории, и в историях многих других музыкантов. Я учился у него с 2008 по 2012 год. Потом пять лет мы, к большому сожалению, не виделись, по разным причинам. И вот этим летом мы опять встретились — так вышло, что я ему ассистировал. Это был один из проектов Госоркестра, в котором Рождественский совершенно невероятным образом дирижировал Вторую симфонию Скрябина.
Кто такой Геннадий Рождественский, я узнал в детстве, он всегда для меня был музыкантом из того же ряда, что Ойстрах, Гилельс, Тосканини, Стоковский. И когда он меня взял в свой класс в консерватории — это был один из вдохновляющих моментов в жизни. Кроме бесценных уроков и просто разговоров, был очень дорогой для меня эпизод — российская премьера кларнетового концерта Бриттена в 2011 году -он дирижировал, я играл.
Помимо всех невероятных и общеизвестных его качеств — его эрудиция действительно погружает в депрессию. Понятно, что даже если, бросив все, сядешь и будешь читать книжки тридцать лет, до его уровня будет почти так же далеко, как сейчас.
— О конкурсах
Не могу пожаловаться на свою конкурсную судьбу, но все же рад, что эта страница в моей жизни позади. Ни в каких конкурсах я больше участвовать не буду, да после конкуртов Шолти и Малера это и довольно бессмысленно, кроме всего прочего.
Конкурсы кларнетовые и дирижерские это разная история. На кларнетовые я во многом ездил из-за азарта. Когда музыканту двадцать, весь этот волнительный процесс доставляет (ну лично мне доставлял) огромное удовольствие. Зато к примеру, на моем последнем конкурсе, в Бельгии в 2015 году, нервы уже заметно перевешивали. Кларнетовые конкурсы не так много открывают дверей в концертной жизни. Да и я в какой-то момент понял, что мне будет неинтересно ездить по свету и играть только на кларнете. Но всегда была радость встречи с коллегами, со многими из них мы познакомились именно на конкурсах. Кларнетисты вообще довольно дружный цех. Возможность поиграть с хорошими оркестрами тоже важна. И сама премия для молодого музыканта большое подспорье.
Что касается дирижерских конкурсов, тут все серьезней, включая и цену ошибки после победы. Уверен, что не стоит ездить на все конкурсы подряд, особенно если где-то уже был успех. Ведь главная задача конкурса почти утилитарна — открыть двери для серьезной творческой жизни. А если после победы продолжить испытывать судьбу, значит отношение к профессии весьма специфическое, немного отдает азартом ради азарта. И есть примеры несложившихся творческих судеб, даже после многочисленных призов на конкурсах.
Интересно, что в тот момент, когда появились какие-то возможности в дирижировании, их стало гораздо больше и в кларнетовой жизни. Неожиданно посыпались приглашения играть камерную музыку, сольные концерты, дирижировать и играть в одном концерте. Жаль иногда, что не на 10 лет раньше, но все к лучшему.
— О работе
С 2011 года служу в театре оперы и балета Перми у Теодора Курентзиса. Это важная страница в моей жизни. Сейчас моя активность в этом театре несколько уменьшилась количественно, но не качественно.
Сейчас я стал чуть меньше работать в опере, но все равно баланс я какой-то соблюдаю, уходить от оперы ни в коем случае не хочу. Чего стало гораздо меньше, так это балета. Специфика России — любой штатный дирижер оперного театра дирижирует оперы и балеты, в отличии, скажем, от Америки, где балетное дирижирование — вообще отдельная профессия. Ушла из моей работы, к сожалению, вся линия так называемых «капельмейстерских» балетов, т. е. пока я более не дирижирую «Корсар», «Дон Кихот», «Сильфиду». Я очень любил эту область, в отличие от многих дирижеров, и старался добросовестно ее осваивать. Но разброс деятельности не может быть слишком большим. Когда у меня как-то в расписании соседствовал балет «Сильфида», а на следующий день в другом городе первая репетиция Первой симфонии Малера, понял, что это уже опасное соседство. Балеты с самодостаточной музыкой — такие как «Петрушка», «Ромео и Джульетта» «Дафнис и Хлоя», по-прежнему готов играть и играю с удовольствием. Отдельное мое увлечение — современная хореография.
— Пока не готов
…к очень многому. В первую очередь к позднему Малеру, начиная с Шестой симфонии. К барокко, но скорее это навсегда. Я очень люблю этот барокко и ренессанс, но просто есть более компетентные люди. Почти пока не прикасался к Брукнеру. Я далеко не всеядный человек, есть композиторы, которых вообще пока планирую обходить.
