Валерий Гергиев: Я не склонен делать дела наполовину

Новый главный дирижер Мюнхенского филармонического оркестра о гармонии и дисгармонии в российско-германских отношениях, о своем влиянии в мире музыки, а также о том, почему он с таким удовольствием дирижирует зубочисткой.

© РИА Новости Вадим Жернов

У стойки администратора мюнхенского отеля, в котором остановился Гергиев, мне не хватает духу позвонить маэстро. Лифт застрял, говорит он, когда, наконец, спускается с небольшим опозданием. Но позже, когда ты уже сидишь напротив него, он немедленно сосредотачивается, и разговор сразу принимает серьезный характер.

Süddeutsche Zeitung: Почему Вы, собственно, часто дирижируете зубочисткой?

Валерий Гергиев: Дело не в том, что ты держишь в руках. Секрет кроется в другом. Сейчас я дирижирую не зубочисткой, а короткой дирижерской палочкой. Большего размера палочка, возможно, способствует тому, чтобы тебя лучше видели. Но в конечном счете речь идет о системе, создаваемой оркестром и дирижером для того, чтобы вместе дышать.

— Считается, что Вы — самый занятый дирижер в мире. Вы найдете достаточно времени для управления таким оркестром, как Мюнхенский филармонический?

— Посмотрите на мой календарь. Я «зарезервировал» много времени для Оркестра, я больше не являюсь главным дирижером Лондонского симфонического оркестра. Объем работы в Америке я заметно сократил, хотя с удовольствием там выступаю. В Мюнхенском филармоническом оркестре я буду дирижировать 45 концертами — это не меньше, чем на аналогичных постах во всем мире. Это не мой каприз — управлять очередным замечательным оркестром. Я не склонен делать дела наполовину.

— В чем Вы видите потенциал этого оркестра?

— В прошлом Филармонический оркестр много раз показывал, что является одним из лучших оркестров мира. Все говорят о славных годах, когда им управлял Серджиу Челибидаке (Sergiu Celibidache). Он добивался такого звучания, которое на международном уровне воспринималось как чудо симфонического мира. Может быть, поэтому при нем не было столько жалоб на Гастайг (Гастайг — Мюнхенская филармония; крупнейший концертно-выставочный центр Германии — прим. пер.).

— Но Вы поддерживаете план реконструкции Гастайга, которая предположительно начнется с 2020 года? — Прежде всего я поддерживаю мысль о том, что в Гастайге все работы должны быть выполнены с большой осторожностью. Гастайг — это место, в котором прошло множество концертов. До того как город-государство Мюнхен что-либо предпримет, он должен на 200% знать, каким может быть результат. Как в случае строительства еще одного концертного зала, так и при реконструкции Гастайга. Второй сценарий таит риск. Представьте себе, что потратят сотни миллионов на реконструкцию, а потом выяснится, что старый Гастайг был лучше. Это была бы национальная катастрофа. Поэтому самое важное состоит в том, чтобы действовать осторожно, интеллигентно и разумно.

— Ваш первый сезон начнется «со встречи» российских и немецких репертуаров. В чем Вы видите различия?

— Я хотел бы вначале подчеркнуть сходство. Немецкие и российские оркестры играют, так сказать, низко. Германо-австрийская традиция требует сонорного звучания струнных инструментов, а также определенного звучания духовых инструментов. Ключевым вопросом является не то, как играют оркестры, а то, как сочиняют музыку композиторы. Композиторы формируют национальные традиции, а оркестры только им следуют. Даже в самой русской традиции существуют различия: в Москве музыкальные произведения исполняют иначе, чем в Санкт-Петербурге; Шостакович, Чайковский или Римский-Корсаков сочиняли музыку по-разному. Но тем не менее, это большая традиция, и она определяет сонорное звучание российского оркестра.

Различия между музыкальными культурами скрыты в деталях. Существует сходство между Чайковским и Шуманом, но Чайковский и Брамс, напротив, похожи меньше. Римский-Корсаков близок к Вагнеру, а Чайковский — едва ли. Я мог бы говорить с Вами об этом целый час. Но итог будет следующим: германо-австрийская традиция чудесна, русская — тоже. И мы сконцентрируемся на этих двух традициях, и обе они являются европейскими.

— Вас характеризуют как важнейшую фигуру российской музыкальной жизни....

— Нет, это неправда. Важнейшие фигуры — десять-пятнадцать композиторов. Мы все лишь пытаемся понять их прекрасное наследство. Но для меня много значат и ныне здравствующие композиторы, такие люди, как Томас Адес (Thomas Adès) или мой умерший друг Анри Дютийё (Henri Dutilleux). Если моя фигура кажется более значительной, чем другие, то вот из-за этого. Мне важно, чтобы моя работа в России сосредотачивалась на эпохе «после Шостаковича». Я много работаю с Родионом Щедриным и Софией Губайдулиной.

— В последнее время обострились политические отношения между Россией и западными странами. Каким образом это влияет на музыкальную жизнь?

— Я не вижу никакого влияния. Я сам недавно побывал в Стокгольме с оркестром Мариинского театра, в Эдинбурге с Лондонским симфоническим оркестром, затем в Сибири, Китае и Италии. Скорее я усматриваю проблему в том, что перед европейским единством и целостностью стоят крупные вопросы — фантастические возможности, но и потенциальные проблемы. Исторические отношения России и Германии важны для Европы и мира. Мы не можем это изменить. Они важны уже только потому, что имели место две мировые войны. Мы обязаны сделать все необходимое для того, чтобы предотвратить новый крупный трагический конфликт. «Крупный» потому, что имеется в виду третья мировая война: я надеюсь, что она никогда, никогда не начнется. Однако в это следует вложить много труда, причем не только дипломатов. Деятельность послов культуры также имеет огромное значение.

— Вы можете себе представить, что поедете с Мюнхенским филармоническим оркестром в Санкт-Петербург?

— Конечно, да они и приезжали с Кристианом Тилеманом (Christian Thielemann). Нет причины портить культурные отношения. Музыканты такого не хотят.

— Последний вопрос...

— Позвольте мне добавить: я приветствую великодушие и гостеприимство немецкого государства в том, что касается мигрантов. Но политическая картина в целом вызывает тревогу. Причем, я говорю не только о Мюнхене: половина Европы охвачена беспокойством. У нас в России один миллион беженцев с Украины, то есть — похожая проблема. Я не знаю, можем мы ли решить все эти большие проблемы. Я могу лишь надеяться. И я не знаю, может ли быть успешным процесс интеграции всех этих людей. Культурные различия огромны, и Европа — преимущественно христианская. Сейчас ведется множество дискуссий, потеряет ли Европа свою идентичность. Я надеюсь, что нет.

Мы в России любим немецкую музыку, потому что мы воспринимаем ее как яркое отражение немецкой души. В частности поэтому отношения Германии и России зависят от культурного обмена, и это крайне важно в наши дни. Отсутствие взаимопонимания между политиками не означает, что народы друг друга понимают. Народы России и Германии, по моему мнению, располагают крепкой основой, которая позволит достичь взаимопонимания.

Михаэль Шталькнет (Michael Stallknecht)
Оригинал публикации: «Ich neige nicht dazu, Sachen halb zu machen» («Sueddeutsche Zeitung», Германия)

inosmi.ru