"Я рождался четыре раза..."

Маэстро Владимиру Федосееву вручена мантия Почетного профессора Санкт-Петербургской консерватории

От Парижа до Кливленда, от Вены до Токио — адреса оркестров, которыми дирижировал Владимир Федосеев. Фото: Александр Куров/ТАСС

Недавно у вас прошел большой концерт в Вене. Чем удивили искушенную венскую публику?

Владимир Федосеев: Мы первый раз сыграли Вторую сюиту Чайковского, которая очень редко звучит — там оригинальный оркестровый состав, добавлено четыре аккордеона. Сегодня венцы, как ни странно, хотят слушать русскую музыку. А Вена — практически моя вторая родина. Она меня открыла России. После того как меня пригласили стать главным дирижером Венского симфонического оркестра, признали и на родине.

А в Японию вы привезли Мусоргского. Там тоже русские композиторы популярны?

Владимир Федосеев: Это был выбор японской стороны: они очень тонко чувствуют русскую музыку, даже есть клубы, где поют русские песни. И Чайковский для них — японский композитор, потому что они слышат что-то родное в богатстве его мелодий.

В одном из интервью вы как-то сказали, что родились три раза. Как так?

Владимир Федосеев: Сейчас уже можно говорить четыре. Первый раз — как все. Второе рождение — это пережить блокаду. Видел смерть каждый день. А когда нашу семью вывезли по Дороге жизни и погрузили на поезд, то у первой же станции состав разбомбили. И нас — маму, сестру, папу и меня — разбросало взрывной волной в разные стороны. Пожар, горит гора вещей, выброшенных из поезда… А наверху, вижу, целехоньким стоит мой баян. Это было третье рождение. Ну, а четвертое — Вена. После окончания аспирантуры я был на грани, хотел уехать из Москвы навсегда. Думал, отправлюсь пасти овец или коров. С детства была любовь к пастушескому ремеслу. А потом случилось то, что случилось: после гастролей в Вене меня пригласили возглавить их оркестр.

Ваши родители ведь не имеют отношения к музыке?

Владимир Федосеев: Папа слуха музыкального не имел. Он был «пекарь его императорского двора». В советское время об этом, конечно, не упоминалось. Хотя дома неделю выпечка не черствела!

После революции стал инженером складского хозяйства. В блокаду, кстати, меня спасло знаете что? Спирт, который отец по чайной ложечке добавлял нам с сестрой в чай: калории.

У отца был баян, он мечтал, чтобы я на нем играл. Но я только в Муроме начал заниматься, в 10 лет. Мне нашли частного педагога, нот я не знал, он учил меня по слуху. Первый концерт — в госпитале. Потом, после возвращения в Ленинград, поступил в училище имени Мусоргского, потом в Гнесинский институт — в нашей консерватории тогда не было отделения народных инструментов. Но уже в училище я начал дирижировать. Меня с детства пленяла эта профессия. Когда в праздники по улицам шли духовые оркестры, я пристраивался сзади и бежал за ними, размахивая руками — дирижировал.

Чем же вам это так нравилось?

Владимир Федосеев: Ну как же? Никому не подчиняешься. Наоборот, сам командуешь. И какое влияние на других, подумайте! Вот скрипач, например. Сейчас он хорошо играет, а со временем? Сужается сфера влияния. А дирижер, если он талантлив, с возрастом только набирает силу.

Таинственная профессия…

Владимир Федосеев: Да. Абсолютно. Дирижер — медиум между музыкой и публикой. Недавно книга вышла с записями (на приложенной флешке) всех моих выступлений с Большим симфоническим оркестром. Так и называется «Медиум». Дирижерская профессия и правда — абсолютная загадка. В истории мировой музыки есть дирижеры, которых сегодня не приняли бы ни в московскую, ни в петербургскую консерваторию. Великого Тосканини, например. Сказали бы: плохая мануальная техника, плавности нет, точности. Но он покорял иным: глазами, чуткостью, знаниями.

Так в чем же тогда технология этой загадки?

Владимир Федосеев: Надо делать точные, конкретные замечания музыкантам: ты играешь не тем штрихом, не так ведешь смычок, сокращаешь движение. Когда разговор профессиональный — музыканты слушают. Любой оркестр при первой встрече с дирижером — «враг». Потом происходит сближение. В Италии, когда я впервые там появился, мне было очень трудно: музыканты и хохочут, и разговаривают на репетиции. А репетиция для меня — это главное. Именно на репетиции ты выясняешь, что музыканты могут дать. Ты можешь сделать на репетиции одно, а в концерте все поменять. В некотором смысле концерт — это импровизация.

Я поощряю браки внутри оркестра. Семьи, которые у нас сложились, потом рожают детей, и те к нам приходят, складываются династии

С приглашения Евгения Мравинского в Ленинград началась ваша симфоническая деятельность. До этого вы 15 лет были дирижером оркестра народных инструментов. Трудно дался переход?

Владимир Федосеев: Во-первых, мне стало немножко тесно в народном жанре. Да, я старался оркестровать симфонические произведения, но… Первым шагом к новой специальности стала опера «Евгений Онегин», которой я дирижировал в Большом театре.

К опере меня подтолкнула дружба с певцами. С нашим народным оркестром все великие пели. В том числе Лемешев. Недавно, кстати, по ТВ показали эти записи. Я увидел, можно сказать, себя «в младенчестве», рядом с Лемешевым. После его болезни, когда он пришел к нам на репетицию и вдруг предложил спеть цикл русских песен — это было прекрасно, с тех пор началась наша дружба с Сергеем Яковлевичем. А он — похвастаюсь — тогда написал обо мне в «Правде»: «Появился новый Орфей».