— Размышления о…
Есть вполне обоснованное мнение, что ХХ век в музыке, и в частности в дирижировании, был веком личностей, гигантов — Фуртвенглер, Тосканини, Караян, Бернстайн, многие другие. Большинство из них были музыкально всеядны и в музыке самых разных времен и направлений всегда можно узнать их индивидуальный почерк. А в XXI веке все, мне кажется, идет в сторону дифференциации, утончения, внимания к разным стилям и их истории. Из какой-то общей большой музыкальной реки выделяются многие, многие потоки. Мне очень нравится этот процесс. Пока я не чувствую с достаточной долей определенности какими инструментами я пользуюсь для того или иного стиля музыки, я вообще стараюсь не идти на ее исполнение. При чем, это не только какое-то привнесенное знание, это должно обязательно родиться внутри.
Стиль дирижирования и кто на кого похож — это для меня довольно неважно. Я, кстати, как почти все мои знакомые дирижеры, не могу на себя смотреть в записях. Поэтому о стиле пусть говорят другие. Меня периодически уверяют, что я дирижирую как Рождественский, как Курентзис или как Гергиев — ко всем этим мастерам я отношусь с благоговением и они абсолютно разные. Из чего следует, что, по-видимому, я либо похож на всех по очереди, либо (что мне больше нравится) все же похож на себя. Кстати, Валерий Абисалович сказал замечательно, что стиль дирижирования, его «понятность», амплитуда, мимика, и прочее — внутренние дела дирижера и оркестра. Важен результат в итоге. Что очень важно — это интенсивность внутреннего звучания музыки у дирижера и ее передача в оркестр. А магнетизм личности пусть оценивают другие, он искуственно не создается.
Жанр сольного концерта вокалиста с оркестром — совершенно отдельный жанр. В оперном спектакле, особенно, в веристском, аккомпанемент весьма относителен. Скорее дирижер мягко ведет певца, готовый, однако, к коррективам, неизбежным на живом спектакле с живыми голосами. А когда дирижер и певец (особенно такое большое имя, как Хэмпсон) встречаются накануне концерта, то это действительно гораздо в большей степени аккомпанемент, требующий гибкости, мобильности, умения стать alter ego солиста.
Я люблю когда аккомпанемент становится просто общим дыханием. Недавно на концерте в Филармонии-2 с оркестром «Новая Россия» я прежил такие, очень ценные минуты. Никита Борисоглебский солировал в скрипичном концерте Бруха. Очень убедительно и свободно играл медленную часть. И случилась интересная вещь — несмотря на обилие rubato, «ловить» солиста не приходилось. Музыка шла естественно вместе. Это высокая степень сближения солиста и оркестра, при которой дирижер перестает выполнять свои привычные функции. Не «ловит» солиста, на ставит ферматы, не управляет временем в примитивном смысле. Полное совпадение, потому что удалось достичь объединения, все находятся в одном «воздушном потоке». Это случается не всегда, а лишь когда встречаются убедительный и талантливый солист, чуткий и знающий оркестр и дирижер, понимающий баланс доверия и диктата. Совсем по Колину Дэвису — есть у него знаменитое высказывание, что оркестр как птица — если крепко сжать, умрет, если слишком мягко, улетит. Но даже при самых лучших обстоятельствах необходимо еще какое-то условие, чтобы получилось вот это совместное дыхание. Доверие, наверное, и «открытые» уши.
Если артист скажет, что успех его не волнует, не стоит этому верить. Любой музыкант за свой труд хочет чувствовать какую-то отдачу в виде востребованности, выражения признательности, понимания того, что он полезен. Другое дело, тут необходимо понимать, что все эти знаки признания — именно ответ на большую серьезную внутреннюю работу. Мне кажется, что по большому счету в любом успехе или в его отсутствии есть логика. Кто-то мне сказал, что каждый дирижер достоин оркестра или оркестров, с которыми работает. Мысль дискуссионная, согласиться если и можно, то со многими оговорками и уточнениями. Но подумать тут есть о чем. В идеале, если по-настоящему талантливый и умный человек работает, глубоко погружается в искусство, то успех неминуемо рано или поздно должен прийти. Другое дело, что на стоит ставить телегу впереди лошади и строить всю жизнь исходя из желания быть успешным. У меня, по-крайней мере, взаимоотношения с внешним успехом совсем по Пушкину — «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Когда о нем особенно не думаешь, он сам приходит. Мы ведь занимаемся серьезным делом, искусством в первую очередь. Или нужно идти в поп-музыку, где другие правила. Хотя и там чтоб остаться в истории по-настоящему, нужна глубокая работа, а не жажда остаться в истории. Я бы не сказал, что, к примеру, Анна Герман, которую обожали и обожают миллионы, стремилась к успеху любой ценой. Наоборот, по всей видимости, скромным и приятнейшим была человеком, очень серьезно к творчеству относилась.
