Екатерина Мечетина: «У меня плечи голые, потому что так удобнее играть»

Любимая пианистка Родиона Щедрина выходит на сцену с жемчужиной от Майи Плисецкой

23 февраля у пианистки, умницы, красавицы Екатерины Мечетиной концерт в Большом зале консерватории. Редко кому дано прославиться в 13 лет, но трижды редкость — сохранить и упрочить звездный статус во взрослом возрасте. Кате удалось и то и другое. Она — сценический партнер Ростроповича, Спивакова, других прославленных музыкантов. Может быть, еще и потому, что истинная яркость сочетается в ней с полным отсутствием звездной болезни: ее суждения о себе трезвы, порой поразительно жестки. А ведь она не только замечательный музыкант, но и на редкость красивая женщина. Накануне нового выступления Екатерина рассказала корреспонденту «Труда» о своих свежих музыкальных идеях, недавних ярких событиях, разочарованиях и надеждах.

— Что играете на сей раз?

— Это абонементный концерт Московской филармонии, называется «Испанский час». У меня две пьесы. Одна — «Ночи в садах Испании» Де Фальи, где рояль самим композитором вплетен в ткань оркестра (мы играем с оркестром «Новая Россия», которым дирижирует Александр Сладковский). А вторая, напротив, изначально сольная — это знаменитая «Испанская рапсодия» Листа, к которой впоследствии Бузони для красочности добавил оркестр. На моей памяти ее у нас никто не играл. А во второй половине программы будет солировать замечательный скрипач Никита Борисоглебский («Испанская симфония» Лало).

— Вундеркинды — самое счастливое и одновременно несчастное племя. Неизбежен момент, когда ты перестаешь умилять окружающих и жизнь поворачивается к тебе своей жесткой стороной. Как вы эту ломку пережили?

— Во-первых, будучи вундеркиндом, я этого совершенно не осознавала, за что должна благодарить в первую очередь родителей. Они музыканты — мама преподает в Мерзляковском училище, папа играет на виолончели в оркестре Павла Когана, — и им хватило такта, всячески заботясь обо мне, в то же время не культивировать в своем чаде комплекс гениальности. А во-вторых, когда наступил трудный момент — обычно это происходит лет в 18, с поступлением в консерваторию, — в моей жизни вдруг появился Владимир Спиваков, который поверил в меня, пригласил играть со своими оркестрами.

— Переходя из ЦМШ в консерваторию, из консерватории — в аспирантуру, вы всякий раз меняли педагога, чем давали пищу для пересудов о вашей якобы конъюнктурности…

— Какая чепуха! Класс Тамары Леонидовны Колосс в ЦМШ я, понятно, не выбирала, туда меня отдали родители. Очень рада, что проучилась у нее все 11 лет, она дала мне фантастическую базу — можно считать, что музыкантски, технологически я уже была готовым профессионалом, оставалось только зреть внутренне. Владимира Павловича Овчинникова в консерватории я выбрала сознательно, хотя это решение удивило многих: он был совсем молодым педагогом, не отягощенным званиями и властью. Меня привлекло то, что он, концертирующий пианист, мог бы поделиться со мной богатым сценическим опытом, в отличие от многих более именитых профессоров, которые либо давно забыли, что такое играть на сцене, либо вообще никогда на ней активно не работали. Но потом Владимир Павлович получил приглашение преподавать в Японии и уехал. Вот так я совершенно естественным образом на стадии огранки мастерства попала в класс Сергея Леонидовича Доренского. И счастлива, так как именно у него получила то, что в тот момент было нужнее всего: он научил чувству формы, осмысленности музыкальной фразы, ощущению музыкального дыхания. До сих пор постоянно с ним общаюсь. Ему достаточно одного прослушивания, после чего он говорит несколько коротких фраз, и все встает на место. А еще лучше, когда сам показывает. Такой культуры звука сейчас уже почти ни у кого не встретишь. Старая школа его замечательного учителя Григория Гинзбурга…

— Распространено мнение, что эпоха великих музыкантов закончилась с массовым распространением звукозаписи: молодые просто стали копировать с пластинок игру Гинзбурга, Гилельса и т.?п.

— Возможно, но я думаю, что эпоха великих закончилась прежде всего с появлением конкурсов.