Большим симфоническим оркестром имени Чайковского вы руководите уже более сорока лет. Говорят, ваши музыканты даже на пенсию не выходят?

Владимир Федосеев: Они же учат рядом сидящих, молодых. Вот Виктор Львович Симон, виолончелист, концертмейстер. 50 лет в одном оркестре. Я стараюсь, чтобы оркестр был как одна семья.

А вы — диктатор?

Владимир Федосеев: Ни в коем случае! Только любовью. Вот я приглашаю музыканта — он хороший, но неопытный. Так часто бывает: хороший музыкант не всегда хороший оркестрант. У нас раньше были педагоги, которые учили для оркестра. Это особая наука, сейчас ее не преподают: умение слушать и слышать не только себя и дирижера… Ну так вот, о любви. Во-первых, я всех ласково называю Сереженька, Славочка. Не специально — так получается. Поддерживаю талант, чтобы подвинуть человека вперед, от последнего пульта к первому. Очень поощряю семейственность. И браки внутриоркестровые.

То есть вы за служебные романы?

Владимир Федосеев: Не романы, а законные женитьбы. Семьи, которые у нас сложились, потом рожают детей, и те к нам приходят, повзрослев, складываются династии. Родня по музыке — это очень крепкое родство. Как-то известный австрийский критик Синкович написал: «Федосеев так играет венскую музыку, как будто его бабушка в свое время согрешила с Иоганном Штраусом». А я вообще поначалу Штрауса боялся играть: у него очень народная музыка.

У музыки есть национальность?

Владимир Федосеев: Как бы ни любили западные музыканты Чайковского, он остается для них сентиментальным, салонным. А вот когда наш Большой симфонический оркестр на Бетховенском фестивале в Бонне сыграл Бетховена, в рецензиях написали: да, это Бетховен, но более глубокий. Глинку в Испании считали испанцем. Свиридова за его цикл на стихи Бернса — шотландцем. Чуткая русская душа может выразить все. Наоборот — не всегда.

На открытии «Международной недели консерваторий» в Петербурге вы дирижировали симфоническим оркестром Санкт-Петербургской консерватории. В концерте прозвучали произведения ее великих выпускников: Чайковского, Свиридова, Лядова, Шостаковича. Ваши впечатления?

Владимир Федосеев: Я хорошо представляю, как может играться эта музыка, я ее всю переиграл. Того же Свиридова не раз лично слышал. Мне нетрудно было сделать так, как я бы сделал все это со своим оркестром. Свиридов, кстати, бывал на моих репетициях: сверхстрогий автор, он очень сердился, если что-то неправильно, по его мнению, делаешь.

А Шостакович?

Владимир Федосеев: В концерте прозвучала его эстрадно-цирковая сюита «Условно убитый». Это типичный ранний Шостакович. Очень смешной, яркий, эксцентричный. Его вдова подарила мне эти ноты. К сожалению, мне не пришлось часто видеть Шостаковича. Один раз только помню: Арам Хачатурян дирижировал свою симфонию. После репетиции спрашивает у Дмитрия Дмитриевича: «Димочка, скажи, я дирижирую или машу?» Тот задумался на минутку и отвечает: «Машешь, Арамчик, машешь».

Далеко не каждый композитор может быть хорошим исполнителем.

Владимир Федосеев: О, далеко не каждый! Вот Малер был хорошим дирижером, Рахманинов. А Чайковский своим дирижированием загубил свою Пятую симфонию, да и Шестую тоже. Странно, да? Казалось бы, сам создатель…

У вас есть какие-то свои дирижерские хитрости?

Владимир Федосеев: Раньше я дирижировал с палочкой, но однажды мне довелось дирижировать громадным хоровым коллективом — представьте, 2000 человек исполняют «Реквием» Верди в Осло, солирует Паваротти. Я дирижирую и чувствую: меня никто не понимает — они не видят эту палочку! И понял, что хором лучше дирижировать рукой, это понятнее, естественнее. С тех пор оставил палочку. И сколько раз я сейчас ни беру ее на концерт, кладу на пульт — и забываю.

А правда, что вы не можете слышать некоторые свои ранние записи?

Владимир Федосеев: Не только ранние, бывает, и трехгодичной давности. Не знаю, в чем тут дело. Наверное, в каждый момент исполнения я по-другому чувствую эту музыку.

А что больше всего устает у дирижера после концерта?

Владимир Федосеев: Голова. Если устают руки — значит, неправильная постановка, они не должны уставать.

Ключевой вопрос

Понятно, что когда дирижер выходит к пульту, он чувствует волнение. А как вы воспринимаете публику? Сначала как «врагов», которых нужно «взять в плен»?

Владимир Федосеев: Когда ты спиной чувствуешь, будто зала нет, значит все в порядке — публика хорошая. А если иначе — ну что ж, тут музыка тебе помогает. Человек, даже не профессиональный музыкант, чувствует настоящее.

Визитная карточка

Владимир Иванович Федосеев родился в 1932 году в Ленинграде, окончил музыкальное училище по классу баяна и институт имени Гнесиных по классу дирижирования оркестром народных инструментов. С 1974 года художественный руководитель и главный дирижер Большого симфонического оркестра имени Чайковского. Народный артист СССР (1980), дважды лауреат государственной премии, полный кавалер ордена «За заслуги перед Отечеством».

Ольга Штраус

*Это расширенная версия текста, опубликованного в номере «РГ»

rg.ru/2018/10…html