— О творческой совести
Иногда, после какого-то концерта бывает чувство удовлетворения. Особенно когда удалось сделать что-то трудное без особых потерь. Однако в силу странности и причудливости этого механизма, иногда совесть страдает, а по общему мнению концерт был очень хороший.
Уверенность в себе мне дает… ничего не дает, никакой уверенности нет. С другой стороны, в момент выхода на сцену, уверенность в своей творческой правоте должна быть, наверное. Бывает чувство, что владею временем и аккумулирую его движение. Даже не владение, а, скорее, единение с музыкой, музыкантами и ощущение, опять же, общего дыхания. Это бывает, и это очень окрыляет.
После концерта я чувствую всегда огромное облегчение. Особенно если это долго вынашиваемое или эмоционально расходное произведение. Чувство освобождения всегда присутствует.
Год назад мы говорили с моим старшим коллегой Станиславом Кочановским, прекрасным дирижером, делающим сейчас большую карьеру. Я ему позвонил посоветоваться по одному профессиональному вопросу, и он сказал очень важную вещь: концерт перестает существовать, когда ты его сыграл. Надо идти дальше. Хочется иногда порефлексировать, подумать, но, возможно, на следующий день ждет уже первая репетиция другой программы. Между прочим, так всегда, по свидетельствам, делал Эмиль Гилельс. Не наслаждался долго успехом, а как бы перешагивал его. С другой стороны, рефлексия, внимательное вчувствование в свой опыт и «работа над ошибками» — фундаментальная вещь в недели отдыха.
Когда обстоятельства требуют, я могу после концерта и позаниматься немного. Для меня домашняя работа с партитурой, особенно заблаговременная — это приятная часть профессии. Я себя предельно уютно чувствую, не ощущаю это тяжелым трудом.
— О дыхании зала
Это интересный вопрос, иногда об этом думаю. Вот читаю интервью того или иного артиста: «Я чувствовал, что двухтысячный зал дышал, как один…», и так далее. Честно говоря, меня настолько занимает происходящее на сцене, что я не очень успеваю отвлекаться на зал. Хотя постоянную публику именно в своем городе очень чувствуешь. В Ростове-на-Дону, где я имею честь работать третий год, бывают моменты, когда мы как будто становимся одним большим оркестром — я, музыканты и те, кто в зале. Думаю, это приходит со временем и со взаимным доверием. С другой стороны, приезжаешь, к примеру, в Китай или в любую страну с другим, чем у нас, менталитетом — и ни малейшего ощущения единения с залом вначале не бывает. Другая культура, другие проявления эмоций. Но самое важное все равно происходит сию минуту в музыке, между нами музыкантами. Если это что-то интересное и интенсивное, в зал это непременно передастся.
— О дебютах
На том этапе, на котором нахожусь, я делаю много дебютов. В этом сезоне, только за первую его половину я впервые дирижировал оркестром Верди в Милане, оркестром театра Массимо в Палермо, оркестрами Карлсруэ, Больцано, Тапиола симфониетта. Только что состоялся важный для меня дебют с РНО — оркестром, которым я восхищался с детства. В прошлом сезоне были дебюты с замечательными Новосибирским и Уральским филармоническими, начало сотрудничества с Михайловским театром. Началась и продолжается очень важная для меня дружба с Госоркестром. На ближайшие три года запланированы дебюты в Вене, Токио, Берлине и еще много где. Знакомство с новым коллективом всегда волнительно — как войти в новую семью.
— Об авторитарности
На юге России, а именно, в Ростове, где я работаю, внимание к людям искусства со стороны власти совсем скромное. Мы надеемся это поменять, у нас есть единомышленники. Но пока мы эту ситуацию не сдвинули. Поэтому мне часто просто хочется сказать музыкантам спасибо, что они в 10 утра в полном составе сидят на репетиции (то есть, приходят раньше!) да еще и хотят совершенствоваться. Это не исключает требовательности или решения расстаться с кем-либо, если есть крайняя необходимость.