— И это говорит участница едва ли не десятка конкурсов?!

— И лауреат семи из них. Но потому и говорю, что знаю. Я в юные годы тоже верила в конкурсы. Тем более что мой первый конкурс действительно оказался для меня очень удачным. Повезло — не сломали на первой же попытке. Я завоевала первую премию, 25 тысяч долларов, на которые был приобретен рояль, служащий мне и поныне. Но потом все было не так радужно — вторые, третьи премии. А после очень болезненной осечки — не пропустили на третий тур в Израиле — я задумалась: всегда ли конкурс отражает действительное положение вещей? Даже не хочу сейчас говорить о несправедливом судействе. Но самый беспристрастный конкурс необъективен именно в силу своей беспристрастности.

-То есть?

— Он фиксирует твое сиюминутное состояние, а ты сегодня, допустим, болен и играешь гораздо ниже возможностей. Конкурс, конечно, может дать толчок твоему развитию, но настоящая карьера выстраивается долго, как большое здание по кирпичику.

— А бывали и случаи явной несправедливости по отношению к вам?

— Сами посудите, не попасть в финал — ну, бывает, но чтоб не пропустили даже на второй тур, как это произошло на конкурсе Дино Чани в Милане?.. Это ужечто-то вопиющее. Но, знаете, у конкурсных завсегдатаев есть такая поговорка: «Найти и обезвредить». В смысле — выявить на первом туре сильного участника, который может помешать твоему протеже, и срезать.

— Кому же из итальянцев вы могли помешать?

— Подозреваю, не итальянцам, а нашим. Вернее, южнокорейцам, которые за большие деньги обучаются у наших профессоров, и те их возят с собой на конкурсы, где сами состоят в жюри. Вот тогда я и поняла, что конкурсы крайне малоэффективны. Например, в плане новых ангажементов они не дают почти ничего. Встречи с яркими личностями, как с тем же Спиваковым, значат куда больше любого конкурса. Тем более встреча с Родионом Щедриным.

— Расскажите о ней.

— Это было несколько лет назад на фестивале, посвященном 70-летию Родиона Константиновича. По непонятным причинам не дали российскую визу пианистке из Германии, которая уже много лет играла музыку Щедрина, в том числе в России. И композитору порекомендовали меня. Буквально за три дня до концерта мне передали ноты Второй сонаты, труднейшего фортепианного переложения его знаменитых «Озорных частушек» и «Дневника» — премьерного, еще никем не игранного цикла из семи небольших пьес. Пришлось попотеть, но в награду был настоящий успех, я получила прессу, произошел прорыв в карьере, играю премьеры его новых сочинений. Щедрин — неизменно в моем репертуаре: Второй, Шестой фортепианные концерты. А в прошлом году в Испании я сыграла и Пятый его концерт. Автор присутствовал в зале, остался доволен.

— Что вам милее — гастрольные странствия или родные стены?

— И то и другое. Когда подолгу сидишь дома, тянет в путь. А в дальних краях скучаешь по дому. К тому же судьба концертирующего пианиста такова, что чаще всего ездишь в одиночестве, а я это не очень люблю. Куда веселее путешествовать с оркестром, но такое — редкость.

— В вашем послужном списке — почти все главные залы мира.

— Есть еще непокоренные, например Карнеги-холл в Нью-Йорке, зал «Плейель» в Париже, театр «Колон» в Буэнос-Айресе.

— Какой из «покоренных» был к вам наиболее расположен?

— Мне очень понравился «Концертгебау» в Амстердаме. После премьеры Шестого концерта Щедрина и тех самых «Озорных частушек» публика аплодировала стоя. А ведь это зал с великими традициями. Счастливейший момент моей жизни.

— А Большой зал Московской консерватории?

— Тоже любимый, но непростой. Здесь ведь сидят те, кто знает тебя с детских лет, и, увы, не только доброжелатели. Сейчас я уже отношусь к этому спокойнее,все-таки прошла пора, когда надо было доказывать, что ты не верблюд.

— А когда впервые вышли на эту сцену, сильно волновались?