Труд оркестрового музыканта — тяжелый и не такой уж благодарный. Несмотря на то, что я никогда не боюсь кого-то «достать» или потребовать, как с себя, музыкантов я люблю и хочу считать их своей семьей всегда. Основное авторитарное начало это сама музыка, а дирижер — это (в идеале!) единомышленник, один из музыкантов, наделенный именно дирижерским дарованием. Кто-то хорошо играет на флейте-пикколо, кто-то хорошо дирижирует. Что касается проявления воли, настойчивости и иногда взаимных трений с музыкантами, относиться к этому следует без страха, но и без удовольствия, как к части профессии, в которой идиллии бывают крайне редко, если бывают вообще.
— О композиторах
Часто сами композиторы не могут точно сформулировать, что они хотят, а музыка уже написанная, а то и исполненная, не совсем уже принадлежит композитору, как ни странно. Я наткнулся на пост в фейсбуке, написанный пианистом Дмитрием Онищенко, с которым мы хорошо знакомы. Он, оказывается, пишет музыку. Стал разучивать на рояле свое сочинение и обнаружил, что возникли примерно такие же вопросы, какие возникают с чужой музыкой. То есть, далеко не всегда композитор — последняя инстанция. Скорее он медиум своего рода. По-моему, Клайв Льюис где-то сказал примерно то, что вся музыка и поэзия, которая есть — это отголоски, бледные копии поэзии и музыки, звучащей в «стране Аслана», в раю. И если мне не изменяет память, в книжке Анатолия Наймана об Ахматовой есть что-то подобное, хотя не помню, кому именно мысль принадлежит.
Их много. Например немного меньше ездить и чаще быть ближе к природе, у меня много любимых уголков на Земле. Дирижеру в моем возрасте слишком себя щадить не приходится, к сожалению. При этом трудоголиком меня никак не назовешь, я люблю и даже, пожалуй, умею отдыхать. Хочется больше осматриваться вокруг, иметь время отрефлексировать свои впечатления и внутренний опыт. В 20 лет время на это пока есть, но мы его не используем. А вот сейчас гипотетически можно сезон хоть «в два слоя обернуть», раздвоится, и у каждого из двоих будет много работы. Но хочется такой ситуации, при которой успеваешь дышать. Теодор — очень хороший пример. Он сознательно ограничивает количество выступлений и это одна из причин невероятной трехмерности его музыки, насыщенности ее воздухом.
— Сам с собой
Я не одинок, меня окружают люди, которых я люблю и которыми восхищаюсь. Но мне и самому с собой очень хорошо. Тем более, есть огромный мир искусства, в котором никогда не скучно. Только после 25 лет я начал всерьез погружаться в кино, поэзию, историю. Время театра еще даже не пришло, пожалуй. В юности и ранней молодости интересы были намного более легкомысленные, ну и несколько часов в день отнимал инструмент. А вот теперь время заново открывать мир вокруг.
Источник: www.rewizor.ru
Дирижер в своем интервью рассказал нам о предстоящем выступлении с Хэмпсоном, а также высказал свои мысли о профессии, музыке, искусстве и процессе творческого поиска.
«Все произошло очень просто. Елена Харакидзян, инициатор фестиваля, позвонила мне примерно год назад и предложила этот концерт. Не могу сказать, что вырос на записях Хэмпсона, моя музыкальная пища была несколько другой. Но в последние годы много слушал его записей и даже смотрел интереснейшие его мастер-классы. Для меня большая честь участвовать в его концерте.
Сейчас осталось две недели до концерта, и я пока даже получил не все партитуры. Это связано с объективными разными причинами, так что надеюсь, что все успею. Вообще я себя спокойно чувствую, если за много месяцев до исполнения уже начал учить и потом время от времени между другими проектами к партитуре возвращаюсь. Самая неправильная ситуация, когда начинаешь готовиться к чему-то непосредственно перед этим. И потом, речь же не только о том, чтоб выучить ноты. И контекст, в котором находится произведение, нужно знать обязательно. Слышал мнение некоторых старших коллег, что надо исходить только из нотного текста как из абсолютной истины и больше ничего знать не нужно. Кстати, как правило его почему-то декларируют те, которые уже вооружены немалыми знаниями. Думаю, что молодым музыкантам лучше такие высказывания делить на десять, как минимум. Знать надо все, что было вокруг этого произведения. Как можно больше о композиторе, где, когда, почему он это написал. Письма, исторический контекст. И, конечно, знание самой партитуры очень важно. Все вместе иногда поразительным образом дает какую-то трехмерность в интерпретации, более широкий на нее взгляд, который передается.
— О дирижировании
Думаю, меня уже давно почти никто не считает дирижирующим солистом. Собственно, и солистом меня назвать трудно в полной мере — к сожалению, сейчас мало играю на кларнете, хотя заканчивать ни в коем случае не собираюсь. Но это не та ситуация, когда солист решил расширить свою сферу деятельности. К дирижированию я шел не то, чтоб очень последовательно, но с юности.
То, что дирижирование серьезная профессия, вроде очевидная вещь, но поразительно, как много людей этого не понимают. Наверное, в самых общих чертах ощущение от жизни в этой профессии можно сравнить с одиноким и медленным карабканьем по какой-то лестнице, которая никогда не закончится и никуда не приведет. Можно на это смотреть с юмором, но в силу своей комплексности, в силу требуемого довольно часто самоограничения во многих смыслах, это действительно некая служба. Надо быть готовым, что ты уже устал немного, а лестница продолжается. Зато вид, чем дальше, тем богаче вокруг. Причем этот условный подъем зависит от внутренней работы, количество собственно концертов и спектаклей иногда даже конфликтует с развитием. Но это не только в дирижировании, конечно.
Из студентов Геннадия Николаевича последних я, вероятно, один из наименее на него похожих, в смысле каких-то внешних проявлений. И влияют на меня кроме него еще многие. Но он, естественно, одна из ключевых фигур и в моей истории, и в историях многих других музыкантов. Я учился у него с 2008 по 2012 год. Потом пять лет мы, к большому сожалению, не виделись, по разным причинам. И вот этим летом мы опять встретились — так вышло, что я ему ассистировал. Это был один из проектов Госоркестра, в котором Рождественский совершенно невероятным образом дирижировал Вторую симфонию Скрябина.
Кто такой Геннадий Рождественский, я узнал в детстве, он всегда для меня был музыкантом из того же ряда, что Ойстрах, Гилельс, Тосканини, Стоковский. И когда он меня взял в свой класс в консерватории — это был один из вдохновляющих моментов в жизни. Кроме бесценных уроков и просто разговоров, был очень дорогой для меня эпизод — российская премьера кларнетового концерта Бриттена в 2011 году -он дирижировал, я играл.
Помимо всех невероятных и общеизвестных его качеств — его эрудиция действительно погружает в депрессию. Понятно, что даже если, бросив все, сядешь и будешь читать книжки тридцать лет, до его уровня будет почти так же далеко, как сейчас.
— О конкурсах
Не могу пожаловаться на свою конкурсную судьбу, но все же рад, что эта страница в моей жизни позади. Ни в каких конкурсах я больше участвовать не буду, да после конкуртов Шолти и Малера это и довольно бессмысленно, кроме всего прочего.
Конкурсы кларнетовые и дирижерские это разная история. На кларнетовые я во многом ездил из-за азарта. Когда музыканту двадцать, весь этот волнительный процесс доставляет (ну лично мне доставлял) огромное удовольствие. Зато к примеру, на моем последнем конкурсе, в Бельгии в 2015 году, нервы уже заметно перевешивали. Кларнетовые конкурсы не так много открывают дверей в концертной жизни. Да и я в какой-то момент понял, что мне будет неинтересно ездить по свету и играть только на кларнете. Но всегда была радость встречи с коллегами, со многими из них мы познакомились именно на конкурсах. Кларнетисты вообще довольно дружный цех. Возможность поиграть с хорошими оркестрами тоже важна. И сама премия для молодого музыканта большое подспорье.
Что касается дирижерских конкурсов, тут все серьезней, включая и цену ошибки после победы. Уверен, что не стоит ездить на все конкурсы подряд, особенно если где-то уже был успех. Ведь главная задача конкурса почти утилитарна — открыть двери для серьезной творческой жизни. А если после победы продолжить испытывать судьбу, значит отношение к профессии весьма специфическое, немного отдает азартом ради азарта. И есть примеры несложившихся творческих судеб, даже после многочисленных призов на конкурсах.
Интересно, что в тот момент, когда появились какие-то возможности в дирижировании, их стало гораздо больше и в кларнетовой жизни. Неожиданно посыпались приглашения играть камерную музыку, сольные концерты, дирижировать и играть в одном концерте. Жаль иногда, что не на 10 лет раньше, но все к лучшему.
— О работе
С 2011 года служу в театре оперы и балета Перми у Теодора Курентзиса. Это важная страница в моей жизни. Сейчас моя активность в этом театре несколько уменьшилась количественно, но не качественно.