— Это было лет в шесть — кстати, я исполняла Щедрина, его «Тройку», в составе ансамбля. Но того концерта не помню, мне о нем рассказывали родители. А следующее выступление состоялось на юношеском конкурсе имени Шопена, мне было 13. В детстве волнение совершенно другое, чем во взрослом состоянии. Испытываешь кураж: поскорее выйти на сцену, сыграть лучше других. Еще нет экзистенциальных страхов: а что будет, если вдруг сыграю плохо, не закончится ли на этом моя карьера и вся жизнь… Эти опасения возникают лет в 15, когда в сознании появляется понятие «репутация» и, соответственно, страх ее потерять.

— Каково же лекарство от страха?

— Ужас в том, что лекарства нет. Конечно, помогает большой опыт. Но даже тщательно выученная программа — не гарантия, что не будешь бояться. Случается и наоборот: ты не вполне готова, но зато есть какая-то творческая свобода, и она перекрывает возможные технические недочеты. В общем, это настолько в руках Божьих, что за 10 минут до выхода невозможно предсказать, будет волнение или нет и насколько удачно ты сыграешь.

— А бывают залы, тяжелые на подъем?

— Непросто играть, например, в Петербурге, особенно москвичу. Вспомните про давнее негласное соперничество двух столиц. С другой стороны, там в филармонии работают замечательные люди, да и публика квалифицированнейшая. Нет, Петербург — прекрасный город. Вообще, нет плохих залов или плохих городов. Бывают неудачные концерты.

— Если не секрет, где?

— Однажды в Баку был. Как-то звезды не так выстроились. В первом отделении прелюдии Шопена сыграла неплохо, а во втором в музыке Равеля все пошло наперекосяк. Не в техническом плане, а в эмоциональном.

— Рихтер ненавидел, когда в зале кашляют, это ему страшно мешало…

— Знаете, у меня по поводу кашля есть своя теория, может, не такая уж ненаучная. Когда человек слушает музыку, у него непроизвольно напрягаются голосовые связки, и чем внимательнее он слушает, тем сильнее напряжение. Отсюда кашель, на который я, в отличие от Рихтера, не обижаюсь. Вот мобильники, звонящие во время концерта, действительно беда. Недавно играла на Северном Кипре, и в сокровенном, лиричнейшем месте программы у кого-то зазвонил телефон. Это страшно сбивает. Но самая девственная в смысле культуры классической музыки публика была у меня в 2002 году в Кувейте. Во время исполнения они свободно ходили по залу, мужчины вовсю курили. Это было настолько дико, что скорее даже забавляло, чем досаждало. Куда больше мешало то, что из-за строгих мусульманских нравов мне запретили играть с открытыми по плечи руками, пришлось надевать блузку с длинными рукавами — в страшную жару.

— Что вы им играли?

— Что-то популярное — Чайковского, Рахманинова, Шопена, Моцарта.

— Ваш маститый коллега Николай Петров считает, что в концертах звучаткакие-нибудь 10 процентов той прекрасной музыки, что написана великими композиторами, и виноваты в такой узости репертуара концертные менеджеры, предпочитающие верняк…

— Думаю, что причина все-таки в самой публике. По опыту знаю, что в программу можно вставлять не больше одного-двух незнакомых произведений. Но, знаете, свежие идеи можно обнаружить и в очень известных произведениях. Например, в прошлом сезоне я сыграла программу из всех прелюдий Рахманинова. Их у Сергея Васильевича 24 — каждая в своей тональности, которых тоже, как известно, 24. То есть это задумывалось как единый цикл, но на моей памяти их никто так не исполнял. Сперва я это исполнила в Москве, а потом на гастролях во Владивостоке. Этот концерт вспоминаю как один из лучших за весь мой сезон. Такое бывает — на самых отдаленных площадках запросто могут случаться твои самые большие удачи. Хотя сама поездка по Дальнему Востоку оказалась физически очень трудной — четыре города, дальние перелеты, огромная разница во времени. Но именно там ты видишь, насколько публика заждалась культурных событий. Особенно в таких городах, как Магадан, Петропавловск-Камчатский. Очень яркие впечатления! Например, я совершенно не ожидала увидеть в Петропавловске в зале музучилища великолепный новый «Стейнвей». Запомнилась и встреча с директором местной филармонии. Это совсем молодой человек, примерно мой ровесник, гитарист по специальности, учился в Гнесинской академии, имел все шансы остаться в Москве, но, получив приглашение возглавить филармоническую жизнь Камчатки, без колебаний забрал туда семью, двоих детей… Конечно, не могу забыть, как меня там возили в горы на горячие источники. Плаваешь в открытом бассейне с минеральной водой и наслаждаешься теплом, несмотря на зимний мороз.