Сейчас я стал чуть меньше работать в опере, но все равно баланс я какой-то соблюдаю, уходить от оперы ни в коем случае не хочу. Чего стало гораздо меньше, так это балета. Специфика России — любой штатный дирижер оперного театра дирижирует оперы и балеты, в отличии, скажем, от Америки, где балетное дирижирование — вообще отдельная профессия. Ушла из моей работы, к сожалению, вся линия так называемых «капельмейстерских» балетов, т. е. пока я более не дирижирую «Корсар», «Дон Кихот», «Сильфиду». Я очень любил эту область, в отличие от многих дирижеров, и старался добросовестно ее осваивать. Но разброс деятельности не может быть слишком большим. Когда у меня как-то в расписании соседствовал балет «Сильфида», а на следующий день в другом городе первая репетиция Первой симфонии Малера, понял, что это уже опасное соседство. Балеты с самодостаточной музыкой — такие как «Петрушка», «Ромео и Джульетта» «Дафнис и Хлоя», по-прежнему готов играть и играю с удовольствием. Отдельное мое увлечение — современная хореография.
— Пока не готов
…к очень многому. В первую очередь к позднему Малеру, начиная с Шестой симфонии. К барокко, но скорее это навсегда. Я очень люблю этот барокко и ренессанс, но просто есть более компетентные люди. Почти пока не прикасался к Брукнеру. Я далеко не всеядный человек, есть композиторы, которых вообще пока планирую обходить.
— Размышления о…
Есть вполне обоснованное мнение, что ХХ век в музыке, и в частности в дирижировании, был веком личностей, гигантов — Фуртвенглер, Тосканини, Караян, Бернстайн, многие другие. Большинство из них были музыкально всеядны и в музыке самых разных времен и направлений всегда можно узнать их индивидуальный почерк. А в XXI веке все, мне кажется, идет в сторону дифференциации, утончения, внимания к разным стилям и их истории. Из какой-то общей большой музыкальной реки выделяются многие, многие потоки. Мне очень нравится этот процесс. Пока я не чувствую с достаточной долей определенности какими инструментами я пользуюсь для того или иного стиля музыки, я вообще стараюсь не идти на ее исполнение. При чем, это не только какое-то привнесенное знание, это должно обязательно родиться внутри.
Стиль дирижирования и кто на кого похож — это для меня довольно неважно. Я, кстати, как почти все мои знакомые дирижеры, не могу на себя смотреть в записях. Поэтому о стиле пусть говорят другие. Меня периодически уверяют, что я дирижирую как Рождественский, как Курентзис или как Гергиев — ко всем этим мастерам я отношусь с благоговением и они абсолютно разные. Из чего следует, что, по-видимому, я либо похож на всех по очереди, либо (что мне больше нравится) все же похож на себя. Кстати, Валерий Абисалович сказал замечательно, что стиль дирижирования, его «понятность», амплитуда, мимика, и прочее — внутренние дела дирижера и оркестра. Важен результат в итоге. Что очень важно — это интенсивность внутреннего звучания музыки у дирижера и ее передача в оркестр. А магнетизм личности пусть оценивают другие, он искуственно не создается.
Жанр сольного концерта вокалиста с оркестром — совершенно отдельный жанр. В оперном спектакле, особенно, в веристском, аккомпанемент весьма относителен. Скорее дирижер мягко ведет певца, готовый, однако, к коррективам, неизбежным на живом спектакле с живыми голосами. А когда дирижер и певец (особенно такое большое имя, как Хэмпсон) встречаются накануне концерта, то это действительно гораздо в большей степени аккомпанемент, требующий гибкости, мобильности, умения стать alter ego солиста.
Я люблю когда аккомпанемент становится просто общим дыханием. Недавно на концерте в Филармонии-2 с оркестром «Новая Россия» я прежил такие, очень ценные минуты. Никита Борисоглебский солировал в скрипичном концерте Бруха. Очень убедительно и свободно играл медленную часть. И случилась интересная вещь — несмотря на обилие rubato, «ловить» солиста не приходилось. Музыка шла естественно вместе. Это высокая степень сближения солиста и оркестра, при которой дирижер перестает выполнять свои привычные функции. Не «ловит» солиста, на ставит ферматы, не управляет временем в примитивном смысле. Полное совпадение, потому что удалось достичь объединения, все находятся в одном «воздушном потоке». Это случается не всегда, а лишь когда встречаются убедительный и талантливый солист, чуткий и знающий оркестр и дирижер, понимающий баланс доверия и диктата. Совсем по Колину Дэвису — есть у него знаменитое высказывание, что оркестр как птица — если крепко сжать, умрет, если слишком мягко, улетит. Но даже при самых лучших обстоятельствах необходимо еще какое-то условие, чтобы получилось вот это совместное дыхание. Доверие, наверное, и «открытые» уши.
Если артист скажет, что успех его не волнует, не стоит этому верить. Любой музыкант за свой труд хочет чувствовать какую-то отдачу в виде востребованности, выражения признательности, понимания того, что он полезен. Другое дело, тут необходимо понимать, что все эти знаки признания — именно ответ на большую серьезную внутреннюю работу. Мне кажется, что по большому счету в любом успехе или в его отсутствии есть логика. Кто-то мне сказал, что каждый дирижер достоин оркестра или оркестров, с которыми работает. Мысль дискуссионная, согласиться если и можно, то со многими оговорками и уточнениями. Но подумать тут есть о чем. В идеале, если по-настоящему талантливый и умный человек работает, глубоко погружается в искусство, то успех неминуемо рано или поздно должен прийти. Другое дело, что на стоит ставить телегу впереди лошади и строить всю жизнь исходя из желания быть успешным. У меня, по-крайней мере, взаимоотношения с внешним успехом совсем по Пушкину — «чем меньше женщину мы любим, тем больше нравимся мы ей». Когда о нем особенно не думаешь, он сам приходит. Мы ведь занимаемся серьезным делом, искусством в первую очередь. Или нужно идти в поп-музыку, где другие правила. Хотя и там чтоб остаться в истории по-настоящему, нужна глубокая работа, а не жажда остаться в истории. Я бы не сказал, что, к примеру, Анна Герман, которую обожали и обожают миллионы, стремилась к успеху любой ценой. Наоборот, по всей видимости, скромным и приятнейшим была человеком, очень серьезно к творчеству относилась.
— О творческой совести
Иногда, после какого-то концерта бывает чувство удовлетворения. Особенно когда удалось сделать что-то трудное без особых потерь. Однако в силу странности и причудливости этого механизма, иногда совесть страдает, а по общему мнению концерт был очень хороший.
Уверенность в себе мне дает… ничего не дает, никакой уверенности нет. С другой стороны, в момент выхода на сцену, уверенность в своей творческой правоте должна быть, наверное. Бывает чувство, что владею временем и аккумулирую его движение. Даже не владение, а, скорее, единение с музыкой, музыкантами и ощущение, опять же, общего дыхания. Это бывает, и это очень окрыляет.
После концерта я чувствую всегда огромное облегчение. Особенно если это долго вынашиваемое или эмоционально расходное произведение. Чувство освобождения всегда присутствует.
Год назад мы говорили с моим старшим коллегой Станиславом Кочановским, прекрасным дирижером, делающим сейчас большую карьеру. Я ему позвонил посоветоваться по одному профессиональному вопросу, и он сказал очень важную вещь: концерт перестает существовать, когда ты его сыграл. Надо идти дальше. Хочется иногда порефлексировать, подумать, но, возможно, на следующий день ждет уже первая репетиция другой программы. Между прочим, так всегда, по свидетельствам, делал Эмиль Гилельс. Не наслаждался долго успехом, а как бы перешагивал его. С другой стороны, рефлексия, внимательное вчувствование в свой опыт и «работа над ошибками» — фундаментальная вещь в недели отдыха.
Когда обстоятельства требуют, я могу после концерта и позаниматься немного. Для меня домашняя работа с партитурой, особенно заблаговременная — это приятная часть профессии. Я себя предельно уютно чувствую, не ощущаю это тяжелым трудом.
— О дыхании зала
Это интересный вопрос, иногда об этом думаю. Вот читаю интервью того или иного артиста: «Я чувствовал, что двухтысячный зал дышал, как один…», и так далее. Честно говоря, меня настолько занимает происходящее на сцене, что я не очень успеваю отвлекаться на зал. Хотя постоянную публику именно в своем городе очень чувствуешь. В Ростове-на-Дону, где я имею честь работать третий год, бывают моменты, когда мы как будто становимся одним большим оркестром — я, музыканты и те, кто в зале. Думаю, это приходит со временем и со взаимным доверием. С другой стороны, приезжаешь, к примеру, в Китай или в любую страну с другим, чем у нас, менталитетом — и ни малейшего ощущения единения с залом вначале не бывает. Другая культура, другие проявления эмоций. Но самое важное все равно происходит сию минуту в музыке, между нами музыкантами. Если это что-то интересное и интенсивное, в зал это непременно передастся.