— Что еще из ярких событий последнего времени вспомните?

— Состоявшийся в православное Рождество авторский вечер Родиона Щедрина в Московской филармонии, где я играла российскую премьеру его цикла «Простые страницы». А буквально на следующий день прошел концерт молодых преподавателей Московской консерватории, к числу которых я, к большой моей радости и гордости, с этого года принадлежу. Мы все в этот вечер исполняли Шопена к 200-летию со дня его рождения… Еще, конечно, юбилейный, Пятый фестиваль Дениса Мацуева «Крещендо». Основная его часть прошла в Пскове. Казалось бы, не такой большой город, но на всех концертах безумный аншлаг. Потом — традиционный гала в Москве. А потом случилась странная история: мы все должны были лететь на концерт в Нью-Йорке, но половине группы, мне в том числе, не дали американской визы. Что-то напутала та сторона,каких-то обязательных пунктов в их приглашении не хватило. Но я даже не могу сказать, что сильно переживала на эту тему: как раз вернулась с Дальнего Востока, а тут еще лететь на одни сутки в Америку. Это очень тяжело, суммарная разница во времени получилась бы 17 часов!

— С удивлением прочел в одном очерке, что на популярный вопрос «Любите ли вы Брамса?» вы отвечаете отрицательно.

— Это неточно. Я с удовольствием граю его ансамбли, но вот в брамсовских произведениях для рояля соло мне пока чего-то не хватает. А, вернее, им во мне. Это говорит плохо обо мне, а не о Брамсе. Но человек ведь развивается. Еще недавно я очень любила играть транскрипции, а сейчас почти совсем отошла от этого жанра.

— Удивительно, что в вашем развитии пока что почти не задействован еще один ваш талант помимо музыкального — ваша красота, благодаря которой вы могли бы стать настоящей звездой шоу-бизнеса.

— Спасибо. Вот уж куда меня пока не звали, даже жаль. С другой стороны, джаз я не играю. С восхищением слушала на «Крещендо» джазовые концерты Дениса Мацуева, совершенно потрясающие энергетически. С грустью думаю, что никогда больше не услышу замечательный дуэт Дениса и покойного Георгия Гараняна… Но сама этим искусством совсем не владею. Я по натуре не импровизатор.

— Чтобы попасть в шоу-бизнес, вовсе не обязательно играть джаз. Почему, например, не саккомпанировать какой-нибудь эстрадный романс Николаю Баскову?

— Боюсь, никто бы не решился подойти ко мне с таким предложением. (Смеется.) Правда, с недавних пор я попробовала себя на телевидении — конечно, не в попсовом шоу, а в передаче о серьезном искусстве. В 2008 году мы со Святославом Бэлзой вели детский конкурс «Щелкунчик» на канале «Культура», там же меня пригласили и в жюри. В 2009-м снова позвали. Чудесные талантливые дети, очень приятное общение с коллегами по жюри — композитором Алексеем Рыбниковым, пианистом Александром Гиндиным, бессменным художественным руководителем конкурса Валентином Григорьевичем Тернявским… Вообще с «Культурой» складываются хорошие отношения. Дважды вела новогоднюю передачу «Музыка-2008», «Музыка-2009», посвященную самым ярким событиям года: короткие клипы, а я их, как виджей, комментирую. Мне понравилось! Захотелось своей авторской передачи. Но чтобы стать серьезной телеведущей, надо учиться.

— Ксюша Собчак, насколько знаю, на ведущую не училась.

— Она и так яркая личность.

— Ну не вам жаловаться на недостаток яркости. Кстати, что для вас красота — дар Божий или хлопотное хозяйство?

— И то и другое. Но эти хлопоты приятны. Например, выбор концертного платья.

— Подбираете к интерьеру зала?