— О дебютах
На том этапе, на котором нахожусь, я делаю много дебютов. В этом сезоне, только за первую его половину я впервые дирижировал оркестром Верди в Милане, оркестром театра Массимо в Палермо, оркестрами Карлсруэ, Больцано, Тапиола симфониетта. Только что состоялся важный для меня дебют с РНО — оркестром, которым я восхищался с детства. В прошлом сезоне были дебюты с замечательными Новосибирским и Уральским филармоническими, начало сотрудничества с Михайловским театром. Началась и продолжается очень важная для меня дружба с Госоркестром. На ближайшие три года запланированы дебюты в Вене, Токио, Берлине и еще много где. Знакомство с новым коллективом всегда волнительно — как войти в новую семью.
— Об авторитарности
На юге России, а именно, в Ростове, где я работаю, внимание к людям искусства со стороны власти совсем скромное. Мы надеемся это поменять, у нас есть единомышленники. Но пока мы эту ситуацию не сдвинули. Поэтому мне часто просто хочется сказать музыкантам спасибо, что они в 10 утра в полном составе сидят на репетиции (то есть, приходят раньше!) да еще и хотят совершенствоваться. Это не исключает требовательности или решения расстаться с кем-либо, если есть крайняя необходимость.
Труд оркестрового музыканта — тяжелый и не такой уж благодарный. Несмотря на то, что я никогда не боюсь кого-то «достать» или потребовать, как с себя, музыкантов я люблю и хочу считать их своей семьей всегда. Основное авторитарное начало это сама музыка, а дирижер — это (в идеале!) единомышленник, один из музыкантов, наделенный именно дирижерским дарованием. Кто-то хорошо играет на флейте-пикколо, кто-то хорошо дирижирует. Что касается проявления воли, настойчивости и иногда взаимных трений с музыкантами, относиться к этому следует без страха, но и без удовольствия, как к части профессии, в которой идиллии бывают крайне редко, если бывают вообще.
— О композиторах
Часто сами композиторы не могут точно сформулировать, что они хотят, а музыка уже написанная, а то и исполненная, не совсем уже принадлежит композитору, как ни странно. Я наткнулся на пост в фейсбуке, написанный пианистом Дмитрием Онищенко, с которым мы хорошо знакомы. Он, оказывается, пишет музыку. Стал разучивать на рояле свое сочинение и обнаружил, что возникли примерно такие же вопросы, какие возникают с чужой музыкой. То есть, далеко не всегда композитор — последняя инстанция. Скорее он медиум своего рода. По-моему, Клайв Льюис где-то сказал примерно то, что вся музыка и поэзия, которая есть — это отголоски, бледные копии поэзии и музыки, звучащей в «стране Аслана», в раю. И если мне не изменяет память, в книжке Анатолия Наймана об Ахматовой есть что-то подобное, хотя не помню, кому именно мысль принадлежит.
Их много. Например немного меньше ездить и чаще быть ближе к природе, у меня много любимых уголков на Земле. Дирижеру в моем возрасте слишком себя щадить не приходится, к сожалению. При этом трудоголиком меня никак не назовешь, я люблю и даже, пожалуй, умею отдыхать. Хочется больше осматриваться вокруг, иметь время отрефлексировать свои впечатления и внутренний опыт. В 20 лет время на это пока есть, но мы его не используем. А вот сейчас гипотетически можно сезон хоть «в два слоя обернуть», раздвоится, и у каждого из двоих будет много работы. Но хочется такой ситуации, при которой успеваешь дышать. Теодор — очень хороший пример. Он сознательно ограничивает количество выступлений и это одна из причин невероятной трехмерности его музыки, насыщенности ее воздухом.
— Сам с собой
Я не одинок, меня окружают люди, которых я люблю и которыми восхищаюсь. Но мне и самому с собой очень хорошо. Тем более, есть огромный мир искусства, в котором никогда не скучно. Только после 25 лет я начал всерьез погружаться в кино, поэзию, историю. Время театра еще даже не пришло, пожалуй. В юности и ранней молодости интересы были намного более легкомысленные, ну и несколько часов в день отнимал инструмент. А вот теперь время заново открывать мир вокруг.
Источник: www.rewizor.ru
ВКонтакте Facebook Twitter Мой Мир Google+ LiveJournal