— Нет, главное — чтобы не мешало играть, вот почему люблю открытые плечи, а вовсе не из какого-то повышенного эротизма, в котором меня часто подозревают. Важна и программа. Например, не так давно я играла в Большом зале консерватории Концерт Клары Шуман — замечательное произведение романтической эпохи, на моей памяти в России не звучавшее. Конечно, такую музыку, тем более написанную женщиной, надо исполнять в традиционном платье. А вот современные вещи можно играть и в брюках.

— А как насчет драгоценностей?

— У меня есть небольшой набор украшений. Больше всего люблю жемчужину — крупную, как вишня, на цепочке, — которую мне подарила Майя Михайловна Плисецкая после одного из концертов, где я играла музыку ее мужа Щедрина.

— Не чувствуете ревности с ее стороны? Ведь вы как бы забрали у нее частичку Щедрина…

— Ну что вы, какая ревность. Я безмерно уважаю Майю Михайловну как недосягаемый образец женственности и творческого начала. Знаю, что и она это же ценит в людях. А Щедрина я не «забирала», наоборот, в какой-то степени участвовала в приумножении славы его музыки.

— Но вы же Родиону Константиновичу наверняка нравитесь не только как пианистка композитору.

— Как настоящий мужчина он, конечно, умеет ценить женскую красоту. Пишет мне такие изысканные памятные надписи на нотах!

— Вряд ли все ваши поклонники столь же сдержанны.

— О да. Бывало, подкладывали под дверь безумное количество цветов. А однажды мне подарили ноутбук! Чувствовала себя крайне неловко, но то был очень хороший человек, и он твердо сказал, что назад в магазин вещь не понесет. Пришлось принять… Недавно подарили коньки, чем очень меня обрадовали: я каталась на коньках в детстве, а потом случая не было.

— Ну, а что из красивых вещей вы сами себе купили в последнее время?

— Из красивых вещей? Честно говоря, вы меня поставили в тупик. Я не такая уж любительница шопинга, не принадлежу к тем, кто считает его лучшим средством поднять настроение. Если покупаю, то по необходимости. Ну разве что… Вот шапку из чернобурки купила в Ханты-Мансийске. Конечно, могла бы и в Москве какую угодно шапку приобрести, но захотелось именно там и именно такую. Потому что там эти звери бегают, и вот такой сувенир на голове у меня от Ханты-Мансийска остался.

— А как насчет модной нынче темы защиты прав животных?

— Я не лицемер. Ем и мясо, и рыбу. Если уж увлекаться этой философией, то до конца и бескомпромиссно. А у меня нет для этого достаточных импульсов. Конечно, жалею животных, из которых эти шапки делаются. Но не настолько, чтобы отказаться от натурального меха, тем более в наш русский мороз. Да что там русский, вот я возвращалась недавно из коротких зимних каникул, которые провела в Австрии. И гуляя полдня по Зальцбургу, увидела с десяток дам в шубах, и никто их за руки не хватал и краской не обливал. Свою любовь к животным я выражаю с помощью кота и кошки, которые живут у меня дома.

— На наше интервью вы приехали на спортивном «Мерседесе» — предпочитаете спортивный стиль?

— Не могу себя назвать очень уж спортивным человеком. Правда, последнее время увлеклась горными лыжами. Ну и летом катаюсь на роликах в Сокольниках, поскольку живу рядом. А машина — повседневная необходимость. Я 12 лет за рулем.

— Аккуратно ездите? Гаишники не проявляют к такой видной водительнице повышенного внимания?

— Стараюсь не лихачить. Конечно, случается, что останавливают. Но у меня с собой в машине фотография с Владимиром Путиным. Инспекторы интересуются: когда, где, как?.. Рассказываю. Как правило, отпускают без больших карательных мер.

— Ну и когда, где, как?

— Это было лет пять назад во время фестиваля «Крещендо». Владимир Владимирович пригласил всех участников, меня в том числе, в Кремль. Меня тогда удивило, насколько он оказался подготовлен к беседе — был в курсе многих проблем, с которыми сталкиваются музыканты. А некоторые из них потом очень быстро стали решаться. Например, зашла речь о Колонном зале Дома союзов — о том, что в Москве не хватает площадок для классической музыки, в то же время прекрасный старинный зал используется не по назначению, потому что принадлежит профсоюзам… Путин очень заинтересовался, стал диктовать поручения своему советнику Лаптеву. И буквально через несколько месяцев в Колонном состоялся первый фестиваль симфонических оркестров мира.

— У успешных артистов принято устраивать себе «запасной аэродром»где-нибудь в благополучной Европе — даже у тех, кто позиционирует себя как патриот России. Например, у Спивакова квартира в Париже, у Плетнева дом в Швейцарии, Щедрин с Плисецкой живут то в Мюнхене, то в Тракае…

— У меня пока нет таких планов. Во-первых, в Москве мои родители. Во-вторых, за границей придется начинать в известном смысле с нуля. А здесь уже завоеваны неплохие позиции… Хотя со временем не исключаю парижского варианта. Поскольку неплохо владею разговорным французским.

— За что себя любите больше всего, а за что не любите?

— Люблю? Наверное, за то, что иногда удается жить в гармонии с собой. В последнее время эти моменты стали более частыми. Я специально проводила с собой работу — не заноситься головой в облака от удач, не впадать в отчаянье от неудач. А не люблю — за бездарность.

— Ничего себе признание!

— У меня перед каждым концертом бывает полоса просто ненависти к себе за то, что какие-то вещи не выходят так, как хотела бы. Концерт приносит с собой эмоциональный подъем, я чувствую себя счастливой — до начала подготовки следующей программы. Вот такой бесконечный колебательный процесс.

— Что помогает справиться с негативом — хорошие фильмы, книги?

— Помогает только работа. Чтение ради релаксации не практикую. Я читаю очень быстро, и если попадется какая-нибудь дешевая книжка в мягкой обложке, она у меня проскакивает за пару часов. Неинтересно. Предпочитаю серьезную беллетристику — Фаулза, Улицкую. Правда, время для книг бывает только в поездах и самолетах. Из фильмов больше люблю наши, причем не обязательно старые, есть и прекрасные новые — например, «12». Глубокий фильм, Никита Михалков — очень талантливый человек.

— А какую музыку для релаксации случаете?

— Самую разную. В машине постоянно включено радио. Но стараюсь выбирать станции, где не играет современная российская попса. Не то чтобы ее не люблю — она мне не очень интересна. В ней есть, конечно, удачи, но редкие, к сожалению. Больше люблю музыку с оттенком ретро. Например, практически все, что делает Стинг. Босановы всякие — Жоау и Аструд Жильберту, Жобима. То есть красивую, гармонически интересную мелодичную музыку, которая не подходит под определение попсы.

— Наверное, ходили на недавние концерты Бейонсе, Хьюстон?

— Не могу сказать, что поклонница Хьюстон. Насчет Бейонсе — пока слышала только это имя. Знаю, что она получила немыслимое количество «Грэмми». Я вообще за всю жизнь считанные разы была на поп-концертах. У меня очень строгий отбор. В 96-м году была на выступлении Джексона. Запомнила дату, потому что только-только в консерваторию тогда поступила. Еще была на концерте Маккартни — очень давно, в Токио. Вообще в подростковую пору была настоящей фанаткой «Битлз». Сейчас уже, конечно, возраст не тот, чтобы фанатеть, но продолжаю с большим уважением относиться к их музыке.

— На десерт позвольте интимный вопрос: невозможно представить, чтобы такая яркая женщина была по жизни одна…

— У меня бывали разные полосы в жизни. В какой-то момент показалось, что я нашла свое счастье. Но не сложилось.

— Ваш друг не одобрял вашу чрезмерную профессиональную востребованность?

— Нет, разногласия были в другом, мы по-разному понимали наше чувство друг к другу. И обстоятельства оказались против нас. Так что я по-прежнему живу в родительском доме. Что, откровенно говоря, мне очень нравится. До сих пор не нашла на свете лучших друзей, чем мои родители. Но я сама очень люблю детей. С удовольствием возобновила сотрудничество с «Новыми именами», которые когда-то помогли мне встать на ноги. На днях вела концерт этих талантливых детишек в Рахманиновском зале. Общалась с ними не как исполнитель, а как старший товарищ, который сам через это прошел и знает, как трудно приходится, сколько на этом пути сложностей и разочарований. Конечно, ни от чего их уберечь я не смогу, но хотя бы предупрежу, поддержу морально. Ну и чем больше общаюсь с детьми, тем больше уже хочется растить своих собственных.

Бирюков Сергей
trud.